Перси Джадд искал долго и старательно, однако так и не нашел Нэнси Линит. А после большого наводнения в сорок третьем Крикли-холл стоял пустым и заброшенным в течение нескольких лет. Перси продолжал работать в саду и поддерживал порядок в доме по поручению управляющего недвижимостью, следившего за поместьем, так как владельцы дома жили где-то в Канаде, куда уехали сразу после начала Второй мировой войны, потеряв интерес к дому, который к тому же вскоре реквизировало правительство для военных нужд. Перси признался Эве, что все это время оставался тут из-за глупой надежды, вдруг Нэнси вернется в один прекрасный день или как-то даст знать о себе. Но ничего не произошло, будто его любимая вообще исчезла с лица земли.

Постепенно дом привели в полный порядок — хотя Перси не мог бы сказать, что дому вернули былое великолепие, потому что никогда не видел ничего похожего на великолепие в этом месте, — и это сделали очередные владельцы, Темплтоны. Но по деревне поползли дурные слухи о Крикли-холле. Слухи о том, что детей намеренно заперли в подвале Крикли-холла в ночь наводнения. И эти слухи так никогда и не умолкли окончательно.

— В доме нашли только девять тел, в подвале, — сказал Перси, и его взгляд затуманился. — Все думали, что двое других попали в колодец и подземная река унесла тела в море. Маврикий Стаффорд и маленький поляк, да, эти двое. Их тел так и не отыскали. Тогда, конечно, людей интересовало лишь одно: почему это Криббен не вывел их наверх, на чердак или хотя бы на площадку большой лестницы, она ведь достаточно высока.

Эва нахмурилась, ее внезапно пробрало холодом.

— Магду Криббен, — продолжил Перси после недолгой паузы, — нашли на следующее утро, она ждала поезда на платформе в Меррибридже, одна. Никто не знает, как она там очутилась. Она была в своем обычном черном платье и ботинках — ни пальто, ни шляпки на ней не было, — и она не отвечала на вопросы, вообще не разговаривала. Так ни слова и не сказала.

— Боже мой! — выдохнула Эва. — И что с ней потом случилось?

— Ее отправили в больницу для психических.

— Так она сошла с ума?

— Да, сошла с ума и онемела. То ли не могла ничего сказать, то ли не хотела. Когда она совсем состарилась, ее переправили в приют для одиноких.

Перси допил чай, к этому времени остывший, и поставил чашку на блюдце, а блюдце на стол. Затем поднялся на ноги.

— Я, пожалуй, пойду, миссис. Это все, что я знаю об эвакуированных, которых привезли в Крикли-холл. Бедняжки…

— Но ведь должны были провести хоть какое-то расследование, выяснить, почему дети очутились в подвале! Это выглядит какой-то бессмыслицей.

— Ну, если кто-то этим и занимался, то без лишнего шума. Вы не забывайте, тогда еще война не кончилась. Людям хватало забот. К тому же детей, у которых были родители, в эвакуацию не отправляли; если их папам и мамам казалось, что с малышами может что-нибудь случиться, родители просто их не отпускали. Нет, я думаю, власти в те дни не хотели ненужного беспокойства, знаете, моральный дух страны и всякое такое… тогда это было важно. Да ведь и серьезных свидетельств против Августуса Криббена все равно не было. Даже викарий, старый Россбриджер, очень хорошо отзывался об этом человеке. И единственным оставшимся в живых человеком, который мог бы что-то рассказать, была Магда Криббен, а она ничего не говорила. Но знаете, мне кажется, Россбриджер о чем-то сговорился с властями, которым хотелось замять дело, потому что Криббена похоронили без церемонии, а его могила находится в самой задней части кладбища.

Перси чуть заметно улыбнулся Эве, но его поблекшие глаза не стали веселее.

— Пожалуй, в сад пойду, займусь делами. Я вам достаточно рассказал, есть о чем подумать.

Эва тоже встала.

— Спасибо вам, Перси. — Это было все, что она смогла выговорить, от услышанного у нее сильно кружилась голова.

— У вас тут все в порядке, миссис Калег? — спросил Перси.

Эва не знала, что и как сказать ему, во что он поверит, а во что — нет.

— Да, Перси. Все отлично.

— Вы дадите мне знать?.. — Старый садовник не закончил вопрос.

Знать о чем? Что в Крикли-холле бродят призраки? Что духи детей, умерших здесь, так или иначе демонстрируют Эве свое присутствие? Что, возможно, существует некая мистическая связь между ней самой и ее исчезнувшим сыном? Нет, об этом говорить не время. Кроме того, Эва и сама-то с трудом верила себе.

— Все отлично, — повторила она.

Теперь она знала, как ей поступить.

Не в натуре Лорен Калег обижать кого бы то ни было, на самом деле она ни разу в жизни не поднимала на кого-нибудь в гневе руку, предпочитая объясняться на словах. Она питала отвращение к насилию в любой форме и почти так же сильно ненавидела всякого рода столкновения. Ей не нравилась даже борьба, которую затевали иногда на ковре папа и маленький Кэм, когда отец позволял братишке думать, будто малыш выиграл поединок, прежде чем папа вскакивал и подбрасывал Кэма высоко в воздух. Кэму это нравилось, он визжал от восторга, шутники хохотали и снова валились на ковер. И маму это всегда веселило, мамочка в те дни много смеялась, но Лорен лишь слегка улыбалась, делая вид, что тоже наслаждается игрой.

Потом как-то раз Лорен вернулась домой из школы вся в слезах. Это случилось из-за того, что одна особенно противная девочка в их классе, на год старше Лорен, несколько недель подряд дразнила и всячески задевала ее, и лишь потому, что отец Лорен был американцем, то есть человеком, который «смешно говорит». Гэйб и Эва подозревали, что на самом деле были и другие причины конфликта, вроде застенчивости дочери и ее мягкости. Эва хотела пожаловаться директору школы, но Лорен умоляла ее не делать этого. «От этого только хуже станет», — говорила она. И тогда папа, несмотря на все протесты мамочки, научил Лорен, как обходиться с хулиганом, если он не только старше, но и крупнее. Конечно, то была наука на крайний случай, когда ничего другого не оставалось, когда все остальные средства были уже исчерпаны.

Фокус был в том, чтобы нанести удар первым. Если ты знаешь, что единственный способ разрешить ситуацию — это насилие, то ты должен сам нанести первый удар. Но («Это важно, это очень важно!» — повторял папа) бить следует только в переносицу. Не в кончик носа и ни в какое-нибудь другое место вроде челюсти, и никогда в грудь (можно в живот, если хочешь ненадолго выбить из противника дух, но это не рекомендуется). Только одна точка — переносица, «как раз между глазами». Это нанесет вполне достаточное увечье, чтобы покончить со скандалом раз и навсегда («А если это не поможет, удирай со всех ног»).

Развивая тему — и вызвав тем самым еще большее недовольство у мамочки, — папа сказал ей:

— Если твой противник намного крупнее тебя или если их несколько, никогда, слышишь, никогда не допускай, чтобы столкновение произошло на улице. В любой комнате ты найдешь дополнительные средства: можешь спрятаться за мебель, или швырнуть в них какой-нибудь вещью, или использовать стул в качестве щита либо для того, чтобы дать им по голове, и ты можешь прижаться спиной к стене, чтобы тебя не обошли сзади, можешь толкнуть на них стол, вообще начать кидаться чем попало, например вазами или какой-то утварью, — и таким образом ты заставишь врага отступить.

Мамуля поняла, что папа уже просто валяет дурака, но все равно продолжала сердиться. Насилие никогда не будет достойным ответом, сказала она, а папа подмигнул Лорен.

И так уж случилось, что ту девочку-хулиганку, из-за которой разгорелись страсти, выгнали из их школы, когда стало известно, что она обижает девочек-первоклашек и отбирает у них карманные деньги. К тому же у помощника учителя пропал из сумки кошелек, а ту девочку другой учитель обнаружил в женском туалете — она пересчитывала деньги. Так что, к большому облегчению Лорен и ее родителей, проблема разрешилась сама собой. И теперь оставалось ждать другого случая, чтобы выяснить, хватит ли у Лорен храбрости «врезать хулигану между глаз», как говорил Гэйб.