Галина лежала на кровати, отвернувшись к стенке и уткнувшись в книгу. Виктор осторожно прикрыл дверь, бесшумно прошел, повесил пиджак на спинку стула и сел за стол.
Галина не повернулась в его сторону, не спросила Виктора ни о чем и как будто не заметила появления мужа. Она лежала, запеленав ноги углами покрывала, чем-то схожая с русалкой и, казалось, спала, но глаза ее были открыты и бегали по строчкам.
Виктор долго смотрел на Галину и ощущал все растущую щемящую нежность к жене. Он расслабился, растаяли заботы дня и остались только тишина и покой, постепенно растворяющие усталость.
Виктор потянулся, закинув руки за голову, зажмурился, вздохнул и, расслабленно бросив руки вдоль тела, улыбнулся, не открывая глаз.
— Вот я и дома… Галка, птица моя, радость…
Галина перестала читать и, повернувшись, посмотрела на Виктора. У него был довольно глупый вид: лицо запрокинуто, как для поцелуя, блаженная улыбка и закрытые глаза. Виктор, действительно, неотчетливо, где-то в глубине души, желал, чтобы жена встала, подошла к нему и приласкала. Если бы Виктор открыл глаза, то увидел бы презрительно-ироничную насмешку в глазах Галины.
— Галка… — тихо позвал Виктор. — Галчонок… Твой Чижик поклевал бы чего-нибудь…
— Чижик-Пыжик, где ты был? — с холодным любопытством спросила Галина. — Где летал, пропадал? Или тебя не кормленного отпустили?
Улыбка сползла с лица Виктора, словно погас солнечный зайчик. И навалилась душная, горькая обида. Он открыл глаза, и уже злясь, ответил:
— Где же мне быть? Не в ресторане и не в гостях — там бы нас покормили. Не то, что в этом доме… Приходишь со службы…
— Служба у всех кончается в восемнадцать ноль-ноль, — перебила Виктора Галина. — Кроме тех, кто действительно служит — у наших доблестных воинов.
— А я и есть воин, — набычился Виктор. — Я воюю. Каждый день воюю. С глупостью, с очковтирательством. Пусть как простой солдат, но воюю.
— Это ты имеешь ввиду твой поход против Ивана Сергеевича? — деланно изумилась Галина. — Ну, и как успехи? Враг окружен, разбит и тебе уже воздвигли триумфальную арку? Или ты оставил жену безутешной вдовой, пав на поле неравной брани?
Виктор отвернулся от Галины и смотрел в темное бездонное окно.
— Что ты мне плетешь? — безжалостно продолжила Галина. — Горе-воин. Я же знаю, что тебя лишили квартальной премии, что ты схлопотал выговор по комсомольской линии за свои художества в милиции, что тебя отстранили от работы в стенной газете за самоуправство. Я думала, что ты хоть капельку умнее, чем кажется. Нет, солдат, не быть тебе никогда генералом, не получать тебе генеральского аттестата и не будет у тебя адъютантов на побегушках.
— Да ерунда все это: деньги, степени, погоны, чины, — поморщился Виктор и добавил миролюбиво: — Дай пожрать-то.
— Какой ты грубый! Фу! — теперь разозлилась уже Галина. — Нет, Чижик-Пыжик, не ерунда все это. Ты побегай-ка по магазинам, постой в очередях, купи что-нибудь съедобное да приготовь, пожарься у плиты, а уж потом садись и требуй. Тоже мне князь нашелся! Ты что же думаешь, на твои сто сорок да на мои сто двадцать легко прожить? За квартиру надо платить? Надо, никуда не денешься, хозяйка наша все норовит вперед получить. А в чем я хожу, тебе не стыдно? Разве это джинсы? Разве это сапоги?
— Конечно, тебе обязательно подай сапоги импортные, с подковами и вензелями. В обычных походишь, нечего, — недовольно пробурчал Виктор.
— Не-е-ет уж, Чижик, не выйдет. Вот что не выйдет, то не выйдет. Я родилась не для того, чтобы, как твоя мамочка, в рот глядеть своему мужу всю жизнь и ходить в чем попало. И главное — на этот грязный подвал с этим обросшим Марком и этим крестьянским лопухом Петровым у него хватает денег, а его радость, его птица, его Галчонок пусть в обычных сапогах походит?! Ну, уж это слишком…
Да, это было слишком и по мнению Виктора. Неужели Галка, его любимая Галка забыла, как будто и не было, и свое восхищение его масками, и все свои обещания, и все их общие договоренности? Неужели она способна на такие слова, на такие мысли? Разве может так говорить любящая женщина?..
Виктор уже не ощущал ничего, кроме гулкого звона обиды, и воспаленное воображение подсказывало ему все новые доводы, смысл которых был одним и тем же: она неправа, неправа, неправа…
— Что же мне теперь из-за твоих сапог бросить мастерскую? Подвести ребят? Перестать работать? Отступиться от всего, от себя? — выкрикнул он.
— О какой работе ты говоришь? — Галина села на кровати.
Она на мгновение замолчала, будто решаясь на что-то, и заговорила спокойно, но зло:
— А ведь ты действительно прав — пора разобраться в наших отношениях. Откуда я могла знать, какой ты на самом деле? Вот прожила с тобой год — теперь вижу: Чижик ты, а не мужик. А с другой стороны, ты же глава семьи, Виктор Григорьевич, ты же мой защитник и покровитель. А на самом деле кто ты? Нет, ты серьезно подумай, кто ты есть? На работе тебя не ценят — ты там только место занимаешь. И не видно, чтобы появился просвет хоть какой-то. С Иваном Сергеевичем отношения испортил в конец, кто же с начальством воюет? Какой дурак?
— Неправда! — Виктор хотел возразить, опровергнуть сказанное Галиной, но не нашелся сразу и сделал очередную глупость — он сам перешел в отчаянную атаку. — На себя посмотри! Ты что ли свою работу обожаешь? Сама знаешь, что это не так. А начальник твой для тебя кумир, потому что он начальник. Будь на месте твоего Георгия Аркадьевича мой Иван Сергеевич, тоже ходил бы у тебя в гениях.
— Георгия Аркадьевича… Георгия не трогай, о нем особый разговор, — тихо заговорила Галина, хотя было заметно, что слова Виктора попали в цель. — Сначала о твоей мастерской, как ты называешь этот грязный подвал, и о твоих Марке и Петрове. Марку, я точно знаю, обелиск какой-то заказали, Петров, хоть и лопух, на ВДНХ халтурит, но оба они, в отличие от тебя, деньги получают, реализуют свои таланты. А ты?..
— А что я?! — затравленно выкрикнул Виктор.
— Подожди, Виктор, я же серьезно. Если ты думаешь, что это всего лишь минутная ссора, то ошибаешься. Долгими вечерами, когда ты пропадал в своей мастерской, у меня было достаточно времени, чтобы понять, что ты за человек. И оказалось, что ты совсем не такой, каким я тебя представляла себе, ты — пустой, неумный, самовлюбленный. Сколько раз я тебе советовала, как правильно вести себя на работе? Я тщательно разбиралась во всех твоих проблемах, искала выход, находила его — ты же всегда действовал вопреки мне. А это значит, что ты меня не уважаешь, что тебе наплевать на меня, на нас.
— Да, я пытался следовать твоим советам, но ведь это противно делать вид, что ты глупее своего начальника-дурака, — ухмыльнулся Виктор.
— И кто же в результате остался в дураках? — саркастически спросила Галина. — Не понимаешь ты этого видно, не дано тебе. Или не желаешь понимать. И в милицию мы попали только по твоей вине, из-за твоего идиотского гонора. Опять-таки все можно было уладить, стоило мне только пофлиртовать с этим усердным служакой. А ты?..
— Я запрещаю тебе флиртовать с кем бы то ни было! — заорал Виктор.
Галина встала, глаза у нее сузились, она закусила губу, но сказала сдержанно:
— Не кричи на меня. Я — женщина!
— Да где же это заметно, что ты — женщина?! — понесло Виктора.
Так он бунтовал впервые, но это был уже крик отчаяния, крик загнанного в угол, ничего не соображающего человека, у которого рушится все: и жизнь, и любовь, и вера…
— Если ты — хранительница нашего очага, то почему же в нем потух огонь? Готовить ты не любишь и не умеешь, стирать тебя не научили, в доме грязь, в туалет, в ванную войти невозможно — всюду вата, лосьоны, кремы, грязное белье, бигуди… Стыдно!..
Галина недослушала Виктора, она подошла к шкафу, подставила стул, стащила со шкафа чемодан и, раскрыв его на столе, стала складывать в него вещи.
Виктор, ничего не понимая, следил за ней. Галина сняла халат, бросила его в чемодан и натянула через голову платье. Встряхнула головой и закинула руки за спину, пытаясь застегнуть молнию. Виктор встал и машинально помог ей.
