Улучив небольшую паузу между атаками, Степан дико захохотал, запрыгал на одной ноге, сорвал с другой кед и запустил им в противника.

– У-у… с-су-у-укин сын, киш-ш-шки выжму, ж-желваки калом выж-жгу. Мо-ж-жно!

Алатор от неожиданности остановился:

– Чего, чего?!

Степан не удостоил ответом. Бросился к луже, зачерпнул вторым кедом дурной водицы вместе с грязью и плеснул в лицо противнику. Алатор на мгновение ослеп. Принялся тереть глаза. Вот дурень, нет бы сначала отскочить подальше.

Не дожидаясь, пока он исправит ошибку, Степан метнулся под ноги и ударил снизу… И тут же боковым перекатом ушел назад, принял боевую стойку.

Алатор охнул и, схватившись одной рукой за чресла, другую, с ножом, выставил перед собой. Медленно двинулся вперед на негнущихся ногах. В глазах смешивались боль с удивлением и, пожалуй, со страхом. Окажись он на месте Степана, не пожалел бы, закончил схватку разом. Отобрал бы нож, да и перерезал горло. Неужто чужак не смекнул, что может это сделать? Вряд ли. Значит, хочет измучить, унизить неприятеля. Не так-то он прост. Да и пес его знает, насчет Перуна…

Белбородко и на сей раз не стал геройствовать. Разорвал дистанцию, благо сделать это было сейчас несложно, и схватил каменюку. Взвесил на руке, как давеча Алатор – биту кистеня, подбросил несколько раз и… метнул. Эх, в голову не попал, жаль. Но и так неплохо. Алатор хакнул и согнулся. Согнешся тут, когда булыжник в ребра влетает. Прохрипел:

– Пес…

Степан не возражал. Пес так пес. Зато живой, который, согласно в здешних местах неизвестному Экклезиасту, существенно лучше мертвого льва.

Белбородко вновь нашел под ногами и бросил камень. Алатор попытался отбить его ножом. Как же! Нож-то – не меч и не секира, им камни отбивать несподручно. На сей раз «снаряд» угодил в солнечное сплетение. Алатор явно растерялся. Стоял и хватал ртом воздух. Степану его даже жаль стало. Ладно, хватит с тебя, решил он. Подпрыгнул и нанес в голову классический «маваси-гери», сиречь боковой поверхностью стопы. Алатор печально взглянул на Степана, дескать, что ж ты, гад, творишь, закатил глаза и рухнул. Нокаут. Нет, зашевелился. Пытается подняться. Значит, нокдаун!

Мужики ревели, как зенитовские болельщики. Добей его, добей! И откуда такая кровожадность? Белбородко выбил ногой нож, который Алатор все еще держал, и навис над побежденным. Это он так думал, что над побежденным!

Алатор вдруг повалился вперед мешком, словно теряя сознание. Но сознание не потерял, а вместо этого рванул Степана под колени и опрокинул на землю. Хорошо, что тот успел прижать подбородок, не то бы точно размозжил затылок. Одним невероятным прыжком Алатор оказался у него на груди. Железные пальцы сомкнулись на горле. Впрочем, не такие и железные… Степан накрыл Алаторовы ладони своими и, зацепив мизинцы, рванул назад, на излом. Алатор взвыл и отпустил. Замахнулся для удара, довольно сильно раскрывшись. «Как же, размечтался, – подумал Степан. – А этого не хочешь?» Степан обозначил атаку в кадык тыльной стороной кисти. Именно обозначил, потому что из того положения, в котором он находился, нанести сокрушительный удар было невозможно, и он решил понапрасну не злить Алатора, а лишь вынудить его защищаться. Алатор инстинктивно закрылся. Прекрасно. Степан прихватил руку и потянул вбок и чуть вниз, как бы продолжая защитное движение врага, настолько вписался в движение, что тот сперва даже не понял, что произошло. А когда понял, было уже поздно. Второй рукой Степан поймал неприятельский локоть, вонзил большой палец в болевую точку и вывернул руку, одновременно поворачиваясь всем телом.

Алатор слетел с него. Попытался встать. Что ж, и это неплохо. Степан отпустил локоть и позволил противнику податься вперед. Уступил дорогу и со всей силы впечатал кулак в челюсть недруга.

Удар оказалось столь мощным, что Алатор только беспомощно взмахнул руками и рухнул на землю.

«На сей раз, кажется, нокаут… – заключил он. – Нет, опять поднимается, вот ведь кость…»

Впрочем, «поднимается» слишком сильно сказано. Скорее, пытается подняться. Как работяга после «шахтерского запоя». Сперва Алатор встал на четвереньки и исподлобья посмотрел окрест. Взгляд его блуждал, ни на чем не способный остановиться. На лице то и дело мелькала злобная и одновременно довольно глупая усмешка. Дескать, нас бьют, а мы крепчаем. Вот он медленно, шатко поднялся, промычал что-то ругательное и вразвалочку, как медведь, потревоженный среди зимы, пошел на Степана.

– Может, хватит с тебя? Лучше бы полежал.

Но Алатор не слышал. Спотыкаясь и чуть не падая, он широко размахивал руками, видимо, метя в ухо.

– Угомонись, оковалок! – подныривая под пародию на хук слева, проговорил Степан. – Ты не в той форме, чтобы продолжать.

Промахнувшись, Алатор потерял равновесие и чуть не грянулся оземь. В последний момент выставил руку. Поднялся. И вновь попер на Степана.

«Представление несколько затянулось, – подумал Белбородко. – Пора опускать занавес».

Он поймал очередную «корягу» и швырнул нападавшего через бедро. Но не отпустил, а упал сверху. Алаторовым ребрам пришлось несладко.

Если бы его противник не был столь упрям, Степан на том бы и закончил. Но этот даже с переломанными ногами поползет в атаку. Подобру-поздорову не успокоится. Если не сможет ударить, то постарается вцепиться зубами или плюнуть ядовитой слюной. При других обстоятельствах Степана бы восхитило мужество врага, но сейчас было не до восхищения… А посему он взял шею Алатора в «замок». Кадык Алатора утонул в горле. Несильно, иначе бы отправился боец к праотцам, а лишь настолько, чтобы отключился. На сей раз по-настоящему!

Мужики заулюлюкали – понравилось! Особенно буйствовал рыжий, тот, который препирался с Алатором.

– Нож, держи нож, – вопил он, протягивая орудие убийства, – выпусти кишки! А то давай я сам, только кивни…

Нет, вот чего Степан точно делать не станет, так это выпускать кишки, чай, не мясник! Хотя Алатор бы наверняка его прикончил.

– Уйди!

Мужик обиделся:

– Ить, смотри, кабы не пожалеть потом…

Степан поднялся. Крикун, почуяв недоброе, подался назад. Мужики загоготали.

– Смотри, Байкак, не обделайся, – крикнул кто-то.

– Да ни, Ваула, ему можно. От него и так, что от козла… Никто и не заметит…

Тем временем в круг вошел ведун. Мертвенно-бледный, со вдруг ввалившимися щеками, он гневно взглянул на мужиков и прошипел:

– Что, сучья порода, крови моей захотели? Будет вам кровь, вдоволь налакаетесь.

Мужики разом смолкли.

– Ить, то ж Перун. Не гневись, батька! – послышался хриплый голос. – Кузнец же, батька… Он сказал…

Ведун вперился в людина:

– Перу-ун, говоришь?! Не желает Перун моей крови, потому помиловал Алатора Перунов посланец, верно?

– Верно, – проворчал Белбородко.

– А ты, Байкак, помалкивай, не то и тебя, и жинку твою, и выродков твоих, и скотину твою немочь неминучая поразит. Все как мухи перемрете.

Мужики понурились.

– Напьетесь, нахлебаетесь кровушки моей, – повторил ведун, – потому – вы упырей хуже… Не желаю вас боле охранять. Пущай, вона, хоть Угрим за вас перед богами заступается… А я не желаю, потому – обидели вы меня… И перед князем куябским пущай Угрим заступается. А не хотите Угрима, пусть тогда другой кто. Выбирайте себе нового старейшину.

Трясущейсся рукой он разорвал на груди рубаху, подобрал с земли нож и прочертил кровавый круг на груди, разделил его, проведя несколько прямых линий. Получился почти такой же знак, что и на земле. Потом принялся сечь ножом предплечье, оглашая пространство проклятьями.

«Азея старейшиной! – вскоре послышались голоса. – Азея старейшиной!»

Ведун остановился. Руку он исполосовал изрядно, однако раны были поверхностными, неопасными.

– Угрима призовите, – глухо проговорил он, – пущай кузнец вас нечисти продаст. Чтоб шкуры с вас живых посдирали. Чтоб вам лихолетья до самой смерти. Чтоб осиновый кол в могилы. Не заступник я вам. Зверь лесной заступник! – Провел ножом над бровями, по щекам. Лицо Азея обрамил кровавый треугольник.