В августе 1943 года, выполняя боевое задание, разведчики зашли в деревню Петрово. В темноте они не заметили, что в деревне гитлеровцы. Завязалась перестрелка. Прикрывая отход товарищей, Валентин сдерживал врагов, пока не был ранен. Последнюю пулю он оставил для себя.

22 февраля — 6 апреля 1943 г.

Ржевская Ольга Дмитриевна, 20 лет.

Оболоновец, Мутищенский с[1] с,[2] Ельнинского района. Погибла 27/II — 1943 г. (За связь с партизанами.)

Кто найдет, сообщите родным.

Мама, этот адрес я еще писала в Спас-Деменске и носила косыночку, а оказывается, она принадлежит для письма Вам. Прощайте, все родные.

Здравствуй, милая мама.

Привет от дочки Ольги. Мама, родная, на сегодняшний день, т. е. 6 марта, два месяца, как я не вижу свободу, но это все ерунда. Мама, милая, ты, наверное, слыхала, что из Ельни мы 11 января были направлены в Спас-Деменск. Допрос закончился 14 января, а все следствие и моя роспись было закончено 23 января. После следствия по 27 февраля были все время в Спас-Деменске. 27 февраля была направлена в Рославль в тюрьму, где и нахожусь на сегодняшний день. Не знаю судьбы о тебе, но предполагаю, что встреч с тобой, милая мамочка, больше нет и не ждать. И только, мама, отмечай тяжелый день нашей разлуки и прощаний. Это 10 января 1943 г. (воскресенье), когда пришлось покинуть родную деревню и тебя, милая мама.

Милая мама, прошу я тебя только одно: обо мне не беспокойся, береги свое здоровье. Меня ты не вернешь, а здоровье потеряешь. Ведь ты одна, надеяться не на кого. Возможно, когда и дождешься Дуси. Возможно, она счастливее меня, а мне, мама, наверное, суждено погибнуть в Рославле, хотя и я в Спас-Деменске думала умереть…

Мама, еще раз прошу: обо мне не беспокойся — своей судьбы не избежишь. А мне, наверное, суждено так. Мама, милая, я сейчас только с Ниной, всех трех, которые были с нами забраны, их от нас взяли еще 14 февраля, и для нас неизвестно куда, домой или еще куда.

Милая, описывать интересного нет ничего, а мне сейчас хотелось бы услыхать хотя одно словечко о тебе, милая мама, и о всех своих родных, а потом бы умереть спокойно, а то, мама, мне моя судьба известна давно, но жаль мне тебя, милая мама…

Мама, передай привет тете Леке и детям ее: Дусе, Вале, Коле, тете Наташе и Наде, и Кате, и всем родным и знакомым. Мама, милая, писать кончаю и еще раз прошу не беспокойся, не одна я такая, нас очень много…

Милая моя, родная, еще раз с приветом дочка Оля.

Сегодня месяц ареста.

Мама, а вдруг бы переменилась обстановка и я бы вернулась к тебе, как бы мы были счастливы. Но нет, мама, в жизни чудес не бывает. Одно прошу, не беспокойся, береги свое здоровье и не жалей ничего…

Мама, я на апрель месяц составила календарь, прожитый день мною зачеркиваю.

Ольга Дмитриевна Ржевская — 20-летняя партизанка-разведчица из полка имени Лазо. На рассвете 6 января 1943 года она попала в руки фашистских палачей. Каратели застали ее больной в доме матери в маленькой смоленской деревушке Оболоновец. Несмотря на то что она была без сознания, солдаты потащили ее на допрос. Промучив четыре дня и не добившись ни слова, фашисты отправили Ольгу в город Ельню, а затем в Спас-Деменск.

Потянулись тяжкие тюремные будни, ежедневные допросы и издевательства. Ожидая расстрела, Ольга написала на косынке: «Погибла 22 февраля». Потом поправила: «23 февраля». Затем эта дата вплоть до 27-го ежедневно исправлялась.

27 февраля Ольгу перевезли в рославльскую тюрьму, и счет дням жизни пришлось начать снова. Каждый день водили больную Ольгу на допрос. Однажды утром ее вывезли во двор и поставили у виселицы.

— Теперь можешь говорить все! — сказал офицер. — Через минуту ты умрешь.

И она сказала:

— Я, русская девушка Ольга Ржевская, член Ленинского комсомола и партизанка, ненавижу вас всем сердцем. Я боролась с вами, как могла. И нас много. Горели и горят ваши склады, гибнут солдаты и офицеры, портится связь — здесь есть моя работа. Жаль, что сделала мало. Но за меня отомстят. Скоро придет Красная Армия, тогда…

Удар офицерского сапога вышиб из-под ног табурет. Ольга повисла… Но и это было еще не все. Девушку вынули из петли, вернули к жизни, чтобы через несколько дней расстрелять.

Публикуемое письмо Ольга написала в тюремной камере в перерывах между допросами карандашом на белой шелковой косынке.

В углу ее имеется календарь на 30 дней апреля 1943 года. Зачеркнутыми оказались лишь первые 6 дней. Косынка хранится в Центральном музее Советской Армии (инв. № 4/21187), письмо опубликовано в газете «Комсомольская правда» 30 декабря 1943 года.

Апрель 1943 г.

Родные! Итак, луч опять осветил мою «келью». Я рад, что вы живы. Да, настроение несколько ухудшилось, в один день сели все мои, я — десятый. Ведь все мои родные, пойми! Если Миля опять будет там,[1] пусть от меня передаст пламенный большевистский привет Б. Г. и бате главному… Пусть передаст: умру, а подлецом не буду! Ну, в отношении меня — затишье. Я полагаю так, что нового они не добились, все пытки не увенчались успехом, и решили, видимо, 1 мая вывесить как «подарок» для народа. Ну пойми, как иначе? Ведь ни одного человека они не получили, а против меня материал с 1941 года, и довольно-таки солидный. А как мне поступить? Ведь я решил твердо всю свою жизнь посвятить борьбе с врагами всего прогрессивного человечества, за народ, за Родину… Все сделаю и делаю, только чтобы никто не пострадал. Ну, ты что-то молчишь в отношении Родины дай знать о ней… Тревоги[2] слышу, и для меня это большой и приятный концерт…

Крепко всех целую.

Иван Константинович Кабушкин занимал особое место среди мужественных подпольщиков Минска. Он был грозой оккупантов, исключительно смелым разведчиком, организатором множества крупных диверсионных операций.

Родился Иван Константинович в 1915 году в деревне Малаховцы, Барановичского района, Брестской области, в семье белорусского крестьянина. Во время первой мировой войны семья эвакуировалась в Казань, где Ваня окончил школу и до 1936 года проработал водителем трамвая. Там же он вступил в комсомол.

Большую школу прошел комсомолец в рядах Красной Армии: обучался на курсах младших лейтенантов, с увлечением овладевал военной техникой.

В первые дни Отечественной войны И. К. Кабушкин попал в плен и оказался в одном из лагерей Минска. Вскоре ему удалось бежать, и он стал собирать боевых друзей, чтобы вместе бить врага.

С ноября 1941 года по 4 февраля 1943 года по заданию подпольного горкома партии и командования партизанских отрядов Кабушкин выполнял специальные задания разведывательного и диверсионного характера. С мая 1942 года возглавлял оперативную группу по уничтожению агентов фашистской разведки, провокаторов и наиболее злобных чиновников оккупационного аппарата.

У Кабушкина ни разу не дрогнула рука, когда он сталкивался с врагом лицом к лицу. Клятвой звучат его слова из письма: «И пока я буду видеть, пока буду слышать, пока кровь моя будет течь по жилам, буду бить, буду уничтожать врагов!»