— Нет! — Голос Мэлтби был тих. — Они выслали разведчика — посмотреть, что происходит. Свое дело он сделал. Все кончилось.

Глория опустила пистолет, отметив с досадой, что руки у нее трясутся, да и всю ее била дрожь. Она уже открыла рот, чтобы сказать: «Спасибо, вы спасли мне жизнь!» — но тут же вновь плотно сжала губы, потому что ее голос тоже дрожал. И еще потому, что Мэлтби спас ей жизнь! Потрясенный этой мыслью, разум благородной леди балансировал на краю бездны. Невероятно! Никогда прежде Глория не подвергалась личной опасности от конкретного живого существа. Однажды ее линкор нырнул в хромосферу звезды; еще не изгладился из памяти и космический катаклизм недавнего шторма. Но этим безликим опасностям можно было противопоставить изощренную технику и хорошо обученный экипаж. На сей раз все было совершенно иначе.

В продолжение обратного пути к корабельному отсеку Глория пыталась постичь сущность этого различия. И это ей, кажется, удалось.

— Спектр типичный, — говорил Мэлтби в микрофон астровизора. — Линий поглощения нет совсем; зато две желтые полосы интенсивны до рези в глазах. Как вы и предполагали, мы, по-видимому, имеем дело с голубым солнцем, фиолетовое излучение которого задерживается атмосферой. Так или иначе, — закончил он, — уникальность этого эффекта обязана своим происхождением плотности здешней атмосферы. Еше вопросы?

— Пока нет… — Астрофизик казался погруженным в размышления, — И вообще, мне больше нечего вам посоветовать. Надо еше осмыслить все это. Не могли бы вы пригласить к астровизору леди Лорр? С вашего позволения, мне хотелось бы поговорить с ней наедине.

— Разумеется.

Уступив место Глории, Мэлтби вышел наружу, сел в кресло и стал наблюдать за восходящей луной. Тьма — это он подметил еще прошлой ночью — словно была пропитана какой-то неуловимой, вездесущей фиолетовой дымкой. Ну, теперь это понятно!

При том расстоянии от центрального светила, на которое указывал его угловой размер, вместо восьмидесятиградусной жары здесь должен был бы царить ставосьмидесятиградусный морозб, если, конечно, видимый цвет солнца соответствовал действительному. Голубое солнце, одно из полумиллиона… Все это интересно, однако… Мэлтби невесело усмехнулся. «Мне больше нечего вам посоветовать» капитана Плэнстона звучало признанием безысходности положения, в котором… Он невольно поежился.

Мгновение спустя Мэлтби попытался нарисовать в своем воображении картину: себя самого, точно так же сидящего здесь через год, любуясь восходящей луной. И через десять лет… И через двадцать…

И тут он ощутил присутствие Глории — она стояла в проеме люка, пристально глядя на него. Он поднял взгляд. Поток белого света, лившийся изнутри корабля, придавал ее лицу странное выражение: оно казалось отбеленным — после той желтизны, которую взгляд уже привык считать естественной.

— Больше вызовов с корабля не будет, — сказала она и, повернувшись, исчезла.

Мэлтби равнодушно кивнул. Прекращение вызовов было безжалостно и жестоко, однако в данной ситуации полностью соответствовало уставу. Робинзоны не должны питать ложных надежд и строить волшебных иллюзий, порожденных наличием связи. Им следует с полной ясностью осознать, что они отрезаны навеки. Отныне и навсегда.

Что ж, пусть так. Факт есть факт, и с ним следует смириться. В одной из книг, прочитанных Мэлтби на борту линкора, была глава о потерпевших кораблекрушение. Оттуда он почерпнул сведения о зафиксированных в истории девятистах миллионах человек, заброшенных судьбой на неведомые планеты. Большинство из этих планет в конце концов были найдены; и не меньше чем на десяти тысячах из них возникли целые общества, образованные потомками жертв космических катастроф. По закону каждый — и мужчины, и женщины, независимо от положения, занимаемого ранее в обществе, — в первую очередь должен был содействовать умножению населения. Потерпевший крушение обязан отринуть все личное, забыть о собственных чувствах и думать о себе исключительно как об орудии космической экспансии человеческой расы. Для нарушителей этого кодекса предусматривались наказания. Разумеется, их некому было приводить в исполнение, если поселение робинзонов не находили; но к обнаруженным они применялись со всей строгостью. Конечно, суд может решить, что человек и робот… что ж, робот — это особый случай.

Прошло уже полчаса, как Мэлтби сидел здесь. Он поднялся и почувствовал, что голоден. Он совсем забыл об ужине. Мэлтби разозлился на себя. Черт возьми, нынешняя ночь — не время оказывать давление на Глорию. Рано или поздно ей все равно придется понять, что обязанности кока отныне лежат на ней.

Только не нынешней ночью.

Мэлтби поспешно вернулся на кораблик и направился в компактный камбуз, каким был оснашен каждый отсек «Звездного роя». Однако в коридоре он остановился. Из неплотно закрытых дверей струился свет. Внутри кто-то насвистывал — нежно, весело, хотя и немелодично; и оттуда распространялся аромат, который может источать только настоящее рагу.

Они чуть было не столкнулись на пороге.

— Я как раз шла позвать вас, — сказала Глория.

Ужин прошел в молчании и быстро закончился. Сунув посуду в автомат, они уселись на просторный диван. Наконец Мэлтби заметил, что Глория изучающе смотрит на него насмешливым взглядом.

— Есть ли шанс, — спросила она вдруг, — что земная женщина и мезоделлианин смогут иметь детей?

— Честно говоря, — признался Мэлтби, — я в этом сомневаюсь.

Он пустился в описание процесса холодного давления, формирующего протоплазму мезоделлианского зародыша. И все время, пока он говорил, Глория продолжала рассматривать его все тем же веселым взглядом. Когда же она наконец заговорила, голос ее звучал необычно.

— Со мной сегодня приключилась странная история — после того, как этот туземец метнул копье. Я поняла… — Глория с трудом подбирала слова. — Я поняла, что проблема роботов решена — по крайней мере лично для меня. Естественно, — спокойно закончила она, — я в любом случае не стала бы противиться. Но мне приятно сознавать, что вы нравитесь мне, — она улыбнулась, — и нравитесь беспредельно.

Голубое солнце, которое кажется желтым… На следующее утром Мэлтби, сидя в кресле, ломал над этим голову. Сегодня он поджидал визита туземцев и потому решил остаться у корабля. Он не спускал глаз с краев прогалины, с границы долины, с опушки джунглей, но…

Существует закон, вспомнил он, определяющий сдвиг цветовых компонентов светового луча в другие части спектра — например, в желтую часть. Закон довольно сложен, но поскольку все оборудование капитанского мостика сводилось к репитерам и аппаратуре дистанционного управления и не включало в себя собственно измерительных и наблюдательных приборов, Мэлтби приходилось полагаться на математику, если он хотел представить себе, к какому спектральному классу относится здешнее солнце и насколько оно удалено от планеты. Большая часть солнечной радиации, вероятно, достигала планеты в виде ультрафиолетового излучения. Однако проверить предположение было невозможно. Так что оставим это на будущее и вернемся к желтому.

Он вошел в кораблик. Глории нигде не было видно, но дверь ее спальни была закрыта. Мэлтби отыскал блокнот, вернулся в свое кресло и погрузился в расчеты. Через час ответ был готов: триллион триста миллиардов миль. Почти одна пятая светового года. Он отрывисто рассмеялся. Так вот оно что! Хорошо бы иметь более полные данные или…

Или?..

Разум его воспарил. Вспышка озарения выжгла пелену, застилавшую мысленный взор, и грандиозная истина открылась Мэлтби. С криком он вскочил на ноги и уже метнулся к входному люку, когда над ним скользнула длинная черная тень. Тень была столь огромна, что мгновенно закрыла собой всю долину. Мэлтби невольно остановился и посмотрел вверх.

Линкор «Звездный рой» завис невысоко над желто-коричневыми джунглями планеты; из его чрева уже выдвинулся, сверкнув желтоватым серебром в солнечных лучах, спасательный катер и сразу же стартовал вниз. У Мэлтби оставались считаные минуты, чтобы поговорить с Глорией, прежде чем катер приземлится.