Дедушка Степан. Это за твою добродетель…

Вася. А мужики которые, мы, говорят, ребят своих не выдадим… В кабаке подрались. Коряга уж оченно кричал.

Дедушка Степан. А волостной-то что?

Вася. Долго он с ними ругался, а Коряге говорит: «Я тебя, говорит, в солдаты отдам». А Коряга ему: «Я, говорит, три затылка зарастил, – меня отдать невозможно…»

Дедушка Степан. Это, батюшка, хорошо. Ежели ты обучишься, – первый человек будешь. Кто пером умеет, такому человеку завсегда просвет есть. Не токма по-нашему, по крестьянскому делу, а ежели и господин, который необученный… Доедай, доедай, голубчик, простынет.

Вася. Я уже сыт.

Дедушка Степан. Ну и слава тебе господи. Бог напитал, никто не видал!..

Вася. Темно как стало.

Дедушка Степан. Темно. Теперь лихому человеку хорошо, теперь уж лихой человек на дорогу вышел.

Вася (заливает). Я боюсь ночью-то.

Дедушка Степан. Чего, голубчик, бояться. Доброму человеку бояться нечего, лихих людей здесь нет, они теперь на проезжей дороге али к городу где поближе, где народ ходит, а здесь им делать нечего – люди мы с тобой бедные, взять с нас нечего.

Вася. Страшно оченно. Раз мы с матушкой за хворостом ездили да в овраге к ночи-то и застряли…

Дедушка Степан. Испужались!

Вася. Страсть!.. А в барском доме, дьячок сказывал, никому невозможно ночью пройти…

Дедушка Степан. Ну!..

Вася. Сейчас умереть!

Дедушка Степан. Что ж там?

Вася. А старый барин там по ночам ходит.

Дедушка Степан. Зря болтают, батюшка. Сам я ему, голубчику, и могилку-то копал, и косточек-то его, поди, нет теперь.

Вася. Нет, дедушка, видели – ходит… Сердитый…

Дедушка Степан. Полно, глупенькой, врать-то…

Вася. Оченно уж мне жутко, дедушка.

Дедушка Степан. А ты сотвори молитву… Садись в лодку.

Вася (садится). Темь какая по реке-то… Тихо…

Дедушка Степан (зажигая фонарь). Ночь, батюшка… Ночью завсегда тихо. А ты вот что: ты реки ночью не бойся… Я с малых лет на реке живу, с малых лет я ее знаю… Говорят ежели что, ты этому не верь, мало что бабы болтают. Вот ежели в лесу, там страшно – и зверь попадается, и все… а в реке, окромя рыбки-голубушки, никого нет, и та спит теперь. Вот мы верши посмотрим да в стогу и заночуем… сено-то свежее… чудесно!.. (Отпихивает лодку от берега.)

Те же и Иван, Владимир, Ардальон.

За сценой: «Степан Архипыч, погоди, нас на ту сторону перетолкнешь».

Иван. Я им на устреть пошел, а они тут.

Дедушка Степан. Охотничкам, егерям почтенным!

Владимир. Степану Архипычу самое низменное!

Дедушка Степан. Здравствуй, Володюшка, здравствуй. (К Ардальону.) И ты с ними бродишь?

Владимир. Скуки ради и он с нами. Человек без дома – тоска одолеет. Сверни папиросочку.

Ардальон. Сейчас, Владимир Николаич.

Владимир. Мы ведь, собственно, не охотиться, а для развлечения… даже гитару с собой носим.

Ардальон. Извольте, Владимир Николаич.

Владимир. А вы тут огонек разложите.

Дедушка Степан. Без огня скучно.

Владимир. Да с огнем еффехтней, это твоя правда. А ежели можно у тебя рыбы какой достать и уху нам сейчас приготовить? Я бы теперь порционную стерлядку по-русски съел.

Иван. А то по какому же ее есть?

Владимир (с иронией). Дурак!

Иван. Посмотрю я на тебя, Владимир Николаич, барином тебя назвать нельзя, а говоришь ты…

Владимир. Поживи в обществе – и ты будешь говорить по-другому… Так можно относительно рыбы?

Дедушка Степан. Сейчас, батюшка, гость дорогой. Вася, поди-ко с ведерочкой, сачок возьми. Зацепи там… сейчас, батюшка, сейчас. Давно ты не бывал у меня… Прежде все бывало…

Владимир. Обстоятельства разные… да и некогда.

Иван. Опять это и барин его теперича прогнал, места искать надо… А места нынче – поди-ко сунься.

Владимир. Нас никто не прогонит, мы сами уйдем, но бить себя не позволим… Не тронь! Не то время! Другой коленкор, вот что!.. (К Ардальону.) Дай огня.

Ардальон. Сейчас, Владимир Николаевич.

Дедушка Степан. Что у вас за дела с ним вышли?

Владимир. Сам посуди, Степан Архипыч, человек ты умный: нет никакой возможности. При моем положении и вдруг…

Иван. В ухо!

Владимир. Ведь это черт знает что такое!..

Дедушка Степан. Хорошего мало.

Владимир. У меня крестный отец титулярный советник, крестная мать… какими они глазами на меня смотреть должны… Нет, шалишь!.. Не позволю!

Ардальон. Ежели над собой позволять…

Владимир. Сверни папироску.

Ардальон. Сейчас, Владимир Николаич.

Владимир. Раз ему спустил, два спустил, на третий говорю: «Нет, говорю, ругаться вы можете сколько угодно, а оскорблять действием я себя не позволю. Не тот коленкор!» Поехали мы зимой на медведя, а я в это самое время влюблен был и, как нарочно, в этот день свидание назначил. Ты знаешь, что значит девушке свидание назначить и, между прочим, обмануть. И ее в конфуз поставить, и самому стыдно. Смерть мне ехать не хотелось, но делать нечего. Стали на номера. Мороз, страсть! Прислонился я к дереву, да и думаю: жуирует она теперича жизнию, делает променаж по Невскому, без друга… а я здесь зябну как собака. И так мне грустно стало, такие мечты пошли…

Ардальон. Известно, в этаком положении.

Владимир. Дай огня.

Ардальон. Сейчас, Владимир Николаич.

Владимир. Думаю: как бы мне было приятно заключить ее в своих объятиях, в это время медведица, пудов четырнадцать… фюить!.. За линию… Так я и замер…

Иван. Ну, а он тебя сейчас клочить – не зевай… Я бы тебя не так; я бы тебя…

Вася (входит). Два головля, четыре окуня, а плотву я не считал.

Владимир. Заправляй скорей… (К Ардальону.) Ну-ко, сделай коленце. (Играет.) Али песню спеть… Затягиваю. (Поют.)

Иван. Нет, постой, вот что: помнишь, ты в кабака действовал…

Владимир. В каком кабаке?

Иван. Пьяный в те поры… в Саюкинском… Пел он, Степан Архипыч, песню санкт-петербургскую, как чудно… страсть!..

Владимир. Я не помню.

Иван. Да об покрову… Ну, еще тебе лопатки назад скрутили… И что вы, черти, в те поры водки сожрали… Кажинный по стаканчику поднес, песня-то очень складная.

Владимир. Играй.

Ардальон играет.

Иван. Жизнь вам, холуям, умирать не надо.

Сборник «Складчина». 1874 г.

«Кажинный раз на этом месте…» Немногие знают, что эти крылатые слова впервые произнес прославленный рассказчик Иван Федорович Горбунов.

Крестьянский сын из подмосковного фабричного села Ивантеевка, «из-за стесненных средств» покинувший третий класс гимназии, Горбунов занимается перепиской, дает уроки в небогатых купеческих домах Замоскворечья. Он наблюдает быт и нравы московского захолустья, жадно вслушивается в удивительные извивы образной русской речи, почти ежедневно посещает дешевый раек Малого театра.

Москва 1849 года… Никому не известный юноша Горбунов каллиграфическим почерком переписывает никому почти не известную комедию «Банкрот». Вечером к переписчику зашел белокурый, франтовато одетый молодой человек, лет двадцати пяти – автор комедии.