– Хорошо, – Ивлин перевела дух, – клянусь, я возьму только сумку.

Волк лежал не двигаясь.

Она очень медленно и осторожно встала на ноги, потом начала продвигаться вперед. Она старалась ступать по снегу как можно тише, почти не замечая, как голая кожа щиколоток над изношенными кожаными башмаками горит от соприкосновения с холодным воздухом. Дюйм за дюймом Ивлин приближалась к лошади. Когда она уже оказалась рядом, ее сердце бешено колотилось, как будто было готово взорваться. Ивлин нагнулась, от запаха крови у нее закружилась голова. Обглоданные останки все еще распространяли тепло.

Волк положил морду на передние лапы.

Ивлин запустила руку в заиндевевшую сумку и принялась слепо шарить в ней, пока не нащупала рукоятку ножа, такую же холодную, как ее кожа, и она медленно вынула оружие.

– Это не для тебя, – вполголоса произнесла Ивлин, когда зверь насторожил уши. Главное, чтобы он не бросился на нее и позволил забрать сумку. Неловким движением она перерезана веревку, которой сумка была привязана к седлу, и прижала обретенную драгоценность к груди.

– Вот и все. – Ивлин встала. Она чуть не плакала от счастья. Ее спасение теперь было в ее руках. – Все остальное – тебе, как я обещала. – И начала отходить назад.

Волк зарычал, поднял голову, и Ивлин застыла на месте. Но зверь смотрел мимо нее, в глубь соснового подлеска.

А потом Ивлин услышала, как за ее спиной тихо хрустнул снег. Она повернулась и увидела еще по крайней мере пять волков. Они были серого окраса и меньших размеров по сравнению с тем огромным черным зверем, который сейчас находился позади нее. Но все равно выглядели свирепо и устрашающе. Звери жадно смотрели на нее, высунув длинные языки, по которым стекала слюна.

«Живое мясо, свежее, теплое. Мы голодные, голодные…»

Ивлин тут же представила себе картину, как волки рвут ее на части, и в горле у нее пересохло. Еще никогда в жизни ей не было так страшно. Страх парализовал ее. И даже если бы ей было куда бежать, она все равно не смогла бы сдвинуться с места.

Ивлин поняла, что попала в ловушку. Самый храбрый из пришельцев направился к ней, продираясь боком между молодыми сосенками, потом остановился, будто хотел подразнить ее. Этот волк отличался от того, который загрыз лошадь Минервы. Он был абсолютно уверен в своих силах. Эта уверенность окутывала его мрачным облаком и распространялась вокруг, клубясь возле щиколоток Ивлин. Это был старый, опытный зверь, покусанный, со шрамами, с кровожадным огнем в бездушных глазах.

«Побежишь? Ты побежишь?» – будто спрашивал он ее.

Волки позади вожака начали выть, и из горла Ивлин вырвался крик ужаса. «О Боже, – взмолилась она, – пожалуйста, пусть все закончится быстро». Теперь при виде клыкастых пастей она наконец смогла обратиться к Всевышнему.

Вожак с рычанием бросился вперед, и Ивлин в ужасе закрыла глаза. Ее сбили с ног, она покатилась в сторону и услышала страшные звуки: рев, крик, вой. Но Ивлин не почувствовала никаких укусов и, открыв глаза, увидела, что черный волк сцепился с серым. Они дрались так яростно, что слились в одно пятно, в котором мелькали пасти, ноги, клыки, шерсть.

Еще один серый волк прыгнул черному на спину и вцепился в него зубами. Большой зверь издал душераздирающий вой.

Ивлин знала, что эти волки сейчас нападут и на нее. Она отползла на коленях назад, все еще сжимая в руках седельную сумку. А потом каким-то образом она вскочила и побежала – нет, полетела – через лес, как можно дальше от этого ужаса. Она издавала приглушенные стоны, всхлипывала, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Ивлин мчалась, пытаясь спасти свою жизнь, которую подарил ей черный волк. Но почему он так сделал? Она вновь и вновь вспоминала его светящиеся желтые глаза.

Ивлин казалось, что она бежит целую вечность, когда вдруг заметила перед собой какое-то возвышение. За круглым, покрытым снегом бугром притаился резкий обрыв. Ивлин не знала, каким глубоким он был. Может, два фута, а может, и два десятка. И что там, на дне? Глубокое болото или замерзшая река с каменистыми берегами?

Ивлин уже не могла остановиться. Она бежала напрямую, собираясь прыгать вниз. До обрыва оставалось еще ярда два, когда девушка вдруг провалилась сквозь землю, и темнота поглотила ее крик.

Декабрь, 1077 год

Снег в лесу доходил до щиколоток. Коналл Маккерик шел медленно, пытаясь найти следы какого-нибудь животного. На сердце было тяжело и неспокойно.

Нет, все это было безнадежно. Коналл мельком взглянул на отпечатки копыт маленького оленя. Они уже были почти засыпаны свежим снегом. Олень проходил тут несколько часов назад, поэтому преследовать его не имело смысла.

Коналл побрел дальше.

Воющий ветер закружился вокруг деревьев и налетел на него. Пробравшись сквозь тонкую рубаху, обжег кожу своим ледяным дыханием. Коналл плотнее запахнул на груди клетчатый плед, получше заправил его конец за ремень и за лямки походной сумы. Потом поправил на плече лук и колчан со стрелами и дернул за веревку, которую держал в руке. Привязанная к ней овца заблеяла.

Коналл совсем окоченел, но не только от холода, воцарившегося на его земле. Он, Маккерик, глава клана, покидал город и людей, которых был обязан защищать. Причем делал это ради их же блага. Коналл радовался лишь тому, что отец не дожил до этого дня и не видел его позора.

Жена Коналла тоже умерла, как и их новорожденная дочка. После того, как случилась эта беда, месяц уже успел превратиться в луну и опять похудеть. Мать и младенец были слишком слабыми, чтобы выжить в этой суровой части Шотландии.

О факте рождения ему мрачно объявил его брат-близнец Дункан. Он вышел из дома с посеревшим лицом и сообщил тихим голосом, запинаясь:

– Это девочка. Маленькая девочка… была. – Потом замигал, будто отгоняя слезы. – Коналл, они… Нонна не…

Но Коналл не слушал дальше. Он бросился к своей низкой, обложенной дерном хижине, распахнул дверь и, повинуясь инстинкту, направился в дальний угол, где в нише стояла кровать. Он решительно не обращал внимания на тяжелый запах крови, от которого в зловещем предчувствии тошнотворно сжимался желудок. Он не слышал детского плача, но надеялся, что, может быть, на этот раз Господь смилостивится над ним.

– Нонна, – ласково позвал он, – Нонна!

Завернутая в клетчатый плед кроха лежала рядом с его женой. Коналл слышал, как Дункан вошел в жилище, слышал жалобные стенания соседей, собравшихся вокруг его дома. Он уже все знал. Протягивая дрожащую руку к неподвижному телу Нонны, он знал, что случилось самое страшное.

Жена и дочка были мертвы.

– Мне очень жаль, Коналл, – прошептал Дункан. Господь не смилостивился над Коналлом Маккериком.

Снова подул ветер, и овца очень жалобно заблеяла. Коналл шумно высморкался и вытер нос. Он ушел сегодня утром, еще до того как первые солнечные лучи рассвета осветили город Маккериков, несмотря на протесты матери и Дункана. Нонна умерла, их ребенок тоже. Эта зима была самой суровой из всех, что он помнил, и Коналл не хотел обременять своими переживаниями людей клана, у которых и без того было много проблем. Он был искусным охотником и потому решил провести зиму на охоте. Если повезет и охота будет удачной, он вернется в город весной.

Он сам выбрал изгнание, чтобы в тишине скорбеть об умерших и решить наконец, как же справиться с бедами, которые уже много лет терзают его народ. Неурожаи, болезни, засуха, проливные дожди… А все из-за проклятия, которое наложила на его клан и земли Маккериков эта женщина! Она давным-давно покинула эти места, но с каждым годом несчастья Маккериков только множились. И вот теперь не стало его жены и ребенка.

Отец ни за что не хотел просить помощи у другого клана, земли которого располагались к югу отсюда. Но Коналл понимал, что в конце концов ему придется это сделать или смириться с тем, что люди его клана будут медленно вымирать.