Зато от десерта Виктор отказался.

Вечер он провел дома, у телевизора. Транслировали в записи встречу советских и канадских хоккеистов, а в перерыве показали видовой фильм о горных лыжах.

Виктор все-таки попал в горы с Антоном. Долетев самолетом до Минеральных Вод, они автобусом добрались до Чегета. Антон с утра уходил на подъемник, а Виктор в группе начинающих осваивал "плуг", "соскальзывания с бугра" и другие азы горнолыжной техники на небольшом склоне соседней горы. В обед они встречались, потом гуляли по дороге до Терскола, а вечерами сидели либо у камина в гостиной, либо в кафе или баре. На седьмой день обучения инструктор поднял группу начинающих на гору. Подъемников оказалось три, один за другим, на каждый стояла своя очередь, и только где-то часам к десяти Виктор оказался на верхней точке.

Виктор стоял, опершись на палки, и ощущал, как, несмотря на синее небо, припекающее солнце, белый снег и карнавально яркие костюмы горнолыжников, несмотря на атмосферу праздника, у ног которого раскинулась величавая панорама долины, в душу отчетливо вползал холодок страха. Потому что казалось, в одном шаге от Виктора за овальным гребнем крутого склона зияла пропасть. Антон рассказывал Виктору, что на заре горнолыжного спорта люди не имели понятия о слаломе и просто неслись с горы по склону, падали, вставали и снова устремлялись вниз.

Выбирая более пологий спуск, Виктор отъехал в сторону, сделал поворот, потом еще, а когда притормозил и остановился, то с удивлением заметил, что страшная часть склона осталась позади. Осмелев, Виктор двинулся дальше. Но склон, что открывался ниже, походил на выгнутую сферу, усеянную почти в шахматном порядке неровными снежными буграми. Только к обеду, измотанный в конец бесконечной горой, Виктор устало ввалился в номер гостиницы.

На нижней койке двухэтажной кровати сидел Антон. В руках он держал стакан.

Виктор поставил лыжи в угол, стянул шапку, куртку, повесил их на вешалку, расстегнул крепления и стянул колодки горнолыжных ботинок. В носках прошел в комнату, сел на кушетку напротив Антона и улыбнулся ему изможденной улыбкой:

— Устал…

— Съехал? — спросил Антон, не поднимая глаз.

— Одолел ее, проклятую, — гордо сказал Виктор и хотел было рассказать о спуске, но тут Антон поднял глаза и Виктор понял, что с ним неладно.

— Случилось что, Антон?

— Не ругай гору… Я сегодня сбил девушку…

— Как же это произошло? — не совсем еще осознавая происшедшее, спросил Виктор.

— Начинающие… Чайники… Инструктор выстроил их по склону змейкой, вот они по очереди и спускались. Кто-то съедет в одну сторону, остановится и ждет, когда следующий сверху тронется, а сам в другую сторону… Получилось две такие цепочки сверху вниз… А я сбоку вылетел, не видел… От одного-то я увернулся, мне пришлось сделать разворот, лыжи не успел закантовать и меня сбросило со склона… А ниже оказывается стояла она… И я… Масса-то громадная… Переломил ей обе ноги, упал на нее, нас потащило дальше и метров через пятьсот вынесло на камни… Ее лицом по камням протащило…

Виктор сидел, ошарашенный. Он сам только что был на горе, видел эти склоны и камни.

— Как же так?.. Ты же прекрасно катаешься… Почему так вышло?..

— А что почему? — пожал плечами Антон. — Все травмы в горах происходят только по двум причинам: либо ты, либо тебя.

— А что с ней?

— Я со спасателями сам ее спустил. В больницу отправил. Здесь прекрасное ортопедическое отделение. Сказали, что через восемь-девять месяцев будет ходить, но хромой останется на всю жизнь. И лицо повреждено.

— Так что же теперь делать? — растерянно спросил Виктор Антона.

— Ничего, — сказал Антон. — Обедать пойдем…

… После обеда, во время прогулок по горным дорогам, вечерами было свободное время, которое Виктор и Антон обычно проводили в беседах. Они не касались в своих разговорах ни Люси, ни Марины, ни Сергея, ни Таисьи, но Виктор время от времени, то ли рассказывая о прочитанной книге, то ли вспоминая какой-то фильм или случай из жизни, постоянно уточнял для себя концепцию Антона. Антон говорил охотно, подробно разъясняя свою теорию, что человек обречен жить и страдать, а никто не спросил его, желает ли он этого, что, скрывая свою животную сущность, люди обязательно становятся двойными, но такими их делает еще и сама жизнь, что каждому своя боль, свое страдание ближе, чем боль или страдание другого человека, что подняться надо всем этим может только бесстрашный философ, осознающий всю тщетность жизненной суеты, что такая доля недоступна женщине и что единственный смысл существования человека — в утверждении своего "я", каким способом, это неважно, потому что волей-неволей каждый считает, что избранный способ самоутверждения — лучший, потому что избрать иной способ самоутверждения в силу своего разума, способностей и характера, человек не может. Значит, все заранее предопределено и живет человек уготованной ему судьбой.

Виктор во многом соглашался с Антоном. Да, действительно, в больнице он убедился, что любого больного интересует прежде всего своя болезнь, что путь к духовным вершинам — это не прогулка с любимой под луной по цветущему саду и что самоутверждение — необходимое условие реализации любой личности. Но при этом Виктор, наконец-то, разобрался, что же его всегда тревожило и мучительно не устраивало в концепции Антона.

А понял это Виктор, найдя ответ на такой вопрос: является ли для Антона аксиомой, постулатом всей его теории вера в Человека?

Оказалось, что нет.

Более того, оказалось, что таким эталоном, то есть честным ответом на этот вопрос, меряется не только концепция Антона, но и любое действие, любой поступок любого человека. Можно, например, понять и простить мальчика, укравшего часы, чтобы подарить их матери, но нельзя простить мать, заведомо знавшую, что она принимает краденый подарок.

Придя к такому выводу, Виктор почувствовал, как начинают успокаиваться болевые точки его души, стал опять ощущать себя цельным, а не как бы разделенным надвое человеком.

О своих выводах Виктор не говорил Антону, но тот, видимо, почувствовал, что у Виктора есть свое мнение на этот счет. Их беседы совсем прекратились после того, как Антон сбил на горе девушку.

Виктор знал, что Антон больше не ходил в больницу к пострадавшей, не узнал ее имя и адрес, чтобы хоть как-то помочь ей — гора спишет, на горе такое случается часто, что поделаешь, несчастный случай… Несчастный случай… Несчастная девушка…

Они не говорили об этом.

Молчали.

А когда вернулись в Москву, просто разошлись в разные стороны, помахав на прощанье друг другу…

… Виктор выключил телевизор, почистил зубы, лег, почитал немного переводной роман о сицилийской мафии и уснул.

Утром Виктор проснулся сразу и, совершив свой обычный ритуал, состоящий из гимнастики, душа и завтрака, продолжал размышлять о том же, как будто и не было ночного перерыва между вчерашним и сегодняшним днем.

Память вернула Виктора в зоопарк, и Виктор по ассоциации вспомнил случай из той поры, когда он еще учился в школе.

Это было в четвертом или пятом классе. Очередной урок зоологии проходил в зоопарке. Весь класс был возбужден, дети плохо слушались, толкались, бегали, шумели и представляли собой полудикую стаю. Их с трудом укротила классная руководительница, построив в пары и замкнув колонну, которую возглавила экскурсовод.

Виктор в паре с Антоном то картинно перепрыгивал через мелкие лужи, то натыкался на впереди идущего, то деланно изумлялся каким-то зверям в вольерах, но все это делал с оглядкой на Антона. Антон шагал молча, глубоко засунув руки в карманы курточки, и лишь легким прищуром глаз давал понять Виктору, что он заметил и оценил его проделки.

Наконец, подошли к клетке, в которой лежал лев, дети сами собой встали полукругом вокруг экскурсовода и выжидательно на нее посмотрели. Сразу же стал слышен шум проехавшего вдалеке трамвая, тонкий вскрик какой-то птицы и унылое шуршание накрапывающего дождика.