– Дима… – начал Убер.

– Иди к черту. Где мой автомат?

– Здесь, – Иван протянул Седому потертую «сайгу».

– Я задержу их, – сказал он и улыбнулся. – Ничего. С детства мечтал произнести эти слова. Прощайте, господа мушкетеры. Надеюсь, в следующий раз мы свидимся при более удачных обстоятельствах.

– Дима! – Уберфюрер вскочил. Повернулся к Ивану: – Скажи хоть ты ему!

– Да пошел ты, – сказал Седой спокойно. – Убер, не порти мне прощальную речь, пожалуйста. Патроны, д’Артаньян!

Иван молча протянул ему два рожка, перевязанных изолентой.

– Гранату.

Иван протянул гранату.

– Нож. Очки, – продолжал перечислять Седой. – Уматывайте.

Седой отвернулся. Спокойно, никуда не торопясь, разложил оружие и гранаты на подоконнике. Иван смотрел в его спину. Вот как бывает. Какой бы он ни был, фашист не фашист, но в храбрости ему не откажешь.

– Я задержу их. Ничего.

Когда они пробежали два дома, стало ясно, что оторваться им не удалось.

Вдалеке громыхнуло. Они остановились на мгновение, обменялись взглядами. Круглые окуляры дешевых ГП-4 тускло блеснули.

Иван показал жестами – вперед. И – слушай.

Уберфюрер кивнул.

Они перебежали через двор. Сзади слышался искаженный, обиженный рев тварей. Остановились передохнуть. Скинхед полез в сумку…

– Вот урод, – сказал Уберфюрер вдруг.

– Что там?

Скинхед поднял голову.

– Бычара, торгаш. Все-таки подсунул гранату без запала. – Он показал противотанковую РКГ-3 и цилиндр запала, залитый свинцом для веса.

– Засада, – согласился Иван. – Ну что, двинулись?

Они забежали в парадную, засели в квартире на первом этаже. Уберфюрер стянул противогаз, лицо было мокрое, лоснящееся от пота.

– Что ты делаешь? – спросил Иван.

– Жарко, – сказал скинхед. – Да и вообще, брат… Как-то надоело жить в противогазе. Прав Мандела… Юра. Нам нужно что-то менять.

Иван хмыкнул. Самое время поговорить о судьбах человечества – когда патронов совсем не осталось. Твари преследовали их с завидным упорством. И пару раз Ивану показалось, что он видит вдали серую высоченную фигуру «пассажира». Может, почудилось?

Нет, Иван покачал головой. Не почудилось.

Сдается мне, что это и есть легендарный Блокадник, подумал Иван. Только вот рассказать мне об этом будет некому.

– На свадьбу-то ко мне придешь?

Уберфюрер отвернулся от окна, посмотрел на Ивана.

– Приглашаешь, что ли?

– Приглашаю.

– Фашиста и тупого отморозка?

Иван усмехнулся.

– Нет, Андрей. Боевого товарища и… диггера. Так придешь?

Убер склонил лысую, начинавшую уже обрастать серым жестким волосом, голову и хмыкнул. Посмотрел на Ивана веселыми темными глазами.

– А если приду? – Убер передернул рукоять взвода – лязг! Рукоять вернулась на место. Готово. – Не раскаешься?

– Раскаюсь, конечно. Но буду ждать, – сказал Иван. Открыл затвор калаша – патрона не было. Вот всегда так. Он достал запасной рожок, выщелкал на ладонь – и тут всего два патрона. Вставил обратно в рожок. Посмотрел на Убера. – Споем, что ли?

– Зачем? – Уберфюрер положил пулемет на подоконник.

Патроны кончились. За стенами здания, на улице, Иван слышал шаги подступающих тварей-гончих и тяжелую, как сон в духоте, поступь Блокадника.

– Да так, – Иван улыбнулся. Вынул из кармана куртки гранату, положил справа от себя. Нож слева. – Видел я один фильм… Мол, там у друзей кончились патроны, и один сказал: если петь песню, враг испугается. И отступит.

Уберфюрер хмыкнул. Взял двустволку и вставил в нее последний патрон. Щелкнули курки.

– Думаешь, враги поверят и испугаются? – сказал скинхед. – Я тоже видел этот фильм.

– Не думаю. Но попробовать-то можно?

Тишина.

– Споем, товарищ боевой… о славе Ленинграда… – негромко запел, почти заговорил Уберфюрер.

– Слова о доблести его… – подхватил Иван.

– …не первый век звучат.

– Отцы вставали за него, ревела канонада…

– По счету три, – сказал Иван негромко, Убер кивнул, продолжая петь.

– И отстояли город мой… – Иван высунулся из-за подоконника и швырнул последнюю гранату в наступающих монстров. – Священный Ле… – Финита. – …нинград.

БУМММ.

Уберфюрер посмотрел на Ивана. Тот кивнул: пошли.

– Живи, великий город, священный воин-город, – они встали и пошли.

Выбежали из парадной. Иван разрядил калаш в бегунца. Тварь отбросило назад. Иван догнал и ударил прикладом. Еще. И еще. Брызги водянистой, чужой крови…

За спиной грохнула двустволка. Мат Уберфюрера, звуки ударов тупым предметом в мясо.

Иван повернулся. Уберфюрер отбросил сломанную двустволку в сторону, кивнул.

Они пошли.

Улицы священного города смотрели на потомков с одобрением.

– Уходи, – велел Уберфюрер. Вынул гранату.

Прямо напротив скинхеда встала здоровенная псина-овчарка с мутными, словно подернутыми туманом глазами. Зарычала.

– А ты? – спросил Иван.

В его калаше патронов тоже не осталось.

– У тебя свои дела, у меня свои. Иди к своей невесте. Иди, я догоню. – Уберфюрер поднял свободную руку, прощаясь. – Счастливо там.

Собака наконец решилась и прыгнула. Убер махнул рукой…

Шмяк. Визг.

Уберфюрер, держа гранату, как биту, в два прыжка оказался рядом с упавшей собакой, размахнулся. Н-на! Опустил гранату. Еще раз поднял. Н-на.

Он бил методично, с оттягом. Поднялся, забрызганный кровью.

Вздохнул полной грудью.

Наверху дышалось хорошо. Просто замечательно дышалось.

– Человек – вершина эволюции! – крикнул Убер. – Что, сволочи, не знали? От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей… человек проходит как хозяин… – красный скинхед шагал размашисто, свободно. – Необъятной родины своей…

За спиной гулкие шаги и – клекот зараженного воздуха, вырывающегося из зловонных легких.

Убер замер. Наклонил голову. Какая все-таки интересная штука жизнь.

Только ты успеешь решить, что ты и есть вершина пищевой цепочки, как появляются желающие это оспорить.

Уберфюрер повернулся и пошел на тварь, с окровавленной гранатой на длинной ручке – эркагэшка, противотанковая. Сейчас будет веселье.

– Ты, сука, – сказал он, накручивая себя. – Ты, сука, даже не понял, с кем связался. Ну, давай! Давай, сука! Ты, блин, со скинами связался, понял?!

Серая морда медленно выдохнула. Медленно повернулась.

– Мне тебя даже жаль, – сказал Убер. – Честно.

Стук катков дрезины. Тарахтение мотора. Через мгновение из тумана выступил серый город.

Питер.

Земля холодной воды.

И холодной земли.

Холодной земли.

Холодной земли.

– Вы продолжаете утверждать, что были на Ленинградской атомной станции?

Слепящий свет бил в заклеенные прозрачной пленкой веки. Иван замотал головой, но уйти от этого света было некуда.

– Да.

– Вы утверждаете, что на поверхности возможна жизнь? – продолжал тот же голос. Свет бил и бил. Иван задергался. Веревки не пускали. Нет, не веревки. Тоже скотч.

Иван дернулся. Мокрые руки скользили. Бесполезно, скотч растянуть нельзя, это не веревка.

Какая прекрасная вещь эта клейкая лента, да?

– Нет.

– Но на ЛАЭС есть люди?

«Но все-таки он мой сын». Федор Бахметьев.

– Да.

Через несколько дней Иван на вопрос: «Вы были на ЛАЭС?» – ответил «нет», и его выпустили.

Даже выдали документы, одежду и патронов на первое время.

Иван стоял на платформе и не знал, что делать дальше. Вокруг стучали механизмы и ходили люди. Пахло горячим металлом. Техноложка, понял он.

– Ваня? – окликнули его сзади. – Как вы?

Иван повернулся. Перед ним был профессор Водяник – собственной персоной.

Проф отвел его к себе в каморку и накормил.