И ещё мне оставалось взять бумагу и ручку и снова написать: "Привет… " А вот на этом месте, сразу после запятой, случился затык. Мне даже показалось, что вместо слова "док" я сейчас напишу там своё собственное имя. Я потрогала лоб — он был не горячий, — подавила желание отвесить себе подзатыльник, и, наконец, написала: "Привет, док"…

"Привет, док, — писала я. — Не знаю, зачем я это делаю — похоже, мне снова надо проораться. Ты ведь знаешь, что ты — это моя стандартная отмазка. Что за бред я горожу? Ладно, хрен с тобой, док, я признаюсь, что парюсь этой фишкой, которая называется "конец истории". Лучше будет, если я честно скажу — да, мне хреново оттого, что я не могу придумать, как что-то изменить.

О`кей, о`кей, скажу совсем честно: не хочу оказаться нос к носу с выбором. Я не умею выбирать. Всю свою дурацкую жизнь я плыла по течению, и это было не так уж плохо. А теперь я понятия не имею, как изменить историю, чтоб у неё… не было конца?

Как замедлить время или как улететь к едрене-матери на луну?

Каким образом получилось так, что мне вообще захотелось что-то изменить — ради человека, который всё равно, наверное, продолжает думать, что я дерьмо?

Без обид, док, это дурацкая шутка — я не считаю, что ты так думаешь. Или мне давно по барабану. Какая разница?

По идее, не бывает безвыходных ситуаций. Бывают ситуации, выход из которых тебя не устраивает.

Ты многого не знаешь про конец истории. У него есть самое тупое свойство — он всегда подкрадывается незаметно…"

Я отложила ручку и стала глядеть в окно.

Чёрт подери, если бы только я смогла сохранить тот странный рассказ про маяк, который она написала мне как-то в письме, то вытащила бы его и стала читать заново. Но писем не было, только у меня в ушах звучал её голос, да и я пока ещё хорошо помнила, что было год назад — осенней ночью, когда мы с Берц приволоклись в серебристо-зелёный дом…

Жаль, я не была писателем и не могла сама записать ту историю. Возьмись я за это, дальше второй строчки однозначно началась бы сплошная хохма, так что не стоило и пробовать. Мне оставалось положиться на собственную память…

…"Помнишь, ты рассказывала мне про маяк и про разбитые стёкла? Ведь ты уже уходила один раз навсегда, только в тот раз твой маяк чудом остался цел. Боюсь, док, что больше такого фарта не будет…"

Я ничего не могла сказать наверно. В моей жизни несколько раз казалось, что на-ка, выкуси, приплыли, а на деле оказывалось, что всё не так уж и погано.

Когда ты был сыт, кругом было очень красиво. Но в один прекрасный момент со всеми своими не очень левыми и совсем уж левыми доходами ты попадал под бдительное око закона, и начиналась жутко весёлая канитель под названием Большой Стрём.

Большой Стрём отличался сезонностью. Он преследовал нас не чаще, чем дважды в год, иначе мы оба точно превратились бы в параноиков.

Почти всегда я относилась к этому с философским спокойствием, как если бы вдруг увидела летающую тарелку или привидение, — если только мне не сносило чердак. А если чердак сносило нам вдвоём с Ником, то можно было тушить свет и ползти на кладбище.

…Одним серым утром конец истории подвалил из-за ближайшего угла и злорадно прошипел: "А я подкрался незаметно! Сами-знаете-кто".

— У нас проблемы, — сказал Ник, и мне тут же захотелось заорать.

— Опять, — я всего лишь констатировала факт. Проблемы начались вчера, или даже позавчера, когда власти взяли за яйца нашего старого знакомца Эла.

— Снова, — строго уточнил Ник.

Можно было дать девяносто девять из ста, что Эл развалился через пару секунд после того, как понял, что вляпался по самое не хочу. Можно было даже подсуетиться и организовать по такому случаю тотализатор, но вместо этого мы живо собрали манатки и перебазировались к Нику. Рокировка имела смысл только потому, что там был сомнительный вариант слинять через балкон, хотя не думаю, чтоб в случае чего нам оставили лазейку размером хотя бы с крысиную нору. Но коллективно надеяться на то, что пронесёт, было лучше, нежели забиться каждому в свой угол и заняться увлекательным гонивом.

— В общем-то, не пойман — не кайф, — хмуро пошутил Ник. — То есть, не вор.

— Я поняла, — сказала я. — Только боюсь, что это всего лишь дело времени.

— И подвешенности наших языков, — уточнил Ник.

— Прекрати, — сурово сказала я.

— Не начинай, — предупредил он.

— Тогда уж "не продолжай", — съязвила я.

— Ладно, проедем. Нервы, — пожаловался он, принимаясь грохотать ложкой в чашке из-под чая с такой силой, точно хотел расколотить её вдребезги.

Зазвонил телефон. Мы переглянулись.

— Не брать? — спросила я.

— Не брать, — ответил Ник и начал лихорадочно отгрызать заусенец.

Телефон надрывался, как ненормальный.

— Ладно, брать, — решил Ник и полез под диван, где исчезал толстый чёрный шнур. Оказалось, на конце шнура болтался плоский телефон, покрытый сантиметровым слоем пыли, а звонил ни кто иной, как Эл.

— Всё ништяк, — он орал так, что трубка дрожала. — Меня отпустили под залог. Представляешь? Всё улажено. Я всё уладил, чувак!

Супер. Просто замечательно. Да, я была дико счастлива по поводу того, что у Эла всё улажено, но это отнюдь не значило, что всё улажено и у нас. Напротив, я склонялась к тому, что это означает как раз обратное.

— Рад за тебя, Эл, — осторожно сказал Ник. — Надеюсь, ты не вздумаешь припереться сюда.

— Я приеду? — конечно, тут же брякнул Эл.

— А я вышибу тебе мозги? — ласково спросил Ник и швырнул трубку на рычаг.

Телефон хрястнул внутренностями, над полом заклубилась пыль.

— Он прискачет сюда, как пить дать. Вот увидишь, — я хорошо знала Эла. Даже слишком хорошо, чтобы наивно полагать, что он вообще слышал последние слова.

— Только не один, — Ник озвучил то, о чём подумали мы оба.

— Тоже не факт, — мне очень хотелось надеяться на лучшее.

— Как не факт и обратное, — сказал Ник каким-то бесцветным голосом.

Эл мог с одинаковой вероятностью вполне себе сознательно прийти не один — в качестве оплаты своего залога, — или тупо привести за собой хвост, причём второй вариант был более вероятен, так как даже в полиции знали, что Эл просто-напросто мудак. Его не имело смысла сутками мариновать в пресс-хатах или бить смертным боем: требовалось всего лишь выпустить и по-тихому проследить, куда он двинет свои усталые стопы, заплетающиеся на героиновом кумаре.

Лично я на месте копов вообще изобразила бы водилу-частника, который из чистого человеколюбия и сострадания к ближнему подвозит бедолагу до места: можно было быть уверенным, что даже тогда Эл не заметил бы и доли подвоха.

Это был расклад номер два. А расклад номер раз существовал в виде пары-тройки часов в компании костоломов, причём из этой пары-тройки часов собственно на расколку Эла понадобилась бы пара минут. Всё остальное время требовалось для писанины.

Расклад за номером раз или за номером два — для нас не играло особой роли. Хрен был не слаще редьки. А расклад номер три был из серии "невероятное — рядом".

Но, даже будь у него доля вероятности, приближающаяся к ста процентам, рисковать чем-то вроде собственного пожизненного срока мы не могли.

— Ник, есть тема, что у нас и впрямь нарисовались проблемы, — сказала я, внутренне похолодев.

— Хороший клиент — мёртвый клиент, — он подвёл неутешительный итог.

Похоже, Большой Стрём вступал в свою наиболее захватывающую фазу — полного сноса крыши. Лично я чувствовала себя, словно дикий зверь во время лесного пожара, с той лишь разницей, что я оставалась сидеть на табуретке, а не мчалась прочь, снося всё на своём пути.

Внизу, под окнами, раздался шорох. Какая-то козлина стояла прямо под никовым балконом, вовсе не намереваясь гулять дальше по своим делам.

Мы переглянулись. Ник бесшумно встал — я и не думала, что эдакий громоздкий крендель может передвигаться без единого звука, — и мягко скользнул в сторону входной двери, к которой прилип с такой нежностью, точно это была его возлюбленная.