Арье сошел на берег, постучал в дверь фермерской конторы, передал пакет Леве Шнеурсону, и получив письма для Арона, вернулся к морю. Шторм усилился, плыть стало невозможно. Пришлось возвращаться на ферму. Арон ждал своего посланца на палубе корабля. Он понял, что Арье вернулся на ферму, когда увидел в окне бюро два зажженных фонаря.

Для НИЛИ началась новая полоса. С возобновлением связи с «подобревшими» англичанами в Каир потекла регулярная информация. Арон обрабатывает ее. Он был назначен (под кодовым именем «Мистер Мак») начальником отдела в управлении разведки, и ему подчинили группу помощников, эмигрантов из Палестины, бывших добровольцев транспортного полка в Галиполи.

С одним из рейсов домой вернулся Иосеф Лишанский, излечившийся после ранения. Он завербовал большое число агентов в районе фронта, среди них даже турецких солдат. Лишанский пытался вывести НИЛИ из подполья и превратить ее в национальное движение сопротивления. Он использовал свои связи в «Ха-шомере» и в профсоюзе рабочих, выступил перед участниками конференции профсоюза в Эйн-Ганим с лекцией о НИЛИ и ее целях. Но официальные органы еврейского ишува осудили деятельность организации «шпионов», говоря, что она ставит под удар весь ишув. Кое-кто из еврейских лидеров, вслух осуждавших НИЛИ, втайне выражали симпатии к ней.

В разных местах ишува нашлись лица и организации, выступавшие с требованием предпринять против НИЛИ карательные меры. Как правило, эти люди и организации руководствовались сугубо личными мотивами. (Иногда просто не верится, в какой мере личные симпатии и антипатии могут повлиять на судьбу народа и национальных движений!) Частично те, кто восстал против НИЛИ, принадлежали к интеллигенции, горсть — к ученым, которые лютой ненавистью ненавидили Аронсона, интеллигента, отвергшего их общество.

Те лидеры и чиновники ишува, которые были связаны с рабочим движением, осуждали НИЛИ из-за того, что Аронсоны так близко связаны с Гидеонистами, которых «левые» называли «армией реакционеров и угнетателей трудового народа». Находились и такие, кто до смерти боялся, что турки, узнав о существовании еврейской шпионской организации, обрушат на ишув тяжкие кары. К таким людям принадлежал, например, Меир Дизенгоф, один из основателей Тель-Авива. Дизенгоф утверждал, что для евреев нет и быть не может более важной задачи, чем сохранение ишува. Дизенгоф в начале войны возглавил движение за оттоманизацию, веря, что таким путем можно смягчить сердца турецкой администрации. Когда турки принялись без стеснения репрессировать еврейскую колонию, распускать еврейские органы самоуправления и отнимать оружие у евреев, Дизенгоф предлагал «вести себя, как камыш в бурю» — гнуться, но не сдаваться. В душе он мечтал о падении турецкого ига и в этом не отличался от самых радикальных членов НИЛИ, но боялся, что перед уходом из Палестины, турки учинят резню евреев, схожую с резней армян. Втайне Дизенгоф молился о падении Оттоманской империи, и в то же время до ужаса боялся победы англичан.

По крайней мере в одном у Дизенгофа не было сомнений: в том, что НИЛИ сослужила для евреев неоценимую услугу.

В 1917 году ишув вступил в полосу голода. Три года саранчи, три года войны, во время которой турки реквизировали почти весь скот и лошадей (а тракторов в то время во всей империи не знали!) и забрав в армию, на принудительные работы трудоспособных мужчин, разорили край. Когда британские части приблизились к Газе, всех евреев Яфо угнали в лагеря беженцев в Галилею и Иудею. Такие товары, как спички, нефть, соль, иголки исчезли из продажи.

Еврейские активисты в США и Великобритании знали о тяжелейшем положении в Палестине, но не знали, как помочь. Аронсон предложил послать на помощь ишуву золотые монеты, воспользовавшись для этой цели кораблем, осуществлявшим связь с Атлитом. Арону пришлось преодолеть сопротивление британских властей, которые и слушать не хотели о посылке золота во вражескую страну — вопреки правилам эмбарго. Уговорив англичан, Аронсон встретил еще более упорное сопротивление со стороны евреев — активистов беженских лагерей в Египте. Он не мог открыть им, каким путем доставит золото в страну, просил довериться ему. Но активисты создали комитет и требовали, чтобы представителям комитета позволили контролировать передачу монет и тех, кто получит помощь. Аронсон тщетно доказывал, что дело с передачей золота в тыл к туркам — секретное, что британские чины согласились лишь с тем условием, что оно останется тайной, и что избранный комитет никак не может заниматься контролем такого рода сделок.

Активисты не приняли доводов Аронсона, он обиделся и порвал связи с комитетом. Зато он пользовался безоговорочным доверием американских сионистов, передававших ему огромные суммы денег. Арон Аронсон переправлял золото на родину. Здесь их получал Меир Дизенгоф, и тысячи семей были спасены от голодной смерти.

Но и этот факт лишь усилил ненависть боссов ишува: как же так?! Эти Аронсоны снова обошли их — лидеров колонии, стали еще более независимыми. Вокруг НИЛИ сгущались тучи. Ненависть ждала своего часа.

В мае 1917 года Арон приказывает Саре и Иосефу прибыть в Египет для «выяснения обстановки». В последних письмах Сары Арон находит выражение такого отчаяния, что пугается. Он верит, что несколько недель отдыха в Египте помогут сестре. Он также знает, что англичане готовят массированное наступление на Газу. Если падет этот стратегический узел, весь фронт развалится и, быть может, больше не понадобится служба НИЛИ. Он надеется удержать Сару в Египте до взятия Газы, и уж тогда она вернется домой с британскими войсками. Когда он увидел сестру, то ужаснулся: такая усталость на ее лице! Еще более гнетущее впечатление произвели ее речи. Она была в отчаянии.

Атмосфера враждебности в ишуве, которая того и гляди, доведет до предательства, и постоянное напряжение — довели Сару до нервного истощения. Горькими были слова, сказанные сестрой:

— Что тебе обещали англичане? Ничего. Туманные слова… Они разве дали конкретные ответы на наши вопросы? Обещали что-либо еврейскому народу? Иногда я мучаюсь от мысли, что они видят в нас обычных шпионов и думают рассчитаться деньгами. Жить так, как мы живем, рисковать, терпеть нужду, и ради чего? А если ты думаешь, что я преувеличиваю, ты ошибаешься. Весь ишув знает про НИЛИ. Турки уже навострили уши. Одна спичка — и мы горим…

Арон пытался успокоить сестру. Он рассказывает о генерале Мурее, командующем участком Газы. Мурей издал приказ, в котором обещает, что британцы будут считаться с национальными чаяниями евреев. Верно, туманное выражение, ни к чему конкретному не обязывающее, но и это — достижение. В частных беседах британцы выражают готовность на значительные уступки, а в Лондоне, что-то «варится» у доктора Вайцмана и министра иностранных дел Великобритании. «Ты еще увидишь, Сара, мы рисковали не напрасно!»

Вопреки предостережениям сестры, Арон не верит, что положение НИЛИ в стране так ухудшилось. Не может быть, чтобы евреи донесли! Ведь благодаря НИЛИ половина ишува спаслась от смерти! Пессимизм Сары он приписывает ее усталости. Он просит ее остаться в Египте еще пару месяцев, пока Александр прибудет на Ближний Восток. Александр, отбывший в начале войны в США, совершил там турне с лекарями против турецкой власти, издал написанную им книгу об истреблении армян, вступил в Британскую разведку, получил звание капитана и по собственной просьбе направлялся в Египет.

Саре очень хотелось повидать Александра, но она отказалась задержаться в Каире. Она похожа на морфиниста: риск и нервное напряжение — смысл и цель ее существования. Она знает, что идет навстречу гибели, но остановиться не в силах. Сара возвращается.