– Выходит, я сам этого хотел?! – как ошпаренный вскочил Бер. – Ну, скажи мне на милость, как я мог по-другому поступить? Чтобы земля гуляла попусту? А так, как-никак, хозяин что-нибудь да заплатит за нее. Верно ведь?

– С богатеями надо бороться, – начал Давид. – Оно, конечно, одному реб Беру не по силам бороться с ними. Но если бы вы, бедняки, сговорились все, как один…

В эту минуту Давид встретился взглядом с блудливыми, насторожённо рыскающими вокруг глазками Танхума и, прервав начатый разговор, спросил его:

– Ты, говорят, жениться собираешься? Небось, богатое приданое тебе дают?

– Не без того. Кто теперь без приданого женится?

– Такому молодцу и корову не пожалеют.

– А может, и пару коней дадут, – в тон ему ответил Танхум.

– А мне вот никто не дает в приданое хотя бы захудалую лошаденку, – с насмешкой сказал Давид. – Только на свои рабочие руки надо надеяться!

– Ищи, авось тоже найдешь, – отозвался Танхум.

– А невеста у тебя, наверно, стоящая… Небось, тоскует по женишку.

– Скоро поеду к ней, – бойко ответил Танхум.

– Поезжай, поезжай, а то чего доброго другой отобьет. На хорошее приданое охотники найдутся…

Намек был настолько недвусмыслен, что все рассмеялись и уставились на Танхума. Недружелюбные взгляды всех давали понять: «Когда наконец уберешься отсюда?» Но Танхум сделал вид, что не понимает намека, и с напускной простоватостью ответил:

– Невесту мою никто не отобьет, и скучать ей некогда, дел у нее хватает… И поеду я к ней тогда, когда мне нужно будет.

Рахмиэл быстро управился с работой у хозяина и поспешил домой, но Давида он уже не застал.

– Куда ушел Давид? – спросил он у жены.

– Не знаю. Но он обещал скоро вернуться, – ответила Фрейда. Рахмиэл сел на порог и начал что-то мастерить. С детства любил он забираться в какой-нибудь угол и мастерить: то бил молотком по куску жести, выделывая забавные игрушечные вещички, то вырезал дудочки из свежих веток ясеня или другого дерева. Позднее он, бывало, потихоньку заходил в ригу хозяина, у которого работал, и с любопытством внимательно разглядывал сеялки, веялки, триера6. Иногда он разбирал эти машины на части и изучал их устройство. И если случалась какая-нибудь поломка в сеялке, триере или веялке, люди обращались к Рахмиэлу.

Способность разбираться в механизмах машин Рахмиэл унаследовал от своего деда Веньямина.

Внук был весь в деда – высокий, широкоплечий, с темно-русой бородой, голубыми глазами и большим выпуклым лбом.

Во всей округе дед Веньямин слыл умнейшим человеком. Он тоже, бывало, в свободное время после работы в поле сидел в сарайчике и мастерил.

Рассказывают, что однажды он забрался на чердак и провозился там много дней и ночей подряд, пока не сконструировал какую-то машину. Случайно в Садаево приехали из города люди, знавшие толк в таких делах. Они заинтересовались изобретением Веньямина Донды и, уезжая, увезли машину с собой. Куда-то они ее сдали, получили славу и нажили богатство на ней. Веньямин узнал об этом, когда уже был глубоким стариком. И, как рассказывают, с горя внезапно скончался.

Только после его смерти все почувствовали, как не хватает им мудрого Веньямина. Никто так не умел предсказывать погоду, глядя на закат; никто так не понимал, что показывают звезды, никто так не знал примет, по которым можно предугадать, будет ли год урожайным или ожидается недород.

Много времени спустя после смерти Веньямина пополз слух, что внук унаследовал способности деда. Хозяева начали присматриваться к Рахмиэлу, все чаще думали, как переманить его к себе и нанять в батраки.

Рахмиэл еще долго мастерил что-то на пороге хаты, затем пошел в сарайчик. Там, в углу, он соорудил нечто вроде кузницы. Из старых мешков и разных тряпок сделал кузнечный мех, где-то достал наковальню, несколько молотков, щипцы и другие инструменты.

Пока Рахмиэл возился в сарайчике, Фрейда занялась уборкой в доме. Она побелила стены, обвела их внизу узкой красной глиняной каймой, всюду навела чистоту, как в канун праздника. Бер помогал ей. Он подносил воду, выносил мусор, подготавливал глину.

Когда Давид вернулся, уборка еще шла полным ходом. Увидев, что Рахмиэла в хате нет, он вышел во двор и направился к сарайчику.

Рахмиэл был настолько увлечен работой, что не заметил появления Давида. Из-под его сдвинутой набок кепки свешивалась густая прядь темно-русых волос, прилипших к влажному лбу. Темно-коричневые от загара щеки покрылись обильным потом.

Давид с минуту молча смотрел на шурина, потом спросил:

– Все мастеришь?

Рахмиэл вздрогнул, выпрямился и застыл с молотком в руках.

– Прости, не заметил тебя. Ты давно пришел?

– Только что.

Давид в эту минуту вспомнил, как, бывало, Рахмиэл прибегал в детстве к Фрейде со сливами за пазухой. Смущенно передав их ей, он сразу же убегал, словно боялся, что за ним кто-то гонится.

– Ну, рассказывай, где ты был? Я ради тебя рано вернулся домой. Давай зайдем в хату.

Хата уже сияла чистотой. Сев в уголок, они негромко заговорили.

Несколько раз к ним подходила Фрейда. Ей не терпелось что-то сказать брату, но Давид, не отрываясь, слушал Рахмиэла.

– Так Юдель, стало быть, вместе с вашей землей и тебя прибрал к рукам? – прервал его Давид.

– Что же нам оставалось делать? Подати платить нечем, вспахать десятинку другую нечем, да и семян для посева тоже не было. Поневоле пришлось сдать землю в аренду. Авось удастся подкопить немного денег да купить лошадку, тогда опять хозяевами станем.

– А что делает Заве-Лейб? А Танхум? – спросил Давид.

– Что они могут делать? Заве-Лейб купил развалюшку и строит себе хатенку, а Танхум…

– Не расползлись бы мои сыновья кто куда, – вмешался в разговор Бер, – я, быть может, выбился бы из нужды и стал бы на ноги. Так нет же, гонит их нечистая сила с места на место! Будто на иголках сидят. Спрашивается – чего им не сидится дома? Танхум – того вовсе никакими силами удержать и дня дома невозможно. И Заве-Лейб тоже вздумал отделиться от меня. Оба они прибежали на свадьбу Рахмиэла как очумелые. Испугались, что Рахмиэл может захватить хатенку… Думают, глупые, что я возьму да и поделю между ними землю.

– А что делить вам? Землю, которой у вас уже нет, – сказал Давид. – Земля ваша ведь у Юделя Пейтраха… Раз уж она в его руках, он ее не выпустит. Такая уж натура у богатеев. Все, что оттяпали у бедняков, обратно не отдадут.

– То есть как это не отдадут? – вспылил Бер. – Уж своей земли я не хозяин? Дудки! На моей земле он хозяйничать не будет!

В хату зашли Гдалья Рейчук, Михель Махлин и еще несколько человек.

– Проходите! Садитесь! – пригласил их Давид. Он поздоровался с ними и попросил Фрейду принести еще скамейку, чтобы всех усадить.

Первым начал изливать свою душу Гдалья Рейчук:

– Придет беда – отворяй ворота! – Он придвинулся ближе к Давиду. – Кому мне свое горе поведать? С кем поделиться? Шатаешься по целым дням по задворкам, рыщешь по всей степи, заглядываешь во все овраги и все надеешься – авось…

– Чего бы мне недоставало, если бы шульц не сдал в аренду мои три десятинки, – перебил его Михель Махлин.

А Гдалья продолжал свое:

– Такая умница была моя кобыла… По всей округе не найдешь такой. Такая понятливая…

– Шутка ли, три десятины такой земли, – опять вмешался Михель. – Если засеять их вовремя, то можно столько пшеницы собрать, что и горя знать не будешь. Был бы у меня не только хлеб, но и на семена хватило бы, да и продать кое-что можно было бы.

– Хоть бы у моей кобылы был какой-нибудь недостаток, – продолжал свое Гдалья, – ну, скажем, ленивая была, старая, беззубая или хромая – не так обидно было бы…

– Всего две десятины остались у меня… Две десятины самой, самой плохой земли! – продолжал жаловаться Михель. – Ну, так скажи, как же жить? Ты же человек бывалый. Может быть, ты хоть советом поможешь. Ведь если так пойдет дальше, то хоть топись… Лучшая земля попадает богатеям. Еще немного – и вся земля до последнего клочка перейдет в их руки.