– Эти кретины думают только о своих карманах.

– «Браво, Суржиков! Еще одну песню!» Потрясающая мысль! И что интересно, подкупает своей новизной. Прости, Сеня, а ты у нас сегодня о чем подумал?

– Я? О перспективе, если хочешь.

– Да ты что? И не жалко тебе упущенной доли от продажи?

– Если честно, то да, жалко. Но я человек небедный и на мой век хватит.

– Как, Сеня? А дети, внуки? Ты о них забыл?

– И внукам, Паша, хватит.

– Так это смотря в каких пропорциях. У внуков тоже могут быть внуки. Так что работать и работать «не покладая рук!»

– Пусть эти внуки сами думают о своих внуках, а я уже старый. Ты, Паша, конечно, мне не поверишь, но я порой сижу один и думаю: «Что я полезного сделал для своей страны?» И понимаю, что ровным счетом ничего.

– Говоришь, не поверю? Отчего же не поверить? Поверю. Еще как поверю! И пик твоего понимания аккурат пришелся на момент голосования. Молчишь? И правильно. Что можно сказать, когда все мысли целиком заняты думами о будущем страны.

– Конечно, Паша, тебе легко иронизировать.

– Легко? А в чем, по-твоему, заключается моя легкость? Может, в том, что вы меня сегодня на Совете в секунду бы сожрали с потрохами, думая о Родине?

Пал Палыч встал и подошел к окну.

– Вон, гляди, все патриоты разъехались. Один твой 760-й «Бумер» остался. Скучает, поди, в одиночестве.

Было видно невооруженным глазом, что Семен Аркадьевич решил держаться до последнего: либо пока не выведает хотя бы что-то, либо пока не выгонят пинком под зад. Ну, это мы, конечно, слегка утрируем.

– Ладно, Сеня, вот тебе задачка с тремя неизвестными, а там уж думай сам о будущем державы. Вариант первый. Я был вызван на ковер, и мне не оставили выбора. Вариант второй. Думая, как ты говоришь, о перспективе, я четко понял, что рано или поздно мне этот выбор могут просто не предоставить. И наконец, вариант третий. Все это время я не болел, а выздоравливал. И так же, как и ты, сидя в кресле, подумал о внуках. Но не только о своих.

Семен Аркадьевич улыбнулся.

– Извини, Пал Палыч, но в третий вариант мне верится с трудом.

– Тем лучше для тебя. Теперь задачка уже с двумя неизвестными. Вот и думай на досуге, сидя в кресле.

На столе Пал Палыча загорелась лампочка. Он подошел и нажал на кнопку селектора.

– Пал Палыч, Игорь Олегович Скрипченко на проводе. Срочно.

– Извини, Сеня, власть на проводе. А здесь, как понимаешь, уже не до дискуссий. Вынужден с тобою попрощаться.

Семен Аркадьевич, понимающе кивнув головой, вышел из кабинета.

– Как же ты меня достал, зануда! – сделав громкий выдох вслед вышедшему Семену Аркадьевичу, Пал Палыч снял трубку.

– Приветствую тебя, Пал Палыч! С выздоровлением.

– Спасибо. Здравствуй, Игорь Олегович.

– Пал Палыч, я только сегодня прилетел, а завтра утром опять улетаю. Уже вместе с «хозяином». Но встретиться и поговорить надо. Сам понимаешь, дел невпроворот, но часик для тебя я бы выделил. Заодно и пообедаем. В четыре сможешь?

– Где?

– Давай в «Метрополе».

– Если хочешь по-настоящему вкусно поесть, то для нашей беседы больше подойдет «Грин». Кутузовский, 12, если помнишь.

– Резонно. Что тебе заказать?

– Минеральной воды.

– Я серьезно.

– Я тоже, Игорь Олегович. В четыре буду.

На другом конце провода повесили трубку. Пал Палыч сидел в своем кресле и, глядя на дверь, слушал короткие гудки, когда дверь открылась и в кабинет вошла Нина Сергеевна. Нина с каким-то подчеркнутым усилием закрыла ее за собой.

– по-мальчишески задорно продекламировал свое поэтическое творение Пал Палыч.

– Очень красиво, – услышал он в ответ, – но вот что, Пашенька, иди-ка немедленно сядь на свое место и слушай меня внимательно.

– Ради тебя я бы сделал это с большим удовольствием, но где я, по-твоему, сейчас нахожусь?

– Ты мне ответь, только прямо и честно: ты почему ничего не жрешь? – говоря это, она зачем-то оглянулась и посмотрела на дверь, словно боялась, что их разговор могут услышать.

– Нинуля, что с тобой? Я просто не хочу.

– Нет, мой хороший, это не просто. Это далеко не просто. Мою кошачью бабью интуицию не проведешь. Стоило мне только утром тебя увидеть – сразу поняла, что здесь что-то не так. Почему ты ничего не жрешь? Ты чего задумал, идиот чертов? Я не имею в виду этого гоблина Линькова и твой долбаный Совет директоров. Это все игрушки. Но я-то тебя знаю, как облупленного! И понимаю, что тебя ведь не остановишь. Значит, дальше будет только круче и, как итог, ты со своим упрямством долго не проживешь, кретин! А поэтому я хочу знать и немедленно – во имя чего? Какой в этом смысл? Ты же идиот! И всегда им был! И ты, Пашенька, не понимаешь, что ты делаешь!.. Нет, ну ты посмотри на него! Чему ты улыбаешься, полоумный?

Пал Палыч встал и, спокойно подойдя к Нине Сергеевне, попытался взять ее за руки. Она резко их отдернула.

– Не трогай меня! Не то как заеду по твоей тупой деревяшке!

Она ткнула своим кулачком ему в лоб. Он снова взял ее руки в свои. Нина опять попыталась высвободиться, но на этот раз Пал Палыч держал их крепко. Он смотрел на нее с необыкновенной нежностью. Спокойно смотрел Нине в глаза и улыбался. Потом поднес обе ее руки к своим губам и несколько раз поцеловал.

– Нинуля, родная моя, я всегда в твоих глазах, по определению, был круглым идиотом – с этим спорить не стану. Боюсь, что ты права на все девяносто. Но в остальном с тобою я никак не соглашусь. Теперь-то я знаю точно, что я делаю и во имя чего.

– Я же за тебя, дурака, боюсь.

– А ты не бойся. Знаешь, наверное, есть вещи, которые происходят в нас помимо нашего сознания. Бывает, что они гораздо сильнее нас, а бывает, что надо просто научиться к ним прислушиваться. Но ты, как всегда, права, моя бесценная умница, меня уже не остановишь, и по-другому я не смогу. Так надо. Как мне сказала одна великая старушка: «Видно, так угодно Богу». И не думай, что я безрассуден. Я, как и все мы, боюсь и боли, и смерти.

Эта железная леди, наверное, никогда не терявшая самообладания, на этот раз его обронила. Нина Сергеевна не плакала. Она смотрела поверх его головы, и слезы сами катились по ее щекам, а Пал Палыч их осторожно вытирал. Он взял Нину за плечи.

– Не помню, в каком это было классе?.. В девятом или десятом?.. Не помню. Но, кажется, на уроке истории. Я, как отпетый двоечник, сидел на последней парте, а вы с Ленкой передо мной. У меня в руках был циркуль… Откуда он взялся на уроке истории?.. Ну, неважно. И я им периодически тыкал в твою попу. Помнишь? Ты каждый раз вздрагивала, резко поворачивалась ко мне и говорила одну и ту же фразу: «Скотина! Циник! Пошляк!» Но потом, глядя на мою идиотскую рожу, начинала смеяться. А я сидел за твоей спиной и мечтал на тебе жениться. Мечтал и тыкал. Тыкал и мечтал. И ты на меня ни разу не пожаловалась. Так и по сей день носишься со мной. Ах, Нинон, какая у тебя была задница!

Она обняла его.

– Скотина, циник и пошляк, она у меня и сейчас не самая худшая.

– Мать, да кто бы спорил?

Он снова взял ее за руки.

– В общем… если со мной что-нибудь случится… Короче, у тебя должны быть дубликаты от сейфов…

– Не переживайте, Пал Палыч. Я знаю, что мне делать.

– Не сомневаюсь, Нина Сергеевна.

Пал Палыч отвел Нину к столу и усадил в кресло. Сам сел рядом с ней.

– Хочешь, я принесу тебе твои сигареты?

– Перебьюсь. У тебя в кабинете не курят. Не будем нарушать заведенный порядок. Во сколько ты со Скрипченко встречаешься?

– В четыре.

– Ради всего святого, Пашка, не делай глупостей. Ну хотя бы ради меня.

– И ради тебя, и ради всего святого – больше уже никаких глупостей.