То был один из беднейших кварталов города, и всякий, кто дорожил своей жизнью, остерегался заходить сюда после наступления сумерек. Дома, тянувшиеся вдоль грязного тротуара, представляли собой жалкие сооружения из гнилых досок и речной глины. Два-три дома получше были снабжены обшарпанными дверями, хозяева прочих отгораживали свои жилища от посторонних взоров при помощи старых одеял или грязных выцветших занавесок.

Но внимание Бартоломью привлекли не ветхие лачуги бедняков. Церковного служки и след простыл, однако улица не была пуста. Несколько здешних жителей, грязных и оборванных, направлялись прямиком к доктору, и выражение их чумазых лиц не предвещало ничего хорошего. Бартоломью, судорожно сглотнув, попытался вновь скрыться в кустах, но двое парней преградили ему путь.

За исключением этих, несомненно, враждебных людей, на улице не было ни души. Окинув взглядом противников, облаченных в старые куртки из грубой кожи и потертые штаны, Бартоломью увидел, что их не меньше восьми. К тому же в любую минуту на подкрепление к ним могли выйти другие обитатели здешних мест. Бартоломью мысленно прикинул, сумеет ли прорваться сквозь ватагу врагов и выскочить на рыночную площадь. Нет, подобная затея явно обречена на провал. Эти люди так просто не расстанутся со своей добычей. Со смешанным чувством страха и любопытства Бартоломью вглядывался в угрюмые лица. Он никак не мог понять, почему они решили разделаться с чужаком, который всего лишь позволил себе сделать несколько шагов по их улице.

Оборванцы окружили Бартоломью, вынудив его прижаться к стене одной из лачуг. Он судорожно сжал кулаки, дабы враги не заметили, как трясутся его руки. Голова его шла кругом от густого запаха немытых тел и прокисшего эля. Один из парней замахнулся, чтобы нанести первый удар, но Бартоломью сумел увернуться. Нападавшие сгрудились вокруг него так тесно, что не оставляли друг другу свободы движений. Удары градом посыпались на Бартоломью, и многие из них достигали цели. Но, к счастью для доктора, его изнуренным нуждой противникам не хватало сил. Бартоломью молотил кулаками направо и налево, отчаянно пинался ногами. Судя по сдавленным выкрикам и стонам, его выпады оказались куда более чувствительны.

Неожиданный удар под колени заставил доктора покачнуться, потерять равновесие и рухнуть на спину; Бартоломью понял, что проиграл. Он дернулся в сторону, дабы избежать сокрушительного удара в голову, но не уберегся от пинка в живот. Дыхание у него перехватило от боли, руки и ноги отказались подчиняться.

— Прекратите! Прекратите немедленно!

Сквозь завесу боли и шумное сопение нападавших до Бартоломью донесся звучный женский голос. Услышав его, оборванцы бросились наутек как ошпаренные. К тому времени, когда Бартоломью сумел приподняться и сесть, прислонившись к стене, на улице не было никого, кроме женщины, пришедшей к нему на выручку.

Бартоломью не сводил глаз с незнакомки, что появилась столь своевременно. На ней было голубое платье из тонкой шерстяной материи — когда-то, несомненно, дорогой, но теперь выцветшей и поношенной. Черные как вороново крыло волосы лежали вдоль спины роскошным блестящим покрывалом; несколько прядей спадали ей на лоб. Резкие черты лица говорили о решительном характере, и, хотя женщину нельзя было назвать красавицей, открытый взгляд ее светлых глаз был очень притягателен. Приглядевшись к своей спасительнице получше, Бартоломью заметил над верхней ее губой и около нижней два небольших одинаковых шрама. Не желая смущать ее слишком любопытным взглядом, он торопливо отвел глаза. Вполне вероятно, шрамы свидетельствуют о принадлежности к какой-то религиозной секте, решил он про себя. Ему доводилось слышать, что в годы великого мора появилось множество сект, члены которых уродовали собственные лица.

— Кто вы? — спросил наконец Бартоломью.

Женщина взглянула на него удивленно, словно не веря ушам, и разразилась смехом.

— Я спасла вам жизнь, и что же я слышу? «Спасибо»? «Я вам так признателен»? Вместо того чтобы поблагодарить, вы торопитесь выяснить, кто я такая.

Она вновь рассмеялась. Доктору, еще не оправившемуся от недавнего потрясения, ситуация отнюдь не казалась забавной. Мысль о том, что незнакомка имеет власть над шайкой голодранцев, которые едва не отправили его на тот свет, ничуть не прибавляла Бартоломью веселья.

— Простите мою неучтивость, — произнес он, покаянно потупившись. — Я вам безмерно благодарен. Дозволено ли мне узнать ваше имя?

Незнакомка вскинула крутую бровь, в голубых ее глазах плясали веселые огоньки.

— Да, если вам так угодно, — усмехнулась она. — Меня зовут Джанетта из Линкольна. Дозволено ли мне узнать, кто вы такой и что делаете на нашей улице?

— На вашей улице? — в недоумении переспросил Бартоломью. — С каких это пор улицы в Кембридже стали частной собственностью?

На губах женщины вновь мелькнула усмешка.

— Для человека, который только что избежал весьма плачевной участи, вы излишне разговорчивы, — заявила она. — К тому же вы так и не соизволили ответить на мой вопрос. Итак, что вы здесь делаете?

Бартоломью замешкался. Посвящать любопытную незнакомку в свои дела ему вовсе не хотелось. К тому же он понимал, что совершил откровенную глупость, бросившись в погоню за церковным служкой. Ведь ничего не стоило узнать у отца Катберта, где живет пугливый человечек.

— Я просто-напросто заблудился, — сказал наконец Бартоломью.

Тут он заметил, что его большая сумка, где лежали не только медицинские инструменты и лекарства, но и мантия магистра, исчезла.

Джанетта, подбоченившись, насмешливо смотрела на него.

— Вижу, благодарность вам неведома, — протянула она. — Я спасла вас от неминуемой смерти. И чем же вы мне платите? Грубостью и неприкрытой ложью.

Против этого Бартоломью нечего было возразить. Смущение, которое он испытывал, усугублялось тревогой. Несмотря на то что злобные оборванцы исчезли и улицу заливал яркий солнечный свет, даже воздух здесь, казалось, был пропитан опасностью. Бартоломью чувствовал, что нужно как можно скорее уносить отсюда ноги. Он с усилием поднялся и глубоко вздохнул.

— Я пошел по узенькой тропинке через эти заросли, — откровенно признался он, махнув рукой в сторону кустов. — И неожиданно для себя самого оказался здесь.

Несколько мгновений Джанетта пристально глядела ему в лицо.

— Вы не шли по этой тропинке, а неслись по ней сломя голову, — поправила она. — Я думала, за вами гонятся псы преисподней.

Бартоломью счел за благо промолчать и окинул улицу глазами, пытаясь понять, как лучше выбраться отсюда. Взгляд его не ускользнул от Джанетты.

— Пока вы со мной, вам нечего опасаться, — заявила она. — Если хотите, я могу вас проводить.

Бартоломью пригладил взлохмаченные волосы и косо усмехнулся.

— Буду вам очень признателен, — ответил он. — Скажите, а как вам удается держать в подчинении этих людей?

Оставив вопрос без ответа, Джанетта сделала ему знак следовать за собой. Улица по-прежнему была безлюдна, но Бартоломью не сомневался — за ними украдкой наблюдает множество глаз. Тишина, висевшая в воздухе, была столь напряженной, что казалась осязаемой. Он взглянул на Джанетту, невозмутимо шагавшую рядом с ним.

Она улыбнулась, обнажив мелкие белые зубы.

— Вы спрашиваете, как мне удается держать местных жителей в подчинении? — произнесла она. — Дело в том, что благодаря мне они сплотились. Мне удалось возродить среди них дух единения.

Бартоломью не вполне понял, что его спутница имеет в виду, но не счел нужным уточнять и переспрашивать. Сейчас ему хотелось одного — как можно скорее выбраться отсюда и оказаться в знакомых стенах Майкл-хауза. По какой-то необъяснимой причине рядом с этой женщиной ему было не по себе. Оглянувшись, он с тревогой увидел, что на почтительном расстоянии за ними следует большая группа местных жителей. Молчание этих людей казалось ему более грозным, чем оскорбительные выкрики и ругательства. Джанетта тоже оглянулась, но, судя по всему, толпа не вызвала у нее ни малейшего беспокойства.