Сруль встретил Птицына неожиданным вопросом: дозвонился ли он до Боткинской больницы и есть ли там места? Птицын был полностью обезоружен таким нахальным идиотизмом. Оказывается, он еще сам должен укладывать себя на лопату Бабы Яги и добровольно залезать в печку. Птицын не задумываясь соврал, будто он звонил три дня подряд - и мест в больнице нет.

Сруль пошел в кабинет к капитану Синицыну и стал оттуда названивать главврачу Боткинской. Птицын из-за двери слышал, как Сруль пронзительным фальцетом кричит: "Третий раз! Да! Арбитражный диагноз! Лежал в 915 горбольнице Хорошо. Спасибо! Пришлем сегодня в течение часа!

Дальше Птицын не понимал ничего. Началась какая-то фантасмагория! Он не был твердо уверен, происходит ли это с ним в действительности или он смотрит на происходящее в телевизор. Синичкин, под нажимом Сруля, выделил для Птицына черную "Волгу" с персональным шофером, на которой катался сам начальник военкомата. Двое в штатском с подозрительными испитыми лицами (откуда они взялись? может быть, из бывших оперативников?) составили птицынский эскорт. Сруль предварительно их проконсультировал и вручил им запечатанный конверт с сопроводительными птицынскими документами. Они сидели в машине по бокам от Птицына на заднем сиденье. Не было только наручников.

Сначала они заехали к Птицыну домой, чтобы он взял необходимые вещи: зубную щетку, мыло, мочалку, смену белья. Птицына подмывало к ним не выходить, а прокричать из окошка: "Я не еду: мама мне не разрешает! Возвращайтесь в военкомат без меня!" Во всяком случае, пока Птицын метался по квартире и лихорадочно собирал вещи, бабушка настояла на том, чтобы он пообедал: "Подождут! Ничего не случится... Пока тарелку щей не съешь - не пущу!" Потом Птицына опять поместили посередине, между горячими телами оперативников, и в полном молчании доставили в Боткинскую больницу. Один из оперативников - с обвислыми усами - пошел договариваться к главврачу. Другой, по-прежнему с опаской косясь на Птицына, сидевшего на заднем сиденье: не сбежит ли? - курил возле полуоткрытой дверцы "Волги". Пришедший первый оперативник кивком головы пригласил Птицына вылезать и следовать за ними. Наконец, они сдали Птицына медсестре в приёмном покое и, вздохнув с облегчением, удалились.

8.

В Боткинскую больницу Птицын поступил в пятницу и ждал дежурного врача до вечера. Врач так и не появился. При поступлении верхнее давление у него было чуть больше 140, то есть попросту перестало подчиняться Птицыну. Он посчитал это плохим знаком.

В понедельник пришел лечащий врач - молодой красивый жгучий брюнет с бельмом на правом переднем зубе. Он говорил с Птицыным так ласково предупредительно, что Птицын ясно понял, насколько тому на него наплевать. Давление он даже не стал мерить. С такой внешностью его могли интересовать только бабы.

Всё было как обычно в больнице: на анализ взяли мочу и кровь, сделали ЭКГ. Так прошло два дня. Птицын сидел и ждал. Соседи по палате играли в "дурака". Он томительно следил за игрой, меланхолически отмечая, как время, точно морской песок, течет сквозь пальцы, и вместе со временем, кажется, уходит всё то, чего он достиг в 915 горбольнице

В первый же день он позвонил Владимиру Николаевичу - тот его жестоко отругал: "Зачем ты лег?!" Птицын, чувствуя справедливость негодования Владимира Николаевича, уныло посмеялся над почетным эскортом, который доставил его в больницу. Владимир Николаевич не поддержал мнимой веселости Птицына.

В конце дня пришел красавчик-врач и предупредил Птицына, что завтра назначен консилиум врачей-невропатологов и что он покажет Птицына этому представительному собранию.

Ночью Птицын плохо спал, много раз просыпаясь и вновь забываясь в коротких обрывочных снах. Ему снилась Оксана Виленовна в черном халате. Она работала в крематории и должна была сжигать трупы. Впрочем, предварительно она готовила их к кремации, записывая инвентарные номера в большую амбарную книгу. Птицын, лежа в гробу, ждал своей очереди. Двое бородатых рабочих на круглой, крутящейся на оси железной площадке кривыми, желтыми от табака пальцами хватали трупы за ноги, выдергивая их из гробов, встряхивали, чтобы с трупов слетели обратно в гроб иконки, розы, гвоздики и гладиолусы, поднимали трупы над головой, как дворник - свой лом, которым он долбит неподатливый лед на дороге и тротуаре, и ловко кидали их в прозрачные ромбовидные целлофановые пакеты, прикрепленные по краям круглой площадки на специальных металлических держателях.

Гробы между тем делали медленный разворот на 360 градусов, перемещаясь уже по другой вытянутой в длину железной площадке, где работали три толстых женщины в резиновых перчатках. Одна вытаскивала из гробов иконки, цветы, траурные покрывала и подушки, аккуратно складывая их в картонные коробки, две других отсортировывали уже готовые букеты и отдельные цветки. Последние они помещали в целлофан, завязывая красными и черными ленточками, - другими словами, собирая цветы в новые букеты. Дальше гробы друг за другом уплывали вверх по движущейся дорожке.

Бородатые рабочие продолжали делать свое дело: они кидали трупы головами вниз в целлофановые пакеты и с веселой сноровкой застегивали их на молнию, так что труп с ног по самые плечи погружался в прозрачный резервуар. Едва лишь труп был упакован, один из рабочих дергал за рычаг рядом с кольцом держателя, и труп выпадал из целлофанового пакета в круглое отверстие под ним. Рабочий расстегивал молнию на пакете, освобождая тем самым место для очередного трупа.

Вот, наконец, и гроб Птицына, подпрыгивая на массивной ленте конвейера, подполз к рабочим. Они вытряхнули его из гроба, потом из целлофана. Он полетел вниз головой по ржавой трубе, ударяясь об нее руками, ногами и плечами, хотя ему и не было больно.

Вскоре его извлекли из трубы другие толстые женщины, в одном нижнем белье, с потными, красными телами и в марлевых повязках до глаз. Они сняли с Птицына одежду и обувь и бросили его обнаженный труп на гору других трупов, в беспорядке валявшихся у полыхавшей синим пламенем большой печки. Длинный и худой безбородый рабочий с лицом Сруля двумя руками размашисто хватал трупы большими щипцами за задницу и кидал их в печь. Вот он подцепил жирную старуху с обвислыми морщинистыми грудями, лежавшую поверх кучи мертвецов, - пламя жадно взметнулось кверху и распласталось по старухиному животу.

Птицын, проснувшись, с трудом сбросил с себя это нелепое наваждение.

Через час красавчик-врач длинными зигзагообразными переходами привел Птицына к какому-то кабинету, вокруг которого висели зажигательные плакаты о вреде гриппа и пользе противовирусных вакцин. Минут через десять из кабинета на костылях с забинтованной ногой выпрыгнул маленький сморщенный старичок под руку с толстой врачихой. Красавчик-врач забежал в кабинет на цыпочках, и через две минуты пригласил Птицына.

Птицын попал в помещение, хаотически заставленное креслами и стульями, на которых сидели десятка два врачей. Посередине стоял стул и чуть поодаль от него - маленький столик с табуреткой. За столик сел красавчик-врач с бумагами. Птицыну он указал на одиноко стоящий стул. Птицын представил, что он на сцене, на Малой сцене какого-нибудь филиала. И это его моноспектакль. Справа от него, за маленьким столиком, сидит суфлёр с текстом роли. Правда, Птицын и без него знает свою роль наизусть.

Птицын исподлобья осмотрел зрительный зал. Слева сидели мужчины в белых халатах, справа - женщины, кое-кто в халатах, другие - по-домашнему: в высоких зимних шапках, с сумочками, в сереньких и зелененьких кофточках. Птицын волновался перед началом спектакля, и потому, как и всегда на сцене, зрительный зал для него сливался в некую серую массу, пока еще непонятно, доброжелательную или враждебную. Птицын периферическим зрением в основном воспринимал вокруг себя только черно-белый цвет. Все другие краски для него поблекли.

- Птицын Арсений Борисович, - начал читать выписку красавчик-врач. - Лежит от военкомата. На экспертизе. Жалуется на головные боли, повышенное давление. Вероятный диагноз: "вегето-сосудистая дистония".