Потом я посмотрел вниз, на горизонтальную стену черного льда. В сознании зародилась неясная мысль, вскоре оформившаяся в мощный позыв к суициду. А что?
Все равно ведь не будет в жизни счастья. Все, что было мне предназначено, я давно уже потерял. Забравшись на скользкие перила, я несколько минут стоял, взвешивая все «за» и «против». Родные, близкие… Да и потом, вдруг мне завтра позвонит Розанов и предложит сотрудничество на постоянной основе? Я стану преуспевающим литератором, кумиром радикально настроенной молодежи. Не самый гнилой вариант.
С другой стороны, того, что я уже пережил, хватит на семь самоубийств кряду.
Такого рагу не пожелаешь и врагу… Блядь!!!
Я должен бороться, должен идти, стирая ноги в кровь, должен преодолеть все невзгоды, что выпадут мне на этом пути! Вот он я, Георгий Гончаров, стою в самом центре Москвы, в часе ходьбы от Кремля, на мосту, воспетом братухой Кинчевым!
Прочь с дороги, ничтожества вроде Розанова!
Раскинув руки, я хрипло захохотал и начал приплясывать. Левая нога подвернулась, и светило российской поэзии рухнуло вниз, в неизвестность.
Я скончался еще от удара об лед и видел, как расползаются трещины из-под распростертого внизу тела. Потом лед под мертвецом разошелся, и бывший поэт начал медленно погружаться в воду, все еще цепляясь пальцами за скользкую ломкую кромку.
Стоя на Крымском мосту, я в деталях представлял себе эту картину, а в груди полыхало адское пламя, и крошечные льдинки катились вниз по щекам. Никогда, никогда я этого не сделаю, не допущу даже мысли о самоубийстве. Слишком мало я совершил и если сейчас покину этот мир, в нем не останется никакой (СОВСЕМ!) памяти о человеке по имени Георгий Гончаров.
Память. О ней следовало бы поговорить особо.
Вернувшись домой, я немного почитал Бодлера (о, великий поэт!) выпил чаю и снова лег спать.
Я знаю, верю, - день придет!
Пока же - все наоборот.
Как рыба, открываю рот,
Башкой пробить пытаясь лед.
8 января, понедельник
Розанов не позвонил. Ни вчера, ни сегодня.
9 января, вторник
Настало время рассказать о себе. Кто знает, может, лет этак через семьдесят юный студент-гуманитарий, копаясь в архивах Ленинки (надеюсь, хоть тогда она будет называться по-другому), наткнется на эту тетрадь, чудом избежавшую публикации и уже порядком пообтрепавшуюся. Представляю себе восторженный блеск его глаз, дрожащие руки, сбивчивый рассказ в компании сверстников. Как же! Новое о Гончарове, о котором известно уже практически все! Ан нет, ребята. Далеко не всегда Гончаров был краеугольным камнем русской литературы, поэтом с мировым именем, и (чем черт не шутит?) четырехкратным Нобелевским лауреатом. Бывали в его жизни такие коллизии, что хоть на кол лезь. Но (доблесть - наше кредо!) с честью пробился Жора сквозь все ниспосланные ему испытания и занял достойное место в длинном ряду портретов в школьных кабинетах литературы.
Про все напишу. Про все.
Про жизнь в наипаскуднейшем захолустье, где самой многообещающей была карьера тракториста-алкоголика (основная специальность - вторая). Про бесконечные семейные дрязги, - изощренное коварство моих сородичей, их козни, направленные на мое изничтожение, могут сравниться разве что с ядоносными ласками семейства Борджиа. Про бессмысленную и беспощадную травлю в школе. Про студенческие дни в Краснодаре… Глумливые скоты-преподаватели, паучья банка студенческого коллектива, бесконечные скитания по съемным хатам… Неудивительно, что я сбежал из университета уже после третьего курса.
К тебе, о любознательный потомок,
Я обращусь, пуская время вспять.
В безбрежном море пыльных книжных полок
Ты вдруг поймал забытую тетрадь.
Ты жаждал наивысших древних знаний,
Хотел пойти наперекор судьбе.
Читай же, отрок, хронику страданий!
И содрогнись, представив их себе!
Поверить сложно, но великий гений,
Кумир эстетов, бог народных масс,
Немало в жизни претерпел лишений,
Представ один на суд голодных глаз.
Ему кричали: «Странник! Образумься!
Не суйся в Бездну! Свалишься! Сгоришь!»,
Но он от всех ударов увернулся
И посмотрел поверх унылых крыш.
Там в черных небесах бесилось Солнце,
Швыряя вниз слепящие лучи.
Поэт достал из сумки колокольцы,
Но молвил Феб: «Уж лучше промолчи».
Блин, сейчас у меня что-то левое получилось. Сам не пойму, как я мог это написать. Концовка ведь такой должна была быть:
Поверь, мне тоже было очень плохо,
Манили в пропасть мрачные огни.
И я вел жизнь законченного лоха,
Но позади моей печали дни.
Но и то, что получилось - тоже неплохо, в принципе. Только я все никак в толк не возьму, откуда же это выскочило. Будто нашептал кто-то. Ладно, хрен с ним. А ведь честно - представляю себе будущее в розовых красках, и как-то легче становится на душе. Как будто это розовое время уже настало. И я бы мог, пожалуй, жить, во всем соотносясь со своей иллюзией. Кабы не одно досадное обстоятельство.
Я слишком многое помню.
Как бы чудовищны ни были муки существования, я никогда не смогу решиться на суицид. Я знаю отличный способ избавить себя от боли, не прерывая существования.
Всего лишь убить Память.
Аутизм и амнезия - наши лучшие друзья.
В этой гребаной России нам без них прожить нельзя.
То, о чем я хотел бы навсегда забыть, и так осталось неимоверно далеко в пространственно-временном континууме. Но монстр по имени Память всегда настигает меня. Было время, когда бороться с ней мне помогал алкоголь. Прошло. Теперь, стоит мне напиться, как все чувства обостряются, и тогда стены моей квартиры сотрясаются от нечеловеческих воплей. Интересно, а как в этом доме обстоят дела со звукоизоляцией? Наверное, хреново - соседи при встрече обходят меня стороной.
Я до сих пор не знаком ни с кем из них. Да и на кой бы это мне? Больше людей - больше вопросов, пересудов, сплетен и клеветы. Мне эти классические человеческие потехи знакомы слишком хорошо, чтобы снова нырять в погибельный омут. Не хочу, не хочу, не хочу… Хочу только лишь одного - забыть…
Что именно?
Об этом я подумаю завтра…
11 января, четверг
Одиннадцать дней прошло. Ничего не происходит. Я чувствую, как что-то красное носится в воздухе, пытаясь меня схватить. Кажется, конец моих страданий не за горами. Теперь я должен обращать внимание на каждую мелочь, на самый незначительный факт. Это может принять любую форму, и горе мне, если я пропущу.
12 января, пятница.
Сегодня я сам позвонил Розанову, абсолютно не надеясь его застать. Надежды мои оправдались - скотины-редактора не было ни дома, ни на работе. Такие звери, как этот, выжимают из жизни все соки. Хавают каждый день, каждый проклятый час. Я много их повидал еще в Краснодаре. Там в каждой занюханной конторе сидел свой штатный Белинский.
«Здравствуйте, молодой человек. Вы поэт?», - а на гнойной морде его уже все написано. Все гадости, которые он скажет, когда прочитает или послушает.
Последнему я ответил так: «Нет, я тут сортир искал и дверью ошибся - запах такой же идет из вашего кабинета». Все равно терять уже было нечего…
Кажется, я чуть выше упоминал о том, что гнобило меня до приезда в Москву? Так вот, друзья, подлинная причина моего бегства из Краснодара заключена в другом.
Не знаю даже, как и подступиться к такой щекотливой теме как…
Любовь!
Да, я был позорно влюблен, как школьник, как греческий бог. Девушку звали Марина, она училась вместе со мной в университете. Моего таланта не хватит, чтобы достойным образом описать это прекрасное существо…
История наших с ней отношений стала, должно быть, притчей во языцех. Там, в Краснодаре, разумеется. Поначалу все складывалось довольно-таки неплохо.
Совместные посещения кино, дискотек и театров, взаимные дружеские визиты и нескончаемые интеллектуальные беседы - все, как и положено флиртующим студентам-гуманитариям.
