В колдовстве связь между оккультизмом и сексуальностью особенноразительна. Я хочу тут же заметить: колдовство и вера в него являетсяглубоким человеческим предрассудком, свойственным не одному толькохристианству и средневековью. Пышный расцвет колдовства в средниевека объясняется исключительно социальным неустройством, столь характерным для того времени.

Уже Зенд-Авеста и Пятикнижие жестоко громят колдунов, не принадлежащих к официально признанному жречеству. Этих преступных соперников необходимо было устранить во что бы то ни стало. С этой целью было официально объявлено, что они несут с собою в мир зло и проклятие. К этому средству очень часто прибегала христианская церковь в своей борьбе с различными сектами. Парсы до сих пор справляют праздник избиения магов (дозороастрово жречество); левиты не могут в достаточной степени нахвалиться той решительностью, которую проявляли короли в истреблении жрецов Ваала и всех прочих посягателей на веру Иеговы. Страшное подозрение тяготело над жрецами и целыми общинами, отвергавшими государственный культ; их общим уделом была смерть.

Особенно дурной славой пользовались в Греции орфеотелесты; отношение к ним официально признанного жречества было проникнуто исключительной враждебностью. Эти жрецы – главари секты орфиков, слившейся с сектой пифагорейцев, – странствовали по всей Греции и провозглашали перед народом тайны своей мудрости. Они исцеляли самые серьезные, неизлечимые болезни, вроде эпилепсии, умопомешательства и т.д., отпускали людям грехи, предотвращали зло и проклятие. Своих врагов они низвергали различными колдовскими формулами и заклинаниями; они даже похвалялись, что в состоянии сорвать луну с неба, помрачить солнце, вызвать бурю и непогоду, дождь и засуху. Их церемонии и заклинания сопровождались жертвоприношениями и танцами, доходившими иногда до крайних пределов полового излишества. Впоследствии против орфеотелестов пошли всякие преследования и гонения. Подобной участи не избегли и люди более возвышенных взглядов; даже Сократ, обвиняемый в том, что он будто бы отрицал богов своей родины, – и тот поплатился своей жизнью. Аналогичное явление приключилось с одной чужестранкой; она подверглась преследованию за различные преступления: отрицание государственного культа, подстрекательство афинских рабов и колдовство. Делрио и другие исследователи процессов против ведьм стараются возможно шире использовать этот случай. Все они выдвигают его в качестве неопровержимого доказательства в пользу того, что эти процессы были очень многочисленны даже в древние века. От себя заметим, что этот вывод вовсе не лишен оснований.

Мало того. Рассматривая процессы против ведьм, относящиеся к древним временам, мы находим в них абсолютно те же черты, которые свойственны средневековым процессам. Дело иногда доходит до полнейшего сходства в деталях. Разница заключается лишь в том, что древние века выгодно отличаются от средних юридической изобретательностью и теологической глубиной. В греческой литературе мы находим подробные сведения относительно деятельности фессалийских ведьм. В одном месте мы, например, читаем, что благодаря их маслам люди обращаются в птиц, ослов, камни и т.д., что наиболее страстные среди людей проносятся ночью по воздуху, держа свой путь к ложу страсти и наслаждений. Точно так же и Рим, помимо жрецов государственного культа, знает многочисленных странствующих жрецов, которые, подобно греческим орфеотелестам, за небольшое вознаграждение предлагали свои услуги в области магии. И здесь любовные чары практикуются в самых широких размерах: люди занимаются ими или самостоятельно, или при содействии странствующих жрецов. В греко-римском культе мы встречаемся с Эмпусами и Ламиями, этими дьяволами страсти и вампирами. Предмет их страсти – это молодые, красивые юноши, с которыми они хотят вступить в половое общение. Насладившись половым актом с каким-нибудь юношей, ламия убивает его и с преступным наслаждением упивается его кровью. Римский закон налагает кару на чародея лишь в одном случае: когда его магические действия причинили кому-нибудь вред.

o Распространение христианства не внесло в эту сферу никаких перемен. Единственная перемена заключается в том, что колдовские обряды были признаны суеверием; но дальше этого не шли. Только в царствование Льва Философа между 887 и 893 годами был издан указ о полнейшем запрещении всяких колдовских церемоний. Огромную роль в этом отношении сыграли отцы церкви. Описывая дионисии и вакханалии, они тем самым создали стройную систему колдовского действа; они, кроме того, дали законченную картину ведьмина шабаша. Христиане обвиняли язычников в половых излишествах; отцы церкви ответили на это тем, что разрешили подобные эксцессы первоначальным христианским общинам. Для христианской церкви этот спор прошел совершенно бесследно: впоследствии она выдвинула против еретических сект обвинения в подобном разврате. Стороны находились между собою в самой напряженной, убийственной вражде. Одна партия рисовала картины того оргического безумия, которое будто бы совершалось у другой; но эти картины послужили прототипом ведьмина шабаша.

Особенно резко нападает на христиан Минукиус Феликс. В своих ночных собраниях они вкушают нечеловеческую пищу, высмеивают своих богов, кощунствуют; их культ – безбожие, а не богопочитание. Они приветствуют друг друга, как братья и сестры; но это святое общение оскверняется гнуснейшим развратом. Некоторые утверждают, что они поклоняются половому органу своего верховного жреца. Их праздники – это сплошная разнузданность; в них принимают участие все: сестры, матери, жены и дети. Наедаясь и напиваясь, они вызывают в себе преступное сладострастие. После пиршества огни гасятся, и все его участники предаются безумному разврату.

Церковь нередко обвиняла еретиков в том, что их вера в Бога глубоко проникнута половым содержанием. Справедливость требует заметить, что эти обвинения в большинстве случаев были совершенно неосновательны. Теперь уже достоверно известно, что только некоторые христианские секты исповедовали принцип, согласно которому "порочность является необходимым условием человеческого спасения". К этим сектам прежде всего относится секта карнократианцев. Однако Иреней, человек в общем враждебно настроенный по отношению к еретикам, говорит, что практика карнократианцев во всех отношениях превосходит их теорию. Принимая кого-нибудь в свою секту, кар-нократианцы совершают над ним следующий обряд: раскаленным железом, ножницами или иголкой они отмечают его знаком, который наносят в нижней части правого уха. Этот обряд напоминает нам предписание Ветхого Завета, согласно которому иудей должен был сделать пометку на ухе своего раба не-иудея в том случае, если последний отдавался в вечное рабство. Этот знак имеет громадное значение и в другом отношении: он является прототипом тех дьявольских знаков, которые так тщательно разыскивали у ведьм. На основании одного только знака церковь определяла принадлежность того или иного человека к еретической секте.

Кроме карнократианцев, здесь следует упомянуть и адамитов. К сожалению, об этой секте ничего достоверного неизвестно. Говорят, что в своих собраниях они появлялись совершенно голыми; там будто бы происходили самые опасные испытания целомудрия. В этом отношении они сильно напоминают кенигсбергских ханжей. Подобно этим ханжам, адамиты также не всегда выходили из этих испытаний победителями.

В церемониях посвящения, практиковавшихся у катаров, мы находим одну черту, перешедшую впоследствии в культ дьявола: освобождение человека от всех заветов и уз, связывавших его с римской церковью. В подобном отрицании папской власти церковь, естественно, узрела отрицание Бога и христианства. Вообще катарская община, устраивавшая самостоятельные заседания и имевшая своих собственных епископов, представлялась католической церкви в виде союза людей, объединенных поклонением дьяволу; эта секта дала непосредственный материал для создания картины ведьмина шабаша. Булла Георга IX, инспирированная Конрадом Марбургским и призывавшая к крестовому походу против чародеев и поклонников дьявола, дает подробную картину катарских торжеств: