— Поищите фамилию Чайвонг, — сказала я. — Просто для проверки.
— Чайвонг, — произнес Фицджеральд, перебирая карточки. — Да, вот они. Два портрета, один Таксина и Вирата Чайвонгов. Написан в сорок восьмом году. На другом портрете Саратвади и пятилетний Сомпом. Этот написан в сорок девятом.
Он протянул мне карточки.
— Я видела оба портрета. Они висят у Чайвонгов в гостиной. Стало быть, система вашего отца действует. Я обратила внимание, что ваш отец записывал на карточках и размеры портретов. Можете припомнить, какой величины был портрет Хелен Форд?
— Думаю, дюймов двадцать на тридцать.
— Как, по-вашему, Уилл Бошамп нашел вас?
— Это было нетрудно. Я давал рекламное объявление в «Бангкок пост». Бошамп казался приятным человеком. Дело было года два назад, вскоре после того, как я сюда приехал. Он пришел посмотреть на портреты потому что, по его словам, открывал магазин и заинтересовался, чем я могу располагать. Взял три портрета. Я смог сказать ему, кто изображен на двух, но не знал фамилии женщины. Бошамп сказал, что этот портрет ему очень нравится, видимо, он оставит его себе и попытается выяснить, кто она. Мне бы не следовало продавать ее портрет. Это одно из лучших полотен моего отца. Я почти не знал его и помню очень смутно. Он несколько раз приходил по воскресеньям, и только. В этих нескольких случаях, когда проводил время с ним, я находил его неприятным человеком. Это я к тому, что у меня не было сентиментальной привязанности к его работам. Однако теперь мне кажется, что я мало запросил. Вы и Бошамп — не единственные, кто интересуется этим портретом.
— А кто еще?
— Не уверен, что следует говорить, — сказал Фицджеральд.
— Я знаю, что им интересовалась Татьяна Такер. Она делает документальный фильм.
— Татьяна? Верно. Довольно привлекательная молодая женщина.
— Кто-нибудь еще интересовался?
— Да. Два раза звонил один мужчина, он не представился в отличие от вас, но описал портрет довольно точно. И приходила одна привлекательная тайка, тоже искала Бошампа и этот портрет. Вот только имени ее не помню.
— Вы мне очень помогли, — сказала я.
— Не представляю, чем, — ответил Фицджеральд. — Мне почти нечего вам сказать. Правда, у меня пока не было возможности заглянуть в отцовские дневники. Это вон те красивые тома в кожаных переплетах на полке: в каждом дневники за один год, много страниц аккуратного, убористого почерка. Отец вел их с сорок пятого по сорок девятый, потом перестал, но снова принялся вести примерно в шестидесятом году. Я думал, что там может быть что-то о том, кто эта женщина, но, знаете, после того как продал портрет, не видел в выяснении этого особого смысла. Правда, мне было любопытно, не был ли отец влюблен в нее. Не знаю, как отнесся бы к этому, поскольку она не моя мать, но портрет был очень красивым. Как-то трогал меня. Теперь, зная ее имя, посмотрю, не найдется ли какой-нибудь ключ. Скажите, как можно связаться с вами.
— Вы очень щедро потратили на меня время, — сказала я, записывая номер телефона в отеле. — Я прямо-таки завидую вашему дому, он мне очень понравился. Спасибо за виски и за то, что показали его.
— Благодарю, — сказал Фицджеральд. — Если хотите, приходите еще. Я помогу вам спуститься.
— Еще одно, — сказала я. — Вы говорите, что ваш отец передавал на портрете сущность человека. Каково ваше впечатление о сущности Хелен Форд?
— Интересный вопрос. Что сказать? — Он ненадолго задумался. — Дерзкая. Лучшего слова подобрать не могу.
* * *
Я спустилась с дерева, несколько удрученная своим визитом. Мне снова удалось узнать очень мало, кроме того, что Роберт Фицджеральд-младщий живет в тени своего талантливого отца, которого почти не знал. Я недоумевала, зачем он вернулся в Бангкок и, более того, решил жить в мастерской человека, которому так мучительно завидовал. Вряд ли я или кто-нибудь еще могли сказать ему что-то такое, от чего он почувствует себя равным отцу.
«Не завидует ли Чат, — вдруг подумала я, — своему отцу, весьма успешному бизнесмену?» Я знала Чата как молодого человека, с которым приятно общаться, почтительно относящегося к Дженнифер, мне и Робу. По словам Дженнифер, он был серьезным, спокойным, слегка важничающим, но решительным, с очень твердым сознанием того, что хорошо и что плохо. Завидует ли он успеху отца? И вырастет ли Толстушка с ощущением неполноценности, потому что ее мать — само совершенство?
И как в конце концов Натали будет управляться с дочерью, которая никогда не станет взрослой? Эта мысль привела меня к самому удручающему факту. Несмотря на все свои усилия, я нисколько не приблизилась к отысканию отца Кэтлин.
Когда я вернулась в отель, меня ждало еще одно сообщение на автоответчике от Дженнифер:
«Видимо, мы возвращаемся в Бангкок. Насколько понимаю, эта поездка была неудачной, хотя никто этого не говорит. До завтра».
Глава шестая
Наши попытки сломить Чиангмай и Сеттатирата оказались неудачными, но это было пустяком в сравнении с тем, что последовало.
Я хорошо помню тот роковой день, когда все в моей жизни переменилось. Хотя окончился он ужасно, ранние его часы я вспоминаю с удовольствием как свое последнее беззаботное время.
В тот день, когда мы ждали возвращения короля, я повел Йот Фа и его братишку Си Сина посмотреть королевских слонов в загоне. Слоны — великолепные животные. Я всегда любил их. Свет в тот день был очень ясным. На горизонте темнели грозовые тучи, но нам сияло солнце.
— Скоро я поеду с отцом в битву на одном из этих слонов, — сказал Йот Фа. — И возьму с собой тебя. Я стану великим воином, как и король.
— Ты должен научиться быть не только вой ном, — сказал я ему, — если хочешь пойти по стопам отца.
Мы неторопливо пошли обратно к дворцу, шаля по пути, как обычно мальчишки в этом возрасте. После шума и топота в слоновом загоне дворец, когда мы приблизились к нему, оказался странно тихим. Правда, я услышал зловещий звук, который принял за далекий женский плач.
Моя матушка бросилась нам навстречу у внешних ворот.
— Король умер, — сказала она, по лицу ее струились слезы. — Что с нами будет?
Я не помню точно той минуты, когда пришла к убеждению, что Уилл Бошамп мертв. И не просто мертв, если слово просто уместно в данных обстоятельствах, но убит невидимой, жестокой рукой. Разумеется, ни слепящей вспышки, ни потрясающего откровения не было. Скорее было нарастающее ощущение, что с кем бы я ни разговаривала, кого бы ни спрашивала, ответ неизменно бывал одним и тем же. Казалось, Уилл устроил вечеринку по случаю Четвертого июля, а потом шагнул с утеса, и множество наблюдавших за ним людей отвернулись за секунду до его падения. Только один из них должен был это видеть, должен был быть соучастником.
Возможно, я так долго шла к этому неизбежному умозаключению потому, что была в Бангкоке раздвоенной личностью. С одной стороны антикваром, пытавшимся найти коллегу, который решил скрыться. С другой — старалась заменить Дженнифер мать. К сожалению, я не преуспела ни в том, ни в другом. Казалось, полушария моего мозга каким-то образом разделились, и я старалась быть с одной стороны слишком рациональной, с другой — слишком эмоциональной. Оба полушария работали. Но связи между ними не было.
* * *
— Привет, — послышался надо мной голос. Я подняла взгляд от газеты. — Это я, — сказала Дженнифер без всякой на то необходимости. — Приехала помогать тебе в поисках Уильяма Бошампа.
Нос ее был чуть розоватым, глаза чуточку припухшими.
— Ты завтракала? — спросила я, жестом подзывая официанта.
— Я не очень голодна, — ответила Дженнифер.
— Все равно надо бы поесть, — сказала я. — Для поисков Уилла Бошампа требуются силы. Тебе придется влезать на деревья и все такое прочее.
— Что?
Я рассказала о своем визите к Роберту Фицджеральду, и она наконец улыбнулась.
