Теперь его нужно похоронить.

Старик втыкает лопатку в песок и берется за плащ мертвеца прорезиненными перчатками. И раз!

Пошли родной. Мы найдем тебе хорошее место.

– Диспозиция такая. Мне нужно попасть на поверхность. И не просто наверх – а добраться до Ленинградской атомной электростанции. И вернуться. – Иван помолчал. – Обязательно вернуться. Ты можешь мне помочь?

Мандела помедлил.

– Можно начистоту?

– Да.

– По-моему, вы конченые психи.

«Ты уже мертв. То, что ты сейчас видишь – кислородная смерть мозга».

– Вполне может быть, – сказал Иван. – Так что насчет моего вопроса?

Мандела переступил с ноги на ногу.

– Ну, если это поможет…

– Поможет, – сказал Иван.

– Здесь, на Техноложке… – начал Мандела, – у меня есть друг. Я тебе про него рассказывал, помнишь?

– Кто он?

– Астроном, – Мандела запнулся. – Вернее, астрофизик.

– И как зовут этого твоего астронома-астрофизика?

– Звездочет, – сказал Мандела.

Иван поднял брови. Уберфюрер посмотрел на негра с подозрением, потом сказал:

– Ты что, прикалываешься?

Техноложка – узел станций «Технологический институт-1» и «Технологический институт-2» – гудела, как растревоженный муравейник. Или, скажем, крысиное гнездо, куда бросили «зажигалку». Она чадила, пшыхала пламенем (Иван чувствовал долетающие из другого конца станции запахи припоя и горячего металла), грелась, воняла и сыпала искрами, а крысы все не разбегались и не разбегались. Впрочем, на то они и ученые.

У Техноложки в метро особая репутация. Как-то само собой получилось, что сначала здесь, на станциях, образовалась община преподавателей и студентов техн. института (в основном, почему-то, химиков), но с течением времени Техноложка подгребла под себя электриков и прочих технарей, вообще почти всех, кто был связан с наукой и преподаванием. Конечно, большей частью Техноложка решала технические вопросы – здесь производили батарейки и хим. источники питания, аккумуляторы различного назначения, здесь делали многое из того, что на других станциях забыли даже, как называется.

Но главная здешняя монополия – обслуживание и поддержание работоспособности дряхлеющих систем метро. Дренажные станции, освещение, вентиляция – всем эти занимались они – люди с Техноложки.

«Мазуты», как их называли в метро.

Впрочем, своей основной задачей Техноложка видела поддержание минимально приемлемого интеллектуального уровня человечества, которое стремительно деградировало в годы после Катастрофы.

Вспоминая лекцию Профа о Техноложке, Иван огляделся. Все-таки он гораздо больше доверял собственным ощущениям, чем выкладкам Водяника. Интересная станция, это верно. Серый мрамор, колонны, светильники (причем горели все без исключения), но глазам не было больно, как на той же Маяковской. Несмотря на светильники, здесь было почему-то темней, чем там, царил мягкий приятный полумрак.

Мандела шел впереди. Они поднялись по лестнице в переход до Техноложки-1 – узкий, отделанный светлой прямоугольной плиткой, прошли по нему, затем спустились по лестнице с колоннами из желтоватого мрамора в круглый зал. Иван задрал голову, присвистнул. Раньше он здесь не был. Сначала ему даже показалось, что круглое окно в потолке ведет наверх и от зараженного мертвого города их отделяет только цветное стекло, потом взял себя в руки. Это кажется, подумал он. Отсюда до поверхности пятьдесят с лишним метров. Так что никакого выхода наружу. Но эффект все равно потрясающий. И пугающий. Иван опустил голову, поежился.

Мандела дожидался внизу, у выхода в правое крыло зала. В левом, судя по звукам (там грохотало и стучало), работали какие-то машины.

Аромат специфический. Пахло машинным маслом и потом. Люди в замасленных комбинезонах и спецовках ходили туда-сюда деловито, как будто собирались жить вечно.

В правом крыле столпился научный народ. Столько очков в одном помещении Иван никогда не видел. Столько не бывает… наверное.

Точно бросили гранату в магазин «Оптика» на третьей линии и всех засыпало.

Очкарики слушали оратора. Иван прислушался: что-то там о константе второй производной… или о производной второй константы…

– Научная конференция «Белые ночи», – пояснил негр. – Подождите меня здесь, я скоро вернусь, – добавил Мандела и растворился в интеллектуальной толпе.

Тем временем, научная конференция продолжалась. На трибуну поднялся распорядитель – в потертом зеленоватом пиджаке, лысый. Глаза неторопливые, как старческий секс.

– Уважаемые декан Хвостиков и профессор Мейберг, – сказал распорядитель тягуче, слегка в нос, – представят доклад: «О перспективах использования так называемых реликтовых ящеров в земледелии на восстановленных сельскохозяйственных участках»… Дальше кандидат технических наук Егоров Алексей Алексеевич зачитает выдержки из своей статьи «Последний завет Природы: функциональные особенности применения восьмой пары конечностей, а также…»

Дальше Иван не стал слушать.

– Кто такие реликтовые ящеры? – шепотом спросил он у Водяника.

Тот фыркнул.

– Никто. Бред. Слышал я эту теорию. Мол, Катастрофа вскрыла генетические заначки, хранившиеся в древних слоях почвы, запустила так сказать «резервное восстановление системы». И то, что мы видим на улицах Питера – это изначальная, установочная система компьютера под названием Земля. Что-то вроде эпохи динозавров. Помнишь, у нас в библиотеке на Васе есть детская книжка про древних ящеров? Трицератопс, бронтозавр, игуанодон. Иван кивнул.

– Вот примерно так. В сущности, я не исключаю, что у природы есть своеобразные «черные ящики» на случай падения метеорита, например. В сущности, что мы знаем о природных механизмах «на всякий пожарный»? Ничего. Но есть одна проблема с этими черными ящиками… – Водяник помолчал. – Если они действительно существовали, то возникает лишняя сущность, которой по правилу Бритвы Оккама не должно быть и которую нужно бы выбросить из уравнения…

– Какая сущность?

Профессор дернул бородой, запустил в нее пальцы. Еще раз ожесточенно потянул.

– Проф?

– Да? – тот словно проснулся.

– Какая сущность возникает, и которой, по-вашему, не должно быть?

– Бог, – сказал Водяник.

– Дожили, – Уберфюрер с насмешливым восхищением покачал бритой башкой, уже снова начавшей обрастать. На лбу у него алел шрам. – У них уже Бог – лишний!

– Помолчали бы лучше, молодой человек! – профессор обиделся.

Иван повернул голову. Рядом стоял Мандела, в компании с одним из «мазутов».

Высокий, чуть сутулый, он смотрел на компанию с неподдельным интересом. Темная копна волос, очки на носу.

– Это Звездочет, – представил высокого Мандела. – Звездочет, это они…

Иван хмыкнул. Лаконично.

– …те психи, про которых я рассказывал, – закончил Мандела.

Звездочет кивнул. Очки невозмутимо блеснули. Молодой ученый пожал Ивану руку, потом кивнул на кафедру.

– Доктор Рейзман. Это стоит послушать.

Доктор был небольшого роста, весь шерстяной, в жилетке и в ворсистом бежевом свитере под ней. Рейзман поднялся на трибуну, положил листки перед собой, поправил толстые очки.

Дождался, пока стихнет гул.

А потом вдруг заговорил неожиданно сильным голосом, не глядя в записи:

– Знаменитый физик Стивен Хокинг, признанный авторитет в области устройства Вселенной (когда еще имело смысл этим заниматься), сказал как-то: я с оптимизмом смотрю в будущее. До Катастрофы оставалось примерно два года. У Хокинга были два сына и дочь, а сам он был полностью парализован – мог пошевелить только одним пальцем на левой руке. С помощью этого пальца он диктовал книги и передал потомкам эту фразу о взгляде в будущее. Вот это я и называю: предвидение.

По сравнению с такой жизнью даже ядерная война покажется чем-то не очень страшным. Впрочем, может быть, профессор Хокинг не шутил, а действительно так думал. Что мы знаем о разуме, запертом в мертвую физическую оболочку, откуда он даже сигнал SOS подать не в состоянии? Кто был тот ассистент Хокинга, что расшифровывал сигналы почти мертвого пальца? Может ли мы ему доверять? Он мог ошибаться и даже намеренно искажать сигнал, наконец, он мог быть просто ленивым или уставшим… Не знаю. Знаю одно – еще тогда, когда все еще только должно было случиться, у профессора Хокинга уже было свое личное, персональное метро.