Занимаясь Z, я обнаружил, что одна группа неординарно мыслящих антропологов и археологов все больше подвергала сомнению эти укоренившиеся воззрения, веря, что в Амазонии все-таки могла возникнуть высокоразвитая цивилизация. По сути, они утверждали, что традиционалисты недооценили способность обществ и культур преобразовывать природную среду, в которой обитают, и преодолевать ее — во многом так же, как сейчас люди создают космические станции или выращивают зерновые в израильской пустыне. Некоторые заявляют, что в идеях этих традиционалистов чувствуются следы расистского отношения к коренным американцам, некогда пропитавшего собой более ранние теории вымирания цивилизаций, основанные на экологическом детерминизме. В свою очередь, традиционалисты называют этих ревизионистов оголтелыми адептами политкорректности, долго и упорно пытающимися проецировать на Амазонию некий вымышленный ландшафт, фантазию, порожденную западным сознанием. Ставка в этих спорах — фундаментальное понимание человеческой натуры и древнего мира: этот-то извечный антагонизм и разделил ученых, яростно сражающихся друг против друга. Когда я позвонил Меггерс в Смитсоновский институт, она решительно отвергла возможность того, что кто-нибудь может открыть в Амазонии исчезнувшую цивилизацию. Она заметила, что слишком уж много археологов «все еще охотятся за Эльдорадо».

В частности, один видный археолог из Флоридского университета спорит с устоявшимся представлением об Амазонии как о поддельном рае. Его зовут Майкл Хекенбергер, и работает он в районе Шингу — там, где, как считается, в свое время пропал Фосетт. Несколько антропологов рекомендовали мне его как человека, с которым мне надо непременно поговорить, но предупредили, что он редко вылезает из джунглей и избегает всего, что отвлекает от работы. Джеймс Петерсен, возглавлявший в 2005 году факультет антропологии Вермонтского университета и преподававший у Хекенбергера, сообщил мне: «Майк — блестящий специалист, он всегда на переднем крае амазонской археологии, но, боюсь, вам из него ничего не выудить. Знаете, он был шафером у меня на свадьбе, но даже я никак не могу добиться от него ответа на мои запросы».

С помощью сотрудников Флоридского университета мне в конце концов удалось дозвониться на спутниковый телефон Хекенбергера. Сквозь треск помех и звуки, напоминавшие шум джунглей, он сказал, что собирается пожить в деревне куйкуро близ реки Шингу и, к моему удивлению, добавил, что готов встретиться там со мной, если только я сумею так далеко забраться. Лишь позже я стал составлять вместе кусочки истории Z и понял, что он говорил о том самом месте, где были похищены Джеймс Линч и его спутники.

— Ты поедешь на Амазонку искать человека, который пропал двести лет назад? — спросила моя жена Кира. Был январь 2005 года, мы были на кухне в нашей квартире, и она раскладывала по тарелкам холодную лапшу с кунжутом, доставленную из ресторана «Хунань делайт».

— Это было всего-навсего восемьдесят лет назад.

— Значит, ты хочешь найти того, кто исчез восемьдесят лет назад?

— Если коротко, то да.

— А откуда ты вообще знаешь, где искать?

— Этот пункт я пока до конца не прояснил.

Моя жена, продюсер «Шестидесяти минут»[16] и человек необычайного благоразумия, поставила тарелки на стол, ожидая, пока я продолжу.

— Не то чтобы я был первый, кто туда идет, — добавил я. — Это уже делали сотни людей.

— И что с ними случилось?

Я съел немного лапши и, поколебавшись, ответил:

— Многие исчезли.

Она долго смотрела на меня и наконец сказала:

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

Я обещал ей, что не кинусь очертя голову в окрестности Шингу — по крайней мере, пока не пойму, откуда начинать путь. Большинство современных экспедиций полагались на координаты Лагеря мертвой лошади, упомянутые в «Неоконченном путешествии», но, если учесть изощренную скрытность полковника, странно было бы ожидать, что этот лагерь окажется легко найти. Фосетт вел подробнейшие заметки о своих походах, однако самые важные его бумаги, как полагают, либо утрачены, либо держатся в секрете его родными. Впрочем, кое-что из переписки Фосетта и дневников, которые вели участники его экспедиций, в конце концов обнаружилось в британских архивах. Поэтому, прежде чем ринуться в джунгли, я отправился в Англию, дабы понять, смогу ли я больше узнать о ревностно хранимой тайне маршрута Фосетта и о том человеке, который в 1925 году, судя по всему, исчез с лица Земли.

Перси Гаррисон Фосетт редко когда так ощущал полноту жизни — если вообще ощущал когда-либо. Шел 1888 год, и двадцатиоднолетний Фосетт был лейтенантом королевской артиллерии. Он служил в гарнизоне на острове Цейлон, который был тогда британской колонией. Только что лейтенант получил месячный отпуск и по этому поводу вырядился в новенькую белую форму с золотыми пуговицами и в закрепленный под подбородком тропический шлем. Но даже с винтовкой и саблей он выглядел мальчишкой — «самым зеленым» из всех молодых офицеров, как он сам говорил.

Он вошел в свое бунгало в форте Фредерик, откуда открывался вид на сияюще-голубую гавань Тринкомали. Фосетт, заядлый собачник, делил свою комнату с семью фокстерьерами, которые в те дни часто сопровождали офицеров на поле боя. Он стал рыться среди местных сувениров, которыми было набито его жилище: ему хотелось найти одно письмо, которое он где-то спрятал. И вот оно перед ним. На конверте — странные значки-завитушки, нацарапанные сепиевыми чернилами. Фосетт получил эту записку от одного из колониальных чиновников, которому, в свою очередь, дал ее один из деревенских старост, чтобы отплатить за какое-то благодеяние. Как позже отметит Фосетт в своем дневнике, к таинственному тексту было приложено пояснение, написанное по-английски, где сообщалось, что в городе Бадулла, в глубине острова, лежит равнина, один край которой покрыт камнями. На сингальском это место часто именовали Галла-пита-Галла — «Камень на камне». Далее в послании говорилось:

Хотя Цейлон (ныне — Шри-Ланка) славился как «ювелирная шкатулка Индийского океана», колониальный чиновник отнесся к этой необычной истории без особого доверия и передал документы Фосетту, которого, как ему казалось, они могли бы заинтересовать. Фосетт понятия не имел, что с ними делать: возможно, это были просто выдумки. Однако, в отличие от большинства офицеров-аристократов, он нуждался в деньгах. «Я был неимущий лейтенант артиллерии, — писал он, — и мысль о сокровище была для меня слишком притягательна, чтобы ее отвергнуть». Кроме того, для него это был шанс удрать из лагеря с его белой «правящей кастой», представлявшей высший класс тогдашнего английского общества: это аристократическое общество, многое таившее под тонкой пленкой светской респектабельности, всегда внушало Фосетту почти диккенсовский ужас.

Его отец, капитан Эдвард Бойд Фосетт, викторианский аристократ, входил в круг приближенных принца Уэльского и был одним из величайших крикетных отбивающих в империи. Но уже в молодости он спился: его прозвали Блямба, потому что нос у него распух от крепких напитков, — и, в придачу к невоздержанности, он еще и промотал фамильное состояние. Много лет спустя один из родственников, изо всех сил пытаясь представить его в наилучшем свете, писал, что капитан Фосетт «обладал блестящими способностями, которые не нашли достойного применения: это был хороший человек, пошедший по дурной дорожке… Стипендиат Бэллиола,[17] прекрасный спортсмен… яхтсмен, кладезь обаяния и ума, конюший принца Уэльского (который позже унаследует трон королевы Виктории под именем Эдуард VII), он растратил два значительных состояния на любовные интрижки, пренебрегая женой и детьми… и, в результате своих беспутств и, в конце своей короткой жизни, пристрастия к спиртному, он умер от своих излишеств в возрасте сорока пяти лет».