У ног Антиоха раскинулось глянцевитое озерцо, чьи черные и неподвижные, как замерзшие чернила, воды скрывали черт знает какие мерзопакости.

Воздух был напоен ароматами мускуса и чего-то еще из кастрюльки индуса. Заприметив в темном уголку никому не нужное бревно, Антиох скатил его в воду озера и, подмяв под себя, отважно оседлал. За неимением весел' он воспользовался руками и развил рекордную скорость в плавании на бревне. Когда он совершал гребок, ему казалось, что он хватает за грудь покойницу, настолько парной была эта пахнущая эфиром летучая вода. Сердце его дубасисто колотилось уже не в грудной, а в железной клетке, и воинственная песнь вырывалась из раздутых ноздрей. Он напевал ее, не разжимая стиснутых зубов.[8]

Озеро по-прежнему расстилалось насколько хватало глаз. Правда, Антиох не видел дальше собственного носа, ибо тьма быдла непроглядной, а зажигалка потухла.

Ни с того ни с сего конец бревна уткнулся в какой-то плавучий предмет. Антиох бросил весла, то есть сунул руки в брюки, и услышал, как Майор на одном дыхании выдал несколько словечек, смысл которых остался темен. Антиох бросил заодно и петь и лишь тогда уловил, о чем он там калякает...

— Шубись!.. Здесь лишние уши!..

Антиох помассирювал воздух вытянутыми прями перед собой руками и дернул за все еще пышную Майорову ботву, едва не оторвав ее вместе с репой. Он пособил братку взгромоздиться на бревно и вручил свой носовой платок, чтобы Майор им угерея. Но па необыкновенная вода испарялась сама собой.

— Ты сюда вплавь добрался? — полушепотом спросил Антиох.

— Да!.. А я папашу твоего видел... — зашушукал Майор.

— Не гонишь?.. — чуть не ахнул Антиох.

— Этот грот каким-то боком сообщается С моим иод-валом. Нюхни!.. Чуешь?..

Воздух в мгновение ока наполнился смрадом редкострахусовой крови.

— Две эти жидкости не смешиваются, хоть убейся, — сделал научное сообщение Майор. — Но в страхусовой крови я плаваю как топор... Вот я тут и застрял, тебя поджидаючи...

— Поплыли папочку искать! — выцедил из себя Антиох.

Теперь две пары рук подталкивали импровизированное плавсредство. По мере продвижения Майор с Антиохом, топыря пальцы, разгребали липучие сгустки крови и все глубже увязали в трясине. По всему было видать, что редкострахус принадлежит не к самым рахитичным экземплярам среди себе подобных. Принадлежит... или, вернее сказать, еще так недавно принадлежал.

Майор вкратце поведал Антиоху, что, когда плыл в пасмурных водах озера, разглядел вдали утлый челн Барона, который он сразу узнал по характерному пению волжских бурлаков. Озаренная красным фонарем фигурка Барона кувыркалась через каждые одиннадцать метров.

— Кажись, смертельные трюки стали частью его рискового образа жизни, — высказал свои опасения Майор.

— Папаню жалко! — простонал Антиох. — Стоило Жюлю коньки откинуть — и он совсем слетел с нарезки.

Так они гребли, гребли, гребли... покуда их длинный чурбан не втрескался в стену не то из бутового, не то из отборного рвотного камня, как определил ощупавший темноту Антиох.

— Конечная!.. — отфыркнулся Майор. — Посвети-ка зажигалкой.

Дверь показалась прямо-таки гигантских размеров. Добрых одиннадцати метров шириной и двух высотой. Ее сварганили из неотесанного баобабника, предварительно стерилизованного для пользы дела, обили свинцовыми пломбами и выкрасили в желтый. Ей не нужно было поворачиваться на шарнирах, она прекрасно открывалась и без них, — достаточно было определенным способом на давить на наличник, и она моментально разваливалась, в чем не замедлил убедиться ушлый Майор.

Преодолев и эту преграду, они очутились в подвале по соседству с подвалом Майора, где покоилось тело безвременно ушедшего редкострахуса. Невинно убиенное животное лежало на правом боку в самом плачевном виде. Из его хвоста, искромсанного осколками Майоровой гранаты, еще вытекала тоненькая струйка крови, которая постепенно принимала буро-зеленый оттенок в неверном свете зажигалки Антиоха. Веки его были полуопущены, длинные белобрысые реснички рассыпались по щекам, морда задралась кверху, словно в последнем желании сделать глоток минералки «Эвиан», — так лежал почивший в бозе редкострахус, простирая лапки к нвву  невыразимой мольбе. Все его сто Четырнадцать ребер выпирали наружу сквозь заскорузлую и толстую, как у карбонария, кожу, а в уголках ртища уже и питались дождевые черви.

Майор с Антиохом разом отвернулись, не в силах вынести столь душещипательное зрелище, и приблизились к бреши, откуда впервые выкатился перекати-полем Барон д'Элда. Поднявшись по трупу Жюля, они перелезли через стену (высота ее в этом месте составляла ни много га мало одиннадцать сантиметров) и оказалиь на мусорной куче, исторические предпосылки строительства коей всем известны. После еще одного восхождения, потребовавшего полной концентрации сил, они достигла коридора, где, мигая заспанными фарами, поджидала их Кадиллачка.

Путешественники обогнули по дуге раздербаненную дыру, откуда они только что вылезли, и крадучись поднялись по ступенькам. Едва они показались на лестничной клетке, кто-то набросил на них рыбацкую сеть, спутавшую их по рукам и ногам. Два отменно прицельных удара демократизатором отправили их одного — бац! — за — бац! — другим в такой глубокий нокдаун, что им стало слышно, как на ринге из трескучей скорлупки вылупляется малютка моль. Они погрузились в коллективное бессознательное.

Прокопченное тело Майора, закаленное в борьбе как с внешними влияниями, так и с внутренними возлияниями, было крепким, как старый «Форд». Он первым пришел в себя и обнаружил, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни мозгой.

Что дало ему повод заорать как резаному и вывести Антиоха из, казалось бы, непробудной спячки. Антиох был связан тем же, чем и Майор, то есть струнами от пианино одной японской икебабы в цвету. Что в свою очередь дало им повод обменяться исключительно тонкими афоризмами насчет женщин и любви.

— Любовь, — промолвил Антиох, — странная штука.

— Да уж, — подтвердил Майор. — Ты прав как никогда. Мне бы самому до этого ни в жисть не дотумкать.

— Женщины, — промолвил Антиох, — как кошки.

— Да уж, — подтвердил Майор, — они кричат и царапаются, когда скребутся.

— Нет-нет, — запунцовел Антиох, — я совсем не то имел в виду. Я хотел сказать, что они ласковые, как пушистые кошечки.

— Во-во, недаром говорится: кошки как бабы — на это дело слабы, — подхватил Майор.

— Ты читаешь мои мысли, — отвечал Антиох, безмерно довольный тем, что его теоретические залипухи находят живой отклик и понимание.

Меж тем эту презанимательную беседу прервало появление комического, как веселящий газ, персонажа, в котором пленники смутно узнали Дюузла. Он сжимал в кулаке конец длиннющей веревки, волочившейся по полу и утекавшей в пройму двери.

— Ух! Ха! Ха! — горланил он, посверкивая гляделками типичного психа ненормального, да к тому же еще и буйного, невзирая на вогнанную в них лошадиную дозу вакцины против бешенства (сыворотка против бешенства матки лошадей разработана в Пастеровском институте). — Имя Барона д'Элда вам что-нибудь говорит?

Он грубо рванул веревку и выдернул на свет какого-то пенсионера, задрапированного в пеплум в античном вкусе.

— Папаня, так твою растак! — взревел Антиох, в отчаянии ломая связанные руки, что было делом ой каким замороченным.

— Собственной персоной! — прорычал в ответ Дю-узл. — Он не пожелал мне показать, где трахтрахфеище! Взаправдашный!.. Так что я буду вас истязать на глазах у Барона... если он так и не почешется его отдать...

— Ну ты, педрило с жопой гамадрила! — завелся Майор. — Чтоб твоя прямая кишка намоталась на толстую одиннадцать раз! Чтоб тебя шакалы сожрали с вонючими потрохами! И не подавились костями! Оставь в покое несчастного ветерана!