Линдсей издала сдавленный крик.

Если вы это ради меня, то, умоляю, не надо — Внезапно ее обожгла новая ужасная мысль. — Ну, конечно же, я теперь опозорена. Вот о чем вы мне говорите. То, чем я с вами занималась… Я теперь падшая женщина.

Она заметила, как одна бровь виконта на долю секунды взлетела вверх, а в глазах промелькнуло какое-то непонятное выражение, но на смену ему тут же пришла прежняя непроницаемая маска.

— Совершенно верно. Теперь ты падшая женщина. Ты была скомпрометирована, и я должен исправить положение, женившись на тебе. Что там ни говори, а мы, Хаксли, джентльмены.

Не задерживаясь, чтобы застегнуть жакет, Линдсей метнулась мимо Эдварда, ловко увернулась от его рук и выскочила за дверь. Однако когда она подбегала к дереву, где ржала напуганная грозой Минни, виконт снова настиг ее.

— Стой! — велел он. — Не заставляй меня применять силу.

Уже начался дождь, земля вмиг размокла. Струи приятно холодили пылающие щеки девушки. Она отвязала Минни.

— В данной ситуации вам вовсе незачем вести себя как джентльмену. Что бы ни случилось, во всем виновата я одна. Это я вас заставила. Я воспользовалась вашей… вашей усталостью.

Эдвард громко расхохотался, запрокинув голову назад. Его белые зубы особенно ярко выделялись в наступивших сумерках. Черные волосы намокли от дождя и плотно облепили лоб. Линдсей с дрожью подумала, что сейчас Хаксли похож на огромного и очень сильного зверя… дикого, опасного хищника.

— Завтра я приеду в Трегониту, — пообещал он, пока она залезала в седло. — И надеюсь, тебе хватит здравого смысла с должной застенчивостью принять предложение, которое я сделаю твоему сводному брату.

Предложение? О Боже праведный, что она натворила?! Только бы выбраться из этой ужасной ловушки — и не столько ради себя, сколько ради того, у кого нет иных защитников, кроме ее одной, Линдсей. Если она выйдет замуж за Эдварда, каким бы заманчивым ни казался подобный брак, то уже не сможет выполнить то, что обещала, то, что должна сделать любой ценой. Не говоря уже о том, что этот брак вообще невозможен — и в первую очередь ради самого же Эдварда.

Девушка ударила пятками в бока Минни. Кобылка отозвалась обиженным ржанием.

— Ну же, старушка, иди, иди. Пожалуйста, Минни. Подумать только, она так и не сказала ему того, ради чего, собственно, приехала, а другой возможности уже не представится.

Завтра я за тобой приеду, — произнес Эдвард. — Смотри скачи осторожнее, мое чудесное видение. Вот увидишь, утром твою нерешительность как рукой снимет.

Никогда, — воскликнула девушка, цепляясь за соломинку. — Все равно Роджер ни за что не согласится.

Сейчас она впервые в жизни была благодарна судьбе за строгость, в какой ее держал сводный брат.

Поживем — увидим! — На лице виконта играла уверенная улыбка.

Говорю же, никогда и ни за что! — Минни наконец-то тронулась с места, но еле-еле. — Мы больше никогда не увидимся.

Через несколько метров Линдсей обернулась. Эдвард стоял, небрежно прислонившись к дереву. Поймав ее взгляд, он помахал ей рукой.

Не волнуйся, моя радость. Мы с тобой еще погрешим вдоволь.

Никогда! — яростно выкрикнула она. Пожалуй, бесполезно ссылаться на намерение уйти в монастырь. После недавней сцены Эдвард лишь поднимет ее на смех.

— Уверяю тебя, все так и будет, — крикнул он вслед. — Видишь, мне только стоит сделать Роджеру Латчетту это предложение, и он ухватится за него руками и ногами.

Линдсей почти всерьез захотелось и в самом деле уйти в монастырь.

Нет! — прокричала она напоследок, и Минни затрусила прочь.

Да! — донеслось до нее издали. — А пока предвкушай нашу новую встречу. Следующую возможность погрешить. День нашей свадьбы!

«Напыщенный фат!»

Хаксли из-под опущенных век следил за Роджером Латчеттом. Презренный, самодовольный франт. Сегодня толстяк щеголял в расшитом золотом лимонно-желтом жилете, а галстук его — неопрятный, неуклюже завязанный узел, в котором виконт не без труда распознал подражание одному из фасонов знаменитого Брюммеля, — был сделан из желтенького в цветочек муслина. На всем наряде Латчетта лежала неизгладимая печать безнадежной провинциальности.

— Ваш визит — большая честь для нас, — лебезил толстяк.

— Такой добрососедский жест. Мы собирались выехать в Лондон уже несколько часов назад, но, узнав, что ваша светлость намерены вновь почтить наш дом своим присутствием… просто пришли в восторг, что задержались. Ей-богу. Вот нам и матушка подтвердит.

Белла Латчетт Гранвилл, пухлая напомаженная блондинка неопределенного, но далеко не юного возраста, с настоящей вавилонской башней на макушке, наклонила голову жестом, который Хаксли расценил как попытку изобразить надменность. Но унизанные кольцами руки хозяйки дома, нервно теребившие кружевную оборку шелкового носового платка, выдавали крайнюю степень возбуждения..

— Я высоко ценю ваше гостеприимство, миссис Гранвилл, — учтиво произнес виконт, гадая про себя, все ли ее украшения были «одолжены» из наследства Линдсей. — С вашего позволения — и, разумеется, с позволения вашего сына — мне бы хотелось обсудить с вами одно весьма деликатное дело.

Светло-голубые глаза Беллы Латчетт, обрамленные густо накрашенными ресницами, метнулись на сына. Роджер скривил надутые губы в улыбке.

Милорд, я уже выслал своему поверенному все необходимые распоряжения и велел связаться с вашими адвокатами. Уверен, что мы сможем достигнуть взаимовыгодного соглашения относительно аренды дальнего дома.

Безусловно, — согласился Хаксли. — Местечко, где он находится, пришлось мне по душе. Славный уголок.

Да, славный уголок, мирный и спокойный, а главное — оттуда очень удобно приглядывать за этой кровожадной пиявкой в человеческом облике, не страдая при этом от необходимости терпеть ее общество.

— Скажу без лишней скромности, дом обставлен очень дорогой мебелью, — продолжал Роджер, помахивая жирной розовой рукой.

С трудом подавив отвращение, Хаксли отвернулся и зашагал по бледно-зеленой гостиной, изображая восхищение обстановкой и украшениями. Надо признать, и то и другое заслуживало интереса — заслуга тут, без сомнения, принадлежала покойному Бродерику Гранвиллу и его первой жене.

— Этому комоду буквально цены нет, — заметил Латчетт. — Его купила первая жена моего покойного отчима.

— Изумительно! — Хаксли помедлил перед черным лакированным рабочим столиком и приоткрытым комодом, внутри которого виднелись ящички с нитками и иголками. Из одного ящичка свисал краешек небрежно смятого вышивания.

Латчетт откашлялся.

— Так вы уверены, что не хотите бренди, милорд?

Сам он уже успел щедрой рукой налить себе полный бокал.

— Совершенно уверен. — Хаксли в последний раз обдумывал, что и как сказать. Бессознательно оттягивая время, он взял вышивку и повертел ее в руках. Даже на несведущий взгляд, стежки были сделаны умелой и терпеливой рукой.

Преувеличенно громкий вздох привлек его внимание к Белле Латчетт. Внушительная грудь достопочтенной матроны бурно вздымалась под покровом парчового платья оттенка спелой сливы. Над могучим бюстом трепетала белая кисейная косынка.

— Вы хотели что-то сказать, мадам? — Виконт с трудом выдавил из себя улыбку.

— О, да так, ничего особенного. — Вытащив веер слоновой кости, Белла принялась томно обмахиваться, раздувая копну мелких завитых локонов, обрамлявших ее одутловатое лицо. — Линдсей, моя падчерица, так часто ставит меня в неловкое положение. Я бы давным-давно выучила ее прилично вышивать, но она ни как не хочет учиться. Никакой усидчивости. Абсолютно безнадежна.

— Так и есть, — поддакнул Роджер. — Безнадежна, зато безвредна. Уверен, в монастыре от нее будет много пользы.

Хаксли невольно пожалел прелестную Линдсей. Пусть для него она всего лишь послушное орудие в его замыслах, но думать о том, как эти два ястреба терзают свою кроткую жертву, было не слишком приятно.