— А как ты отнесёшься к тому, что я сразу забью место для правила номер три? — спросила я.

— Похоже, ты тоже умеешь придумывать правила, — пошутила Адель. — Я вся внимание.

— Если я что-то думаю, то я скажу это вслух, — едрить твою налево, я даже смогла вместить мысль всего в несколько слов. Остатки моих мозгов приосанились и слегка загордились.

— То есть, я об этом узнаю первой? — уточнила она. — Что ж, превосходно. Пожалуй, эти правила подойдут и мне.

— Это хорошо, — философски сказала я. — Иначе какой смысл?

— В чём? — переспросила Адель.

— Общаться, — пояснила я. — Знаешь, всякие такие разговоры, когда один говорит то, что не думает, а другой сидит и только тем и занимается, что снимает с ушей лапшу.

— Наверное, никакого, — сказала она. — Я как-то об этом не думала.

— Может, до этого у тебя не было возможности подумать? — намекнула я.

— Это почему же? — обиделась Адель.

— Потому, что не с кем было общаться? — предположила я. — Как-то… вот так вот. По особенному?

— Что ты имеешь ввиду? — удивилась она.

— Например, про смерть? — сказала я прямо.

Адель немного поразмыслила и искоса посмотрела сквозь окно. Пятна крови на грязной мостовой уже размыло дождём в грязно-бурые кляксы.

— И, например, безо всех этих словесно-мозговых ребусов, — добавила я.

— Пожалуй, что и так, — она не стала отпираться.

— Тогда тебе не кажется, что на горизонте замаячило правило номер четыре? — поддела я.

— Нет ребусам? — уточнила Адель. — Пожалуй, для меня это будет сложнее всего.

— Почему? — спросила я.

— Ну… За ребусами иной раз прячешься, можно сказать и так, — наконец, ответила она.

— Мне это кажется немного… глупым, — честно сказала я. — Какого хрена прятаться, если мы с тобой уже общаемся?

— Я не сказала, что это плохое правило, ведь так? — возмутилась Адель. — Я всего лишь сказала, что мне придётся трудновато.

Я навалилась на стол, передо мной стоял стакан из-под чая, и я для чего-то возила в нём ложкой. Ложка тихонько звенела, а я сидела и улыбалась, словно внезапно наступил день рождения.

Она не хотела прятаться — хотя бы потому, что сказала об этом вслух.

Ей было трудновато не прятаться, а мне — время от времени осознавать себя человеком с луны. Не потому, что меня и вправду уронили в детстве, а потому что я была лунным человеком по сравнению с ней.

— Так о чём ты думаешь? — спросила Адель, гипнотизируя позолоченную ложечку с витой ручкой, которой я вертела в пустом стакане.

— О том, что я только что родила пару умных фраз, и при этом каким-то образом умудрилась связать падежи без того, чтобы хоть разок не выругаться, — честно ответила я.

Она засмеялась.

— Похоже, ты наберёшься от меня всякой ненужной дряни, — подтвердила она и взяла яблочное пирожное. — Так что у нас там с разговорами о смерти?

— Подожди, — сказала я. — Я вспомнила ещё одну штуку.

— Правило номер пять? — подколола Адель. — Кажется, тебе понравилось. Если так пойдёт дальше, нам придётся записывать.

— Нет, просто вопрос, — я мысленно перекрестилась и с криком "ура" пошла в атаку. — Почему я?

— В каком смысле? — спросила она, хотя я видела, что она в ту же секунду поняла, в каком смысле. — Ты хочешь знать, почему я вообще сижу здесь? И почему я сижу здесь с тобой, а не с Берц, или кем-то ещё?

— Всё началось с чашки чая… с записки… с цепочки. Или нет? — у меня кончились слова. Логика не кончилась — она просто-напросто и не начиналась, и я нагромоздила всё подряд, словно лепила снеговика, а в итоге вышел монстр из фильма ужасов. Запас смелости, видать, тоже был на исходе.

— Не знаю, — ответила Адель. — Если тебя не устраивает ответ "не знаю", то сейчас придётся выслушать встречный дебильный вопрос, только потом не орать о том, что он тебе тоже не нравится.

— Я уже чувствую, что он мне не понравится, — мрачно сказала я.

— И какой будет ответ? — она взяла серебряное кольцо от салфетки и крутила его в пальцах.

— Такой же, — честно ответила я. — О`кей, о`кей, давай я признаюсь, не сходя с этого места: я тупой.

— Эээм… — мне показалось, что Адель поперхнулась.

— Да, док? — переспросила я.

— Просто ничего не говори, — сказала она. — Это будет лучше, чем если ты начнёшь разыгрывать из себя полного кретина.

— Конечно, не полного, — возмутилась я.

— Половинку кретина, если тебе так больше нравится, — Адель засмеялась. — Это раз. И придуриваешься ты совершенно бездарно, это два. И ещё.

— Да, док? — я была сама вежливость. Даже после придуривающейся половинки кретина.

— Дождь кончился, — сказала она.

Похоже, ей тоже не очень-то нравились все эти местечки, даже если они никак не тянули на злачные. Не знаю, как Адель, а я когда-то переела всего этого так, что полезло из ушей.

Дверь снова окатила меня волной запахов — корабельной сосны, смолы и дождя — а потом бесшумно повернулась на петлях и плотно закупорила вход, как разбухшая пробка бутылку с вином.

Ветер стих, простыни над Больничной неподвижно висели на своём месте, и с них на нас капала вода. Впрочем, капли шлёпались отовсюду — с карнизов, ставен, косых балок под балкончиками, которые нависали прямо над головами.

И не было ни единого человека, словно Старый город снова вымер.

— Так ты ответишь на вопрос? — коварно спросила она. — Почему я?

На этом моменте я впала в ступор. Чёрт подери, и впрямь, она имела полное право донимать меня в точности таким же вопросом.

— Может, потому, что мне надо было рассказать? — предположила я.

— Ну вот. А мне надо было послушать, — она подвела итог.

— Ты тоже не прочь докопаться до смысла, а, док, ведь так? — сказала я. — Послушать зачем? Давай, скажи мне, что в старости ты хочешь написать книгу про какую-нибудь дрянь: про отморозков, маргиналов, или про войну, или про всё вместе.

Мы шли на расстоянии двух ладоней друг от друга, как вдруг неожиданно столкнулись, словно в той кофейне мне подлили в чай алкоголь, и ноги шли сами по себе, наплевав на то, куда хотело идти всё остальное.

— Ерунда, — отрезала Адель. — Я не умею писать.

— Откуда мне знать. Может быть, ты хочешь научиться? — напряжённо сказала я, отходя подальше.

— Вряд ли, — она тоже посмотрела куда-то между нами.

Теперь я следила за этими сорока сантиметрами пространства, словно заворожённая. "Не всё сразу", — сказала Адель. Значит, расстояние меньше ладони точно было против правила номер раз. Она не произнесла вслух ни слова, однако, я готова была встать на руки и идти так, — только бы не нарушить хрупкое равновесие.

— И всё-таки — зачем? — снова спросила я.

— Наверное, у тебя в жизни была толпа людей, которые бежали следом, заглядывая тебе в рот, и умоляли поведать им хоть что-то? — саркастически сказала Адель. — Смотри-ка, ты уже начинаешь привередничать.

— Ну, положим, кое-кто стопудняк не прочь был узнать про всякую шнягу поподробнее, — пошутила я.

— И у этого кого-то были тяжёлые кулаки и не менее тяжёлые ботинки, — сказала она.

— Точно, док, — я засмеялась.

— Тебе не нужен был никто, а больше всего облом, так? — спросила Адель. — И потому любого встречного ты гнала поганой метлой.

Где-то хлопнула дверь, как когда-то, где-то не здесь и не теперь. Жизнь катилась, словно ком мокрого снега с горы, и ком этот навертелся, должно быть, с добрый сугроб, а я всё помнила ту весну и ту дверь…

— Я взяла на вооружение твою тактику, — словно извиняясь, сказала Адель. — Лобовая атака и никаких ребусов. Прости.

— Никаких ребусов, док, — я посмотрела на неё. — Почти любого встречного…

Если кто-то пытался просочиться в мою жизнь и в мою квартиру, то очень быстро получал такого пинка, что ещё долго летел без оглядки, увлекаемый вперёд своей чугунной тупой башкой. Да, это была клетка в подвале, с чёртовым грязным окном и с толпой разномастной обуви, которая гуляла за ним, когда сама того хотела, с кошачьим запахом изо всех углов, хотя у меня сроду не водилось кошки, просто им намертво пропиталось всё, что можно, — но это была Моя Квартира.