– Чего глаза таращишь на моих коров? – сердился Юдель, преграждая ему дорогу и выталкивая из конюшни. – Чего глазеешь на чужое добро? Завидно, что ли?

– И все они стельные? – спросил Заве-Лейб, не обращая внимания на окрики хозяина. – Когда они отелятся, у вас будет целое стадо собственных коров.

– Чего стоишь? Выходи отсюда! Иди, отец тебя ждет, – гнал его Юдель из конюшни.

Заве-Лейб направился было к двери, но вдруг повернул в угол, где висела конская сбруя. Он пощупал шлеи, вожжи, хомуты и заметил мешалку.

– Хорошая мешалка, только чуть толстовата, – заметил он, разглядывая ее.

Вне себя, хозяин вырвал ее из его рук и сердито крикнул:

– Ну, идем, же, идем, сатана!

Выйдя из конюшни, они увидели Рахмиэла.

– Почему не закрываешь за собой двери конюшни? – злобно набросился Юдель на Рахмиэла. – За вами только смотри в оба! Где сам недогляжу, там уж наворочены дела…

Рахмиэл пытался сказать что-то в свое оправдание, но Юдель и слушать его не хотел. Вместе с Бером Дондой он направился в свой дом. За ними последовали Рахмиэл и Заве-Лейб.

На крыше дома ворковали два голубя. Самец кружился вокруг голубки, они прижимались друг к другу и, казалось, целовались. Затем взмыли вверх и долго кружились в воздушной синеве, то разлетаясь в разные стороны, то снова сближаясь, и наконец, смешавшись с налетевшей откуда-то стаей голубей, опустились на крышу.

«Голубиная свадьба», – подумал Заве-Лейб, задерживаясь у порога дома. Он хотел пересчитать, сколько голубей село на крышу, но, вспомнив, зачем пришел, поспешил в дом.

Хозяин уже провел Бера и Рахмиэла через кухню в аккуратно убранную горницу, стены которой были увешаны фотографиями. Бер остановился на пороге комнаты, не решаясь идти дальше без приглашения хозяина.

В горнице Заве-Лейб стал пытливо осматриваться. Он хотел подойти к стене, посмотреть фотографии, но Юдель подал ему знак, что надо сесть.

«Свиньи! – подумал Юдель, взглянув на старые сапоги Бера и его сыновей. – Такую грязищу в дом занесли, что глядеть тошно!»

Но, не смея это высказать Беру, он всю свою злобу обрушил на Заве-Лейба и Рахмиэла:

– Вы куда вошли – в хлев или в дом? Полюбуйтесь на свои сапожищи! В свинарник и то нельзя вас пустить в них!

Юдель взглянул на сапоги Бера и дал понять, что это относится и к нему. Но он тут же пожалел, что не удержался и так резко обругал их. Ведь если они обидятся, это может повредить делу, ради которого он их позвал к себе. И хозяин сразу смягчил тон, стал спокойнее и ласковее. Подойдя к столу, возле которого гости присели, он заговорил:

– Мы с вами, можно сказать, свои люди – уже несколько лет, как я арендую вашу землю.

А Заве-Лейб, занятый своими мыслями, нагнулся и шепнул на ухо отцу:

– Он держит лошадей на одном овсе! Ох, и разжирели они! Прямо как свиньи!

Юдель покосился на него из-под нахмуренных бровей и продолжал:

– Ваша земля, сами знаете, в надежных руках. Она не будет запущена, не одичает, не зарастет бурьяном, и когда в добрый час, с божьей помощью, вы снова станете на ноги, получите свою землю в лучшем виде. Но имейте в виду, что вашу землю хотят вырвать из ваших рук навсегда.

Отец и сыновья подняли головы, насторожились, глаза их беспокойно забегали.

– Кто хочет вырвать из моих рук мою землю? – спросил Бер. – Мне шульц об этом ничего не говорил. Он только требовал, чтобы я заплатил подати. Но где я ему денег возьму?

Юдель насторожился и, с невинным видом пожав плечами, сказал:

– Насчет податей не беспокойтесь, как-нибудь найдем выход… Это дело мы уладим…

– Реб Юдель, – робко начал Бер, – мы ведь на этот счет с вами давно поладили. Когда вы взяли мою землю в аренду, обещали и часть податей уплатить.

– Что вы! Никакого разговора об этом не было. Кто же станет платить подати за чужую землю?

– А для чего же я ее вам сдавал в аренду? – возмутился Бер, повысив голос. – Было бы у меня чем платить подати, я и сдавать ее не стал бы.

– Для чего вы ее сдавали, я не знаю и знать не хочу… Вы меня просили взять вашу землю в аренду, я ее и взял… Ведь я ее взял для вашей же пользы… Ко мне многие обращались и обращаются…

Юдель почувствовал, что он выразился неосторожно. Бер с сыновьями могут уличить его во: лжи, могут наброситься на него, и разразится скандал. Поэтому он тут же пошел на попятную и заговорил ласковым тоном, почти оправдываясь:

– Разве дело в податях? Насчет них мы всегда договоримся. Почему, думаете, шульц до сих пор молчал о податях, а теперь вдруг вспомнил? Неспроста это все. Тут действует чья-то рука. Человек баламутит тут. Он хочет забрать вашу землю и сделать вас несчастными на всю жизнь. Если будете молчать, вам свою землю больше не видать!

– Кто же это? Чья же это рука действует? – вспыхнул Заве-Лейб.

От возмущения побагровело и лицо Рахмиэла, но он промолчал, решил послушать, что скажет Юдель. А тот придвинул стул поближе к Беру и почти шепотом произнес:

– Сами должны догадаться, чья рука тут действует… Юдель ждал, что Бер или кто-то из его сыновей сами назовут того, кто выступает против них и хочет забрать их землю. Но так как они молчали, он решительно сказал:

– Ваш собственный сын хочет забрать вашу землю… Вы разве не заметили? Он хочет стать богатеем, и ему нужна земля.

– Танхум?! – воскликнули Рахмиэл и Заве-Лейб.

– Танхум? – не веря своим ушам, переспросил Бер.

От боли и обиды лицо его перекосилось. С негодованием он взглянул на Юделя, словно был оскорблен его словами. Вдруг из его груди вырвался хриплый крик:

– Руки у него отсохнут, прежде чем он протянет их к моей земле! Я на ней хозяин! Моя земля!… На то ли я его породил, чтобы он, этот разбойник, разорил меня!… Сорняк вырастил я, колючий чертополох!

– Я ему все ребра переломаю! – зарычал Заве-Лейб. – Пусть только попробует!… Что он думает, раз заимел пару лошадей, то ему все уж дозволено?… Ему мало, что захватил наши три десятины толоки… Он еще хочет прибрать к рукам всю землю! Думает, наверно, что молчать будем! Зададим ему такого перцу, что он на всю жизнь запомнит!

– Вот же шатался он по чужим токам, чтобы на хлеб заработать себе, – сказал Юдель, указав рукою на Рахмиэла. – Счастье его, что он попал ко мне на работу. Я арендую вашу землю, так заодно уж и его держу. Не будет у меня вашей земли – на что он тогда мне сдался? Пусть попробует найти себе другое место, да еще среди зимы…

– Танхум ведь только вчера был у нас, – вмешался в разговор Рахмиэл. – Почему же он ни словом не обмолвился об этом?

– А что он должен был сказать тебе? – перебил его Юдель. – Неужели он станет тебе рассказывать, что хочет отобрать вашу землю? А когда запахал толоку, он у тебя спросил?…

– И вправду, как хозяин, выехал на нашу толоку, – согласился Рахмиэл. – Хуже чужого оказался. Кабы чужой взял землю, то хоть что-нибудь платил бы…

– Конечно, хуже чужого! – подтвердил Юдель. – Когда чужой берет в аренду землю, он знает, что за нее надо платить и что земля ваша и всегда останется вашей… А свой считает, что это его земля и он имеет на нее право…

– Какое такое право?! – с возмущением крикнул Бер. – За что полагается ему наша земля? Камешка на ней он от меня не получит!

– Ничего, не унывайте! – стал утешать Бера Юдель. – Бог даст, реб Бер, вы станете на ноги и еще будете со своими сыновьями обрабатывать свою землю… А пока что надо подати уплатить. Но это я уж как-нибудь возьму на себя… А с вами мы поладим…

Чтобы отвести от себя подозрение, будто он нарочно натравливает отца и братьев против Танхума, он вдруг переменил тон и сказал;

– Не думайте только, что ваш Танхум такой уж плохой. Вовсе нет! Он, может быть, еще одумается…

Но эти слова Юделя еще больше подлили масла в огонь.

– Кровь его прольется! – заорал Заве-Лейб, стараясь перекричать отца и брата.

– Пускай попробует лемех вонзить в нашу землю! – кричал Рахмиэл.

– Посмотрим, кто будет хозяином па моей земле! – выкрикнул Бер.