Мандела пожал плечами.

– «Три мушкетера» называется. Хороший фильм, только непонятный немного.

Старик негромко засмеялся.

– А мне «Два бойца» нравятся, – сказал Иван, посмотрел на Федора. – У вас, случайно, нету?

– Здесь есть кто-то еще, – сказал Седой. Иван облизнул губы – растрескались совсем, помолчал. Пожилому скинхеду верилось сразу.

– То есть?

– Не один он здесь живет, зуб даю.

– Может, женщину от нас свою прячет? – предположил Иван. – Я бы так и сделал, наверное. Видок-то у нас бандитский, прямо скажем.

Седой покачал головой. С сомнением.

– Не знаю. Может, и женщину. Может, нет. Но точно кого-то прячет.

– Вы один живете, точно? – Иван смотрел в упор. – Мы думаем, здесь есть кто-то еще. Почему он или она от нас скрывается?

Федор помедлил. Иван видел, как сжались его руки с тонкими пальцами. Морщинистая кожа с синими узловатыми венами. Интересные у него мозоли, кстати…

– Никого здесь нет, – сказал Федор наконец. – Извините, мне надо побыть одному… простите…

И вышел. Иван посмотрел ему вслед. Интересно, от чего бывают такие мозоли? Он поднял свои ладони и внимательно разглядел. Понятно, от чего.

От лопаты.

В следующий раз Иван выбрал время, чтобы задать вопрос про мозоли. Сначала старик долго молчал.

Потом предложил диггеру одеться на выход.

Интересно, подумал Иван.

За корпусом ЛАЭС простиралось ровное поле.

– Раньше это был газон, – пояснил Федор глухо, сквозь маску.

– А теперь? – спросил Иван, хотя уже начал догадываться.

Кресты, сваренные из металлических трубок, торчали из земли. Их было несколько десятков. Некоторые – с надписями. Часть даже с оградками.

– Теперь это кладбище, – сказал Федор. Серый туман наползал на ЛАЭС. Гигантские трубы напоминали ноги огромного чудовища, застрявшего в мутной пелене.

Иван подошел к одной из оградок, наклонился, напряг зрение.

«Марина К. род. 1993» – прочитал он. На могилке лежали стебли бурого растения с острыми листьями и белесыми некрупными цветками. Иван слышал про традицию носить цветы на кладбище, но видел такое впервые. Кто она была старику? Иван покачал головой. Жена? Это не мое дело.

– Возвращаемся, – сказал старик. Иван кивнул.

Перед уходом они остановились, чтобы еще раз попрощаться с умершими. «Минута молчания в память павших. Сейчас!» Иван склонил голову.

– Я нахожу их везде и хороню здесь, – сказал старик. – Чтобы было – по-человечески. Понимаете, Иван?

– Да. Мне кажется, понимаю.

– Петербург – англицкий город, – сказал Федор.

– Ангельский?

Старик улыбнулся.

– Английский, то есть.

Он откинулся в кресле и начал читать – негромко, чуть отстраненно, с паузами в нужных местах:

– Прекрасен и сумрачен, как бабуин, что с английской гуляет трубкой, с английским зонтом, в клетчатом пледе шотландском и шарфе на шее большом.

Ко всем обращаясь по-русски, четко, до буквы звучит, ленинградских кровей он старинных, на любом языке говорит.

Странный для всех, равнодушен, ночью разводит мосты. Вантовый, ванты, калоши, булка, поребрик, носки.

Трубу он с собой не таскает. Дома забыл саксофон. Гордый.

Гордый. Звучит саксофон.

– А еще у этого бабуина должны быть пушкинские бакенбарды, – сказал голос Уберфюрера. Иван и не заметил, когда тот появился в библиотеке. Он повернул голову. Заново выбривший голову скинхед стоял, опираясь на спинку кресла жилистыми руками – Иван видел татуировку на его плече «серп и молот», наполовину закрытую рукавом футболки. Отсветы живого пламени ложились на скуластое, с запавшими щеками лицо Уберфюрера. Красивое и мрачное, как закат постъядерного мира.

Федор поднял голову, с каким-то новым чувством оглядел скинхеда.

– Верно, – сказал он наконец. – У вас есть чувство поэзии, Убер…

– Андрей, – сказал Уберфюрер.

Пришло время для того, ради чего они устроили этот безумный поход.

– Моя станция погибает, – сказал Иван. – Ее блокировали, перекрыли подачу электричества. Мы пришли сюда, чтобы дать Василеостровской свет. Вы можете это сделать?

Федор помолчал, разглядывая Ивана из-под густых бровей.

– Вы действительно думаете, что я могу включить свет на вашей станции? – спросил он наконец. – Отсюда?

Иван помолчал. Да, именно так я и думал.

– Это невозможно?

– Увы, нет. Значит, Энигма вам не все рассказал? – удивился Федор. – Понятно. Нельзя включить электроснабжение отсюда, Иван. ЛАЭС – просто источник. Это как батарейку в фонаре назвать выключателем. То есть выключить свет я могу, а вот включить…

Это было крушение.

Вернее, это было больше, чем крушение.

Это был полный конец.

– А распределительный щит, рубильник, грубо говоря, находится… где, вы думаете?

Иван помолчал. Вот как, значит, еще не все?

– В метро? – сказал он глухо.

– Именно.

– Значит, это конец, – подвел он итог. Да, пора нам домой. Здесь нам уже нечего делать.

– Почему же сразу конец? – Федор поднял брови. – Еще тогда, после звонка Энигмы я думал над этим вопросом. И просмотрел документы. Есть один вариант.

– Какой? – спросил Иван без особой надежды. Хватит заниматься ерундой, пора на Василеостровскую. Прав Мемов. Иван горько усмехнулся. Ис тория делается не на атомных станциях, не в фантастических проектах – она делается в туннелях метро.

– Вы меня слушаете?

– Да, конечно.

– Грубо говоря, Иван, вам придется дернуть за рубильник.

Иван несколько мгновений смотрел на Федора в упор. Он, что – так шутит?

– То есть?

– Система резервного электроснабжения создавалась не за один день. Под Петербургом множество военных и правительственных объектов – и система была заложена задолго до начала Катастрофы. Но в явном ее предчувствии, разумеется…

– А покороче? – попросил Иван.

– Включить подачу электричества можно на месте.

– Что-что?

– В самом метро. Смотрите. Вы знаете про мое… хобби…

Хоронить людей по-человечески? Конечно, знаю.

– Так вот. Одним из первых я похоронил тех, кто умер на самой ЛАЭС. Слушайте, Иван! Это важно. На станцию за несколько дней до Катастрофы приехала комиссия… несколько важных чиновников, ФСБшники, военные, МЧСники. Как понимаю, уже тогда стоял вопрос о возможном снабжении подземных сооружений электроэнергией. Именно это они и приехали проверять. Среди них был один интересный человек без определенного звания. Называли его инспектором. Когда я его хоронил, обнаружил вот это.

Он протянул диггеру красную книжечку. Удостоверение сотрудника.

С фото на Ивана смотрел строгий человек в военной форме, в фуражке с высокой тульей.

– Макаров Вячеслав Игоревич, ГУСП ФСО, – прочитал Иван. Поднял взгляд. – Подземные войска?

– Да, я так понимаю, он занимался охраной секретных подземных сооружений. При нем было вот это. – Федор протянул Ивану небольшую пластиковую карточку. Бесполезная вещь, вроде открытки. И такая – совсем простая, без рисунка. Темно-серая. В углу металлический квадратик. И ряд черных цифр. Все.

– Что это?

Федор помолчал.

– Думаю, это ваш пропуск на секретный объект. На тот самый объект, на который пытался попасть Энигма… и не смог.

– Пункт управления метро?

– Думаю, да.

Иван взял карточку. Она была легкой. Очень легкой. Вот, значит, сколько весит жизнь одной станции?

Иван открыл дверь и шагнул в коридор.

Утро – вот какое оно бывает, подумал диггер. Черт. По словам Федора, сегодня было пасмурно, поэтому Иван решился. Но, даже несмотря на темные очки, ему казалось, что квадрат окна сияет нестерпимо ярким светом. Боль. Словно приставили к глазным яблокам два ножа и начали вскрывать наживую. Щелк. Щелк. Под веками пылало. Иван, прикрываясь рукой, почти вслепую добрался до окна, уткнулся лицом в темную стену – пластмассово щелкнули очки. Диггер постоял так, слезы лились потоком.