— Я думал, вы собирались отдыхать, — послышался голос, когда я шла по вестибюлю, возвращаясь в свою комнату. Я повернулась и увидела в гостиной Брайерса. — Не спится?

— Как будто бы нет, — согласилась я.

— Не хотите ли немного подышать свежим воздухом?

— Да, хочу.

Брайерс остановил у ворот гостиницы маленькое желтое такси, и мы стали спускаться к гавани, потом, свернув на прибрежную дорогу, поехали на север. На окраине Таберды остановились у причала, где покачивались, стоя на якорях, несколько колоритных рыбачьих лодок. Брайерс спустился к маленькой моторной лодке и жестом пригласил меня следовать за ним. Вскоре мы неслись по воде к стоявшему в четверти мили от берега судну.

— Вот мы и на месте, — сказал Брайерс, когда мы подошли к его борту. Улыбающийся Хеди протянул мне руку и помог взобраться по трапу.

— Добро пожаловать на борт «Элиссы Дидоны».

— И, — добавил Брайерс, — на место наших работ. Познакомьтесь с двумя нашими ныряльщиками: Рон Тодд, один из моих лос-анджелесских студентов, и Хмаис бен Халид, местный археолог и ныряльщик. Хеди вы, разумеется, знаете. Он руководит погружениями и замещает меня, когда я нахожусь с вашей группой. У нас есть еще два ныряльщика — оба, насколько я понимаю, под водой, так, Хеди?

Тот кивнул.

— Джентльмены, познакомьтесь с Ларой Макклинток. — Я пожала несколько мокрых рук. Брайерс полез в холодильник. — Лара, выпьете чего-нибудь холодного? Колы? Минеральной воды? Ничего алкогольного на борту нет.

Я с благодарностью взяла протянутую минеральную воду.

— Рон, постарайся найти шляпу для Лары.

Через несколько минут Рон появился из каюты с черной неопреновой кепкой, украшенной белой надписью «Элисса Дидона» и изображением судна с большим квадратным парусом, нос был выполнен в виде конской головы. Брайерс протянул мне кепку напыщенным жестом.

— Поскольку вы помогаете оплачивать нашу экспедицию — сознаете это или нет, — добавил он, — вам нужно стать почетным членом команды. У Лары был тяжелый день, — обратился он к мужчинам, — поэтому мы не приставим ее сразу же к работе.

— Объясните мне это, Брайерс, — попросила я.

— Относительно оплаты экспедиции или работы? Я просто имел в виду, что мы несколько стеснены в средствах, поэтому ваше предложение жалованья за пару недель значительно помогло нам с расходами. Я знал, что Хеди будет превосходно замещать меня. Ваш тур поможет нам продержаться еще месяц.

— Вы знаете, что я не это имела в виду. Я думала, вы проводите раскопки какого-то древнего города. Вы сказали, что ведете работы на заливе Хаммамет, так ведь? Очевидно, имели в виду на заливе буквально?

Брайерс улыбнулся.

— Пожалуй, мне следовало сказать в заливе. Я не собирался вводить вас в заблуждение. Видимо, я так погрузился в работу, что мне в голову не пришло другое истолкование этой фразы. Мы ищем затонувшее судно.

— Какое? — спросила я. — Испанский галеон?

— Точно не знаем, однако, надеюсь, гораздо более древнее, — ответил Брайерс. — Мы ищем судно, возраст которого не меньше двух тысяч лет.

— Это возможно? — воскликнула я. — Оно не сгнило бы?

— Да, само судно могло сгнить. Но груз мог сохраниться. Его не только возможно найти, мы найдем его. Могу добавить, опередив соперника.

Остальные зааплодировали и засвистели.

— Вы помешанный, — сказала я.

Брайерс засмеялся.

— Вы не первая женщина, от которой я это слышу. К примеру, моя уже почти бывшая жена совершенно уверена в этом. Когда должны подняться Сэнди и Гас? — спросил он у Хеди.

Тот взглянул на часы.

— Минут через девять.

Я глянула за борт и увидела две вереницы поднимающихся из-под воды пузырей. Хмаис и Рон начали надевать снаряжение, проверяя и перепроверяя баллоны.

— Вы спрашивали — это было только вчера? — что я имел в виду под диверсией, — негромко сказал Брайерс, когда остальные отошли за пределы слышимости. — Пойдемте со мной.

Я заглянула в рулевую рубку: по всему полу были разбросаны карты и бумаги.

— Думаю, вам нужна небольшая помощь в наведении порядка.

— Видели бы вы ее вчера. Мы храним здесь все карты и записи. Сюда кто-то проник. Дверь мы запираем, но этот человек взломал замок. Вся рубка была в беспорядке. Ящики с картами выдвинуты, карты брошены на пол, оборудование для сканирования испорчено. Рыба — это предмет снаряжения, которое тянется за судном, когда мы производим сканирование, и дает нам изображение — сильно, может быть безнадежно, повреждена.

— Что-нибудь исчезло?

— Трудно сказать. В рубке до сих пор хаос. Но не думаю, что это была кража. Как я постоянно говорю, это была диверсия с целью запугать нас или замедлить работы. Как-никак, мы держим судно здесь на якоре, чтобы не платить портовый сбор, и тому человеку пришлось добираться до судна. Это не может быть случайным налетом под влиянием минуты. Держу пари, вы ничего не понимаете. Может, начать с начала?

— Пожалуйста, — ответила я.

— Хорошо. Вернемся к началу. Я заинтересовался этой частью мира еще студентом. При содействии ЮНЕСКО приехал работать в Карфаген в начале семидесятых вместе с другом детства, которого зовут Питер Гровс. Питер и я были друзьями с семи лет. Думаю, подружились мы потому, что оба были тихонями, скверными в спорте и успешными в учебе, таких другие ребята презирают. Когда вырос, я сам не знал, кем хочу быть. Я посещал в университете общегуманитарные курсы, в том числе и курс археологии, однако ничто не возбуждало во мне особого интереса. Думаю, с Питером было примерно то же самое. Я даже не помню, как мы получили эту работу. Видимо, отец Питера знал кого-то, кто знал кого-то; вот такая история. Поэтому пока наши товарищи проводили летние каникулы, очищая бассейны или подавали гамбургеры, мы с Питером отправились в Карфаген. Теперь это назвали бы местью тупицам.

Так или иначе, для нас с Питером открылся совершенно новый мир. Я полюбил эту работу. Был ассистентом археолога, работал с очень хорошими людьми и обнаружил, что это занятие мне очень нравится. Питеру оно нравилось меньше. Он находил его скучным, а я бесконечно очаровательным. Одинаково воспринимали мы только выходные. Это был рай. Мы ходили под парусами, купались, научились нырять с аквалангом, встречались с европейскими и арабскими девушками.

На раскопках работал землекопом один старый араб, он привязался к Питеру и ко мне. Был очень добр к нам — приглашал нас к себе в дом, познакомил со своей дочерью и семьей, заботился о том, чтобы мы ели, как следует, что, учитывая наше студенческое положение, было весьма нелишним. Как и большинство парней, мы тогда, пожалуй, не оценивали его по достоинству. Но какие истории он нам рассказывал! Говорил, что в юности занимался ловлей губок и однажды видел чудесное зрелище. Сказал, что обнаружил кладбище амфор, охраняемое морским богом, сделанным, как оказалось, из золота. Мы думали, что он просто дурачит нас, но старик утверждал, что все это правда, что амфоры и бог все еще на дне моря.

Мы стали расспрашивать и выяснили, что старик — звали его Зубеир — в юности действительно был ловцом губок. Сперва мы приписали рассказ о золотом боге и кладбище амфор закону Мартини. Знаете, что это такое?

— Нет, но, думаю, общую идею понимаю, — ответила я.

— Закон Мартини гласит, что погружение на каждые десять метров — это примерно тридцать два-тридцать три фута — действует так же, как двойная порция «мартини». Сами понимаете, что когда работаешь, скажем, на ста двадцати футах, закон Мартини оказывает значительное воздействие. Более точное его название — кессонная болезнь. Питер сперва называл ее легкое помешательство.

Но, видимо, эта история вошла Питеру в душу.

— Что, если там действительно золотая статуя? — твердил он мне. — Это возможно, разве не так? Золото — инертный металл. Оно может сохраняться под водой, в сущности, вечно. Не кажется тебе это кораблекрушением? Деревянное судно могло сгнить, но амфоры, в которых содержится груз, будут оставаться целыми очень, очень долгое время. Может, нам поискать его?