Миша заглянул на кухню. Судя по граненому стаканчику, мадам допила бутылку водки, которую они начали вчера, потом хлопнула рюмку коньяку. На столе валялись штопор, пробка от коньячной бутылки, стояла банка с солеными огурцами, в которой торчала вилка. Самой бутылки коньяка Миша на кухне не обнаружил. "Накачивается в ванной!" - догадался Миша, аккуратно собрал тряпкой крошки хлеба со стола, выбросил их в помойное ведро.

Миша прислушался: в ванной была мертвая тишина. Вода не шумела, не вырывалась из крана со своим обычным утробным кряхтеньем, не плескалась. Мише это показалось несколько подозрительным. "Уснула она, что ли? С нее станется... Не хватало только ее откачивать, захлебнется в ванной, пьяная . Меня же, чего доброго, и обвинят. По судам затаскают. Двое детей остались без матери! А ты что делал? Мог спасти и не спас?! Не захотел беспокоить женщину в ванной? Это не аргумент..."

Миша постучался в дверь ванной. "Надежда! Надежда! У тебя все в порядке? Это Миша! Я беспокоюсь... Ответь мне, пожалуйста... Ну, перестань обижаться! Хорошо, я виноват, извини... Ты меня прощаешь? Прошу тебя, не молчи..."

Из-за двери не раздалось ни малейшего звука. Мадам даже не пошевелилась, не раздалось никакого плеска, шуршанья занавески, шороха... Ничего!

Миша решил действовать. Он сравнительно недавно самолично переставлял щеколду в ванной и знал, что та держится на соплях. Можно попробовать отжать дверь топором или стамеской. Стамеской лучше. Он побежал в чулан, достал стамеску из шкафа с инструментами и молоток. Дверь, действительно, подалась минуты через две, а еще через минуту он выломал щеколду и распахнул дверь. Мадам лежала в ванной голая с закрытыми глазами. Вода в ванной покраснела от крови. На краю ванной стояла пустая бутылка коньяка. А в раковине валялось почерневшее от крови лезвие.

Мише некогда было охать. Он сунул руку в окровавленную воду, вырвал пробку - вода весело зажурчала, ринувшись в открытое отверстие. Сорвал с вешалки полотенце и мамин махровый халат. Взяв за кисть уже безжизненную левую руку мадам, Миша крепко-накрепко, поверх пореза, стянул полотенцем внутреннюю сторону локтя, положил руку на край ванны, подсунул халат под отяжелевшую спину мадам, запахнул ее тело, которое, к счастью, еще дышало, в полы халата и выволок из ванной. В комнате, на диване, мадам забормотала какой-то тягучий, невнятный бред. Не разберешь.

Миша сильно хлопнул мадам по щекам с обеих рук. Ее лицо покрылось легким румянцем. Мадам медленно приоткрыла глаза. Несколько секунд они бесцельно блуждали по комнате, пока не остановились на трехрожковой пузатой люстре позади Мишиного затылка. Он решил немедленно сделать мадам искусственное дыхание и массаж сердца. Наложил левую ладонь на правую и трижды с силой нажал на грудь в том месте, где, он подозревал, у нее должно было быть сердце.

Мадам встрепенулась и застонала, сильно выдохнув изо рта запах перегара. Глаза ее остановились на Мишином лице. Вдруг из ее только что порозовевших уст посыпалась такая отборная матерная брань, которую Миша слышал только в колхозе, на картошке, когда в день получки передрались пьяные трактористы.

Миша вздохнул с облегчением: значит, жива. Теперь можно со спокойной душой вызывать "Скорую".

7.

Прошло уже полчаса, а "Скорая" не торопилась. Мадам опять начала бледнеть. Миша вышел с сигаретой на лестничную клетку. В квартире сбоку заскрежетал замок - вышла соседка с мусорным ведром в замусоленном рыжем халате.

- Здрасьте, - сказал Миша. (Они друг друга недолюбливали. Мише всегда казалось, что эта соседка всегда начеку. То ли она все дни напролет шпионила за ним, глядя в глазок двери, то ли в этом был какой-то рок, но каждый раз, когда Миша приезжал в Ивантеевку, скрежетал замок, и она появлялась с мусорным ведром.)

- Здрасьте! - кивнула соседка, исподлобья через круглые очки подозрительно оглядывая Мишу.

Как раз в этот момент отворились двери лифта, и оттуда вышла громадная баба в белом халате и ватнике. В правой руке она сжимала деревянный чемодан с красным крестом, а в левой держала бумажку.

- К кому идете? - молниеносно взвизгнула соседка, опередив Мишу.

- В 13-ю квартиру,- хриплым басом буркнула баба-врач, сверившись с бумажкой.

- Это ко мне! - Миша смял сигарету в кулаке и показал на свою квартиру.

- Кто тут у вас вены резал?! - с презрением гаркнула баба в белом халате на всю ивановскую.

- Сюда, сюда! - засуетился Миша, бросив испуганный взгляд на соседку, застывшую с мусорным ведром разиня рот.

Бабища сбросила ватник в коридоре на калошницу. Мрачно- вопросительно взглянула на Мишу: куда идти? Миша тоже молча указал ей на ближайшую комнату.

Мадам с открытым ртом спала на диване в распахнутом халате, раскинув в стороны руки и ноги. Миша быстро запахнул халат на ее бедрах и груди. Медичка брезгливо поморщилась.

- Покажи, где порезы. . .

Миша снял с руки мадам полотенце.

- Аккуратно резала. . . Со страхом. . . - усмехнулась медичка, нависнув над мадам и рассмотрев руку. - Как бы и в самом деле не помереть. Через неделю заживет, как на собаке. Дети у нее есть?

- Двое.

- Вот дуреха! И детей не жалко. А ты кто ей будешь?

- Знакомый!

- Знакомый, значит. Ну, понятно. Ладно, знакомый, я сейчас ей буду делать укол. Ты ее подержишь. Крепко. Руки я ей свяжу, на всякий случай. Поможешь! Если будет вырываться или кусаться, бей ей в морду от всей души. Она того заслуживает. Знакомый! - возмущенно хмыкнула басом медичка, раскрыла на диване свой саквояж и стала готовить шприц.

- Переворачивай ее задницей кверху. Вот так! - Она ловко стянула на спине руки мадам резиновым жгутом и сцепила крючки на животе, - Ну, держи крепче, знакомый!

- Су-у-у-ки! Не трогайте меня. Вы - говно! - взвыла мадам.

- Ишь ты! Еще и ругается! Напилась, стерва! Где ты подцепил это сокровище? Ей молчать в тряпочку, а она вены себе режет! Это ты - говно, а мы не говно. Тебя надо в дурдом, в Кащенко, если ты с двумя детями так озоруешь!

Медичка сделала укол.

- Ну как? В больницу везем?

- А здесь ее нельзя оставить? - заволновался Миша. - Без больницы никак нельзя? Что, неужели так всё серьезно?

- Ну серьезно-несерьезно... это как судить... Я на себя ответственность не возьму... А вдруг она опять на себя руки наложит?! А? Кто будет отвечать? Если ты берешь на себя, то тогда... как хочешь... Тогда заполни бумагу... И подпишись... Паспорт есть у тебя?

- Конечно, само собой!

- Заполняй! - бросила медичка, обреченно махнув рукой, и, достав из своего саквояжа бланк, устало села на диван, закинув ногу за ногу. - Проснется - дай ей чаю попить, теплого, сладкого, не крепкого...

8.

Миша сидел на кресле рядом с диваном и уныло смотрел на мадам в тусклом свете ночника. Он укрыл ее пледом. Она уже третий час вздрагивала во сне, металась по подушке, то и дело тревожно вскрикивала. По ее лицу около губ временами пробегала судорога страдания. С одной стороны, Мише ужас как жалко было мадам, с другой - он досадовал на себя: так глупо влипнуть! Что скажет маман, когда соседка ей ядовито посочувствует насчет порезанных вен и "Скорой"?! Маман будет в обмороке!

Теперь ни о каком крещении не может быть и речи. Лиза Чайкина только прождет его зря на платформе в Малаховке. Позвонить-то некуда! Вот скотство! Дай-то Бог, чтоб она пришла в себя к концу дня... А если нет? Неужели ее придется тащить в Москву на себе? Или вызывать такси! У него сейчас и денег таких нет. . . А что, если врачиха права, и мадам опять порежет вены!

Мадам открыла глаза:

- Миша! Мишенька!

Он вскочил с кресла, опустился перед ней на корточки, взял ее голову в ладони. Темные волосы мадам спутались и были мокрыми от пота. Он нежно погладил ее по щеке. Лоб и щека под его рукой горели. Она улыбнулась ему жалкой улыбкой: