Тревожные раздумья Боудики были прерваны внезапным криком Каморры. Погрузившись в собственные мысли, Боудика не заметила, что уже стемнело.
Дочь, повернувшись к ней, указывала на вершину каменной гряды:
— Смотри, — кричала она в восторге, — смотри, мама, это же белтейн!
Боудика взглянула на вершину каменистого холма и сразу поняла, что совсем забыла об этом празднике. Она сразу почувствовала себя виноватой. Как она могла забыть такое?
Боудика смотрела, как небольшие группы крестьян на холме присоединились одна к другой, как сооружали майское дерево — недавно срубленное высокое и молодое деревце — срезая его нижние ветви и кору, а к вершине привязывая букеты цветов и полоски из яркой ткани. Другие в это время разожгли посередине площадки громадный костер. Забили барабаны, загудели дудки, мужчины и женщины, юноши и девушки начали плясать вокруг майского дерева, держась за ленты и обвивая их вокруг ствола, смеясь, крича и хлопая в ладоши.
— Мы можем пойти туда, мама, и присоединиться к ним, — сказала Каморра. — Почему бы нам не пойти? Ты же будешь рада!
Улыбаясь, Боудика ответила:
— Нет, дитя мое, мы лучше отдохнем.
Но Каморра не приняла такой ответ.
— Ты же не можешь просто сидеть здесь! Ты не веселилась с тех пор, как мы покинули папу и Таску. Ты же любишь танцевать. Пойдем, — сказала она, дергая мать за руку.
— Я не хочу идти, если здесь нет твоего отца, — сказала Боудика.
Она вспомнила весенний праздник своего далекого детства: проводы темной половины года и встречу света и солнца. Она помнила жар от костра, свежий воздух, наполненный ароматом только что распустившихся цветов, которые, казалось, раскрылись все сразу, как только по всей Британии зажглись праздничные костры. Особенно ярко помнила Боудика свое изумление и радость при виде того, как начинали завязываться фрукты и как их согревало солнце, как они увеличивались в размерах, пока не становились сладкими, сочными и ароматными. Она помнила свой восторг от того, как зазеленевшие поля в одночасье покрылись цветами. Но больше всего поражало ее появление на свет маленьких детенышей.
Как же необходимы были друиды! Они всегда точно знали день, когда приходил белтейн, и не удивились бы, увидев пламя большого костра. Но как могла знать это она, если все друиды были изгнаны римлянами на запад? Раньше друиды всегда появлялись за день до белтейна, как и осеннего праздника самайна, когда вся деревня гасила в домах очаги и приходила к дому вождя, короля или королевы, чтобы зажечь ветки от их огня. Затем все отправлялись домой, чтобы воскресить огонь в своих очагах, принести свет и тепло защиты короля, которое должно было помочь им и оберегать в течение зимы. Но кто мог научить этому бриттов теперь, когда друиды ушли?
Боудика встала и в сгущавшейся тьме направилась к берегу реки. Приглядевшись, она увидела, что танцы женщин и мужчин на холме стали еще быстрее и задорнее. Теперь, после долгой и холодной зимы, мужчины и женщины яростно плясали вокруг майского дерева, дерева всего мира.
Она вгляделась внимательнее и увидела два круга танцующих. Они двигались, словно волны, и каждый бритт держал ленту, привязанную к верхушке дерева. Движение этих лент означало бег времени, коловращение мира и звезд. Боудика слышала музыку и видела на лицах людей счастье.
Потом люди стали разделяться на пары и устраиваться под светом звезд на соломе, и отблески пламени освещали их обнаженные тела, сливавшиеся в единое целое и исполнявшие требование богов и жрецов.
Боудика глубоко вздохнула. Больше, чем когда-либо с начала своего путешествия, она тосковала по Прасутагу как по мужу, мужчине. Внезапно она почувствовала себя одинокой и страстно пожелала вернуться домой к своим близким, которых любила больше всего на свете. Она скучала по телу мужа, по его силе и нежности. Они были вместе уже много лет, но редко находили бо льшую радость, чем в близости друг к другу, и хотя считали себя остепенившимися, но отдавались любви несколько раз в неделю — иногда по ночам, а иногда и утром, когда она просыпалась и видела, что муж лежит рядом, смотрит на нее и улыбается. Она улыбалась тогда в ответ, а он отвечал ей поцелуем, который переходил в объятия и ласки.
Скоро она вернется к своему мужу. Но она не жалела о предпринятом путешествии. Оно было важным, очень важным. Она достигла значительных результатов: заключила выгодные торговые соглашения, встретилась со всеми высокопоставленными римскими начальниками, она представила себя и свою дочь своей родной земле. И завтра она, наверное, встретится с королевой, которая, как все говорят, — самая страшная женщина в Британии.
— Королева Боудика, — сказала пожилая женщина, вставая со своего трона, — рассказы о вашей красоте были ложью, и мне следует отсечь головы тем, кто говорит, что ты просто прелестна. Ты самая прекрасная из женщин, и имя тебе — Красота, а не Победа. Ты богиня, королева иценов, богиня, сошедшая на землю. Даже само твое имя принадлежит нашей древней богине побед. Подойди сюда, повелительница юга, и поцелуй свою сестру.
Удивленные нежданной теплотой и щедростью приема, Боудика и Каморра сделали несколько шагов по мозаичному полу. Гостьи склонились в низком и долгом поклоне, как того требовали приличия.
— Встань, королева и дочь иценов, и обними королеву и подругу Рима, — сказала Картимандуя. Подойдя к прибывшим, она заключила их в объятия.
Королева бригантов была меньше ростом, чем Боудика, много старше и солиднее; ее волосы, когда-то белокурые, теперь словно подернулись пеплом и лицо более не хранило следов юности. Однако, несмотря на возраст, Картимандуя была красива — той красотой, которая, должно быть, делала ее грозной для тех, кто ее боялся.
Удивляясь тому, что королева повела себя столь открыто и дружественно, особенно в присутствии своих советников и придворных, вместо того чтобы предстать перед гостями правительницей суровой и непреклонной, Боудика поцеловала Картимандую в обе щеки и прошептала молитву Лугу, богу света. Две женщины обнялись, словно сестры. И вдруг с другого конца залы раздался пронзительный крик, и Каморра в страхе схватила мать за руку. Крик повторился. Это был, похоже, крик женщины… нет, ребенка в опасности. Каморра перепугалась еще сильнее и обняла мать. Даже Боудике стало не по себе от страдания, которое звучало в этом голосе. Но королева лишь мило улыбнулась и щелкнула пальцами.
Придворные расступились, и в образовавшемся круге Боудика и Каморра увидели самое необычное существо из всех, какие только можно было себе представить. Оно вновь издало резкий крик и несколько раз переступило на костлявых ногах. Но когда эта птица — Боудика поняла наконец, что это была птица, хотя никогда не видела птиц такой раскраски — сделала несколько шагов, она внезапно остановилась, склонила свою увенчанную маленькой короной голову перед двумя королевами, и ее хвостовые перья распустились в фантастический веер. В нем переливались все цвета радуги, а по краю словно открылись десятки глаз, и они, казалось, уставились во все стороны.
Ошеломленная Боудика повернулась к королеве, но не успела задать столь очевидный вопрос.
— Ее называют павус[14],— объяснила Картимандуя. — Эта птица — мужского пола… Самки у них совсем некрасивые в отличие от нас, дорогая Боудика. Его привезли из самой дальней части Римской империи, из той земли, которую называют Индией. Его преподнес мне в дар император Клавдий, он ведь был моим другом. Как жаль, что Агриппина дала ему столько грибов, что он не смог с ними справиться.
Не обращая больше внимания на птицу, Картимандуя взяла Боудику и Каморру за руки и повела мимо придворных к своему трону. А Боудика и ее дочь все не могли оторвать глаз от чудесной птицы, которая тоже величественно проследовала за ними.
— Пойдем, королева иценов, ты расскажешь мне, зачем путешествовала по всей Британии. Я слышала обо всем, что ты делала. Знаешь, мои люди есть везде. Я знаю, где ты была и что видела, но единственное, чего никто пока не смог понять, — почему?.. Однако куда подевалось мое гостеприимство? Вы с девочкой проделали трудный путь, а я даже не предложила вам подкрепиться и отдохнуть!
