— Я помню, что села рядом с вами, — сказала она наконец, после того как я в двадцатый раз попросил ее подумать получше. — Вы надели на меня наручники, да, и на доктора Зоберга тоже. Потом на себя. Потом я, кажется, куда-то уплыла, точно во сне. Даже не уверена, как долго это продолжалось.

— А света долго не было? — осторожно спросил я.

— Не было света? — переспросила она, явно озадаченная. — Ах да, конечно. Свет был выключен, естественно. Я не помню, но, кажется, вы это и сделали.

— Я спросил, чтобы проверить вас, — признался я. — Я выключил лампу только после того, как вы заснули.

Она вспомнила, как ее отец протестовал против наручников, а также то, как доктор Зоберг мягко спросил, готова ли она. И это все.

— А как доктор Зоберг?

— Боюсь, не очень хорошо. Сеанс истощил его, конечно, и какое-то время казалось, что он не выдержит. А когда разъяренная толпа собралась у муниципалитета, требуя вас повесить, он собрался с силами и вышел, чтобы попробовать помочь вам или спасти вас. Его не было около часа, но потом он вернулся с израненным лицом. Думаю, кто-то из местных обошелся с ним грубо. Он сейчас отдыхает в нашем доме, с горячим компрессом на глазу.

— Достойный человек! — зааплодировал я. — Для меня он сделал все, что мог.

Сьюзен, однако, не находила чего-либо приятного в своих воспоминаниях, и я предложил переменить тему. Мы позавтракали сэндвичами с яйцом, запив их кофе, потом сыграли в карты. Устав от них, обратились к книгам, и она громко почитала мне Китса. Еще никогда "Канун святой Агнессы"[17] не звучал в моих ушах так хорошо. Наступил вечер, и мы приготовились поужинать — был пирог с мясом, который, по заверениям Уильяма, особенно ему удавался, — но тут дверь открылась, и вошел судья Персивант.

— Вы были вместе все это время? — с порога же спросил он.

— Ну да, а что? — ответил я.

— Это так, мисс Сьюзен? Вы были в доме и не выходили ни на минуту?

— Верно, — поддержала она меня.

— Значит, — сказал судья, — вы оба наконец-то чисты. — Он помолчал, переводя взгляд с лица Сьюзен, на котором было вопросительное выражение, на мое, потом продолжал: — Не более получаса назад этот страшный зверь в Роще Дьявола напал на еще одну жертву. О'Брайант почувствовал себя лучше и был готов возвратиться к служебным обязанностям. Его брат, заместитель, стремясь первым делом поймать Уиллса, ради славы или мести, с сумерками отважился отправиться в Рощу. Он только что вышел оттуда, изодранный и почти разорванный на куски, и умер, рухнув у подножия кедровой изгороди.

Мы со Сьюзен, наверное, зашатались, услышав такую новость, точно актеры, изображающие удивление в старомодной мелодраме. Что же до судьи Персиванта, то он подошел к столу, отрезал себе добрый кусок пирога с мясом и положил его — кусок был дымящийся и такой аппетитный — на тарелку. Его спокойствие и интерес к хорошей еде передались и нам, и мы снова почувствовали уверенность. Мы сели и даже поели немного, пока он рассказывал, как провел день в городе.

Он нашел возможность поговорить со Сьюзен наедине, рассказав ей обо мне, и направил ее сюда. По его словам, он это сделал для того, чтобы мы смогли убедить друг друга, что оба невиновны. Это было сделано исключительно по наитию, ибо он, конечно же, не предполагал, что наша уверенность в этом будет столь твердой. Потом он задумал сходить в дом Герда и поговорить с доктором Зобергом.

Этого достойного человека он нашел безжизненно сидящим в гостиной, а в соседней комнате стоял гроб с телом Джона Герда. Зоберг, как сказал судья, был введен в заблуждение относительно убийства, и ему не терпелось предать суду горожан — казалось, их было несколько, — которые избили его. Однако более всего его тревожили обвинения против меня.

— Его самое большое желание — доказать, что вы невиновны, — говорил судья Персивант, — Он намеревается предоставить вам лучшего адвоката, хочет даже помочь оплатить его услуги. Он также клянется, что могут быть привлечены свидетели, которые сумеют доказать, что вы самый мирный и законопослушный гражданин в стране.

— Это очень порядочно с его стороны, — сказал я. — Согласно вашим рассуждениям сегодня утром, его позиция доказывает, что и он невиновен.

— А что это за рассуждения? — спросила Сьюзен, и я обрадовался, что судья продолжал, не отвечая ей:

— Я был рад, что прислал сюда мисс Сьюзен. Если бы ваша машина оставалась еще там, мистер Уиллс, то доктор Зоберг мог бы уехать на ней, чтобы объединить силы для вашей защиты.

— Думаю, что нет, насколько я его знаю, — возразил я, — Вся эта история, особенно в ее таинственной и оккультной части, заставила бы его оставаться на месте. Он безжалостно любопытен и, несмотря на временно пошатнувшееся здоровье, не трус.

— Я согласна с этим, — вставила Сьюзен.

— Что же до моих преследователей минувшей ночью, — продолжал судья, — то они по двое и по трое рыскали по покрытым снегом улицам. По большей части они были тяжело вооружены и полны решимости покарать меня за убийство их соседа. Совет был слишком напуган, а может, чересчур озадачен, чтобы справиться с ситуацией, а констебль был все еще в постели, тогда как младший О'Брайант взял на себя его полномочия, и тут я навел справки, пошел навестить раненого, который весьма решительно собирался подняться и снова взять власть в свои руки.

— Я арестую человека, который стрелял в меня, — мрачно пообещал О'Брайант, — а мой героический брат пусть прекратит играть в полицейского.

Судья поаплодировал этому выражению чувств, принес ему горячую пищу и виски, что только укрепило дух констебля. Вечером молодой О'Брайант наведался в Рощу Дьявола и в результате умер от когтей и зубов того, кто там обитает.

— Его горло было разорвано и окровавлено, он не мог говорить, — заключил судья, — но он указывал в обратном направлении, в лес, а потом пытался что-то нарисовать пальцем на снегу. Это было похоже на голову волка, с острым носом и ушами. Он умер, так и не закончив рисунка…

— Вы видели, как он выходил оттуда? — спросил я.

— Нет. К тому времени я вернулся в город, но потом видел тело и рисунок на снегу.

Он закончил ужинать и откинулся в кресле.

— А теперь, — добродушно произнес он, — наш черед.

— Наш черед делать что? — поинтересовался я.

— Встретиться с этим чудовищем лицом к лицу, — ответил он. — Нас трое, насколько я могу судить, а враг один. — Мы со Сьюзен пытались было заговорить, но он, улыбнувшись, поднял руку. — Знаю, мне не нужно напоминать, что все пока против нас, потому что враг, хоть он и один, злой и кровожадный и может менять образ и поведение. Возможно, он может переноситься на расстояние, что создает дополнительные трудности в том, как нам встретиться с ним лицом к лицу, так и обратиться за помощью.

— Я знаю, что вы имеете в виду под последними словами, — мрачно кивнул я. — Да будь здесь хоть десять тысяч дружелюбно настроенных констеблей вместо одного, настроенного враждебно, они бы и то нам не поверили.

— Верно, — согласился судья Персивант. — Мы словно группа озадаченных смертных в "Дракуле", у которых только собственные мозги и оружие против чудовища не более страшного, чем наш.

Трудно даже выразить, как нас поддерживали его неизменно успокаивающие параллели и доводы. Совсем запугать могут только неизвестное и непознаваемое. Мы, все трое, даже испытывали какое-то вдохновение, сидя за бутылкой вина, которую принес Уильям и разлил в три бокала. Судья Персивант произнес тост: "Чтобы волки проголодались!" — и мы со Сьюзен с радостью выпили.

— Не забывайте о том, что на нашей стороне, — сказал судья, ставя бокал. — Я имею в виду уверенность и смелость, о чем я говорил Уиллсу минувшей ночью и что мы можем призвать на помощь в любое время и всюду. Оборотень, если ему бросить смелый вызов, не будет уже так страшен. И по-моему, мы как раз те, кто может встретиться с ним лицом к лицу. Теперь мы готовы действовать.