66. Еврейский Антифашистский Комитет в СССР. 1941-1946. М., 1996. С. 279. Кстати, в тот же самый день, 19 мая 1948 года, «официальное признание прав еврейского народа» столь же бурно приветствовал и Давид Заславский (там же, с. 278-279), так что особое рвение этого перевертыша в посрамлении «сионизма» можно понять.

67. Г. Костырченко («Тайные преступления Сталина», с. 681) утверждает, что подпись М. Рейзена содержится на «подписном листе», приложенном к обращению в редакцию «Правды». Хорошо бы опубликовать факсимильный оригинал «подписного листа», притом непременно под самим «обращением», – тогда только можно будет судить, кто и под чем именно подписался («под чем именно» – не оговорка: доподлинно известно, что были как минимум два варианта «обращения» – первоначальный и откорректированный). К тому же изучавший эти материалы А. Н. Яковлев подтверждает, что подписи Рейзена под этим документом нет (Яковлев А. Цит. соч. С. 148). Даже если Рейзен приписал себе не имевшее место спасительное лукавство, которое в тех условиях все равно было бы мужественным поступком, это свидетельствует о том, какую незабываемую травму причинило ему выламывание рук.

68. Липкин С. Жизнь и судьба Василия Гроссмана. С. 33.

69. Кондратович Алексей. Новомирский дневник. М., 1989. С. 510. Литературовед Е. Ф. Книпович рассказывала мне, что Маршак нередко возвращался в своих рассказах к этому эпизоду, каясь за то, что у него не хватило мужества отказаться. Самуила Яковлевича Маршака я хорошо знал и подолгу беседовал с ним, но в разговорах со мной он тщательно избегал касаться событий начала 1953 года.

70. Источник. 1997. №.1.С. 143-146.

71. Шейнис 3иновий. Провокация века. С. 108. Профессор Р. Ш. Ганелин воспроизводит рассказы профессора С. Б. Окуня и академика И. И. Минца о том, что «первоначальный текст [письма] был заменен новым, и начался повторный приезд подписантов» (см.: Петербургский Еврейский университет. Серия «Труды по иудаике». Вып. 3. СПб., 1995). Факт «редактуры» подтверждает и Г. Костырченко, сообщая, что ее производил Шепилов (ук. соч., с. 681). О том же я знаю от Павла Антокольского, на разговор с которым зимой 1976 года я уже ссылался, и от Бориса Слуцкого, воспроизводившего свои разговоры с Ильей Эренбургом.

72. Фрезинский Борис. Помутневший «Источник», или О чем же евреи просили Сталина? // Литературная газета, 1997, 23 июля.

73. Рубинштейн Джошуа. Верность сердцу и верность судьбе. СПб., 2002. С. 267 и Литературная газета. 1948. 1 сентября.

74. Эренбург Илья. Люди, годы, жизнь. Воспоминания в трех томах. Т. 3. М., 1990. С. 228.

Прозрачнее, чем написал Эренбург в подготовленной для печати книге, сказать было нельзя, – ведь это писалось в первой половине шестидесятых годов, а в 1967 году Эренбурга уже не стало. Но Г. Костырченко, не моргнув глазом, заявляет (Лехаим. 2002. № 12), что в его мемуарах «депортация никоим образом не упомянута». Вот те на!.. А что же это такое – «затея, воистину безумная», что это за «события, которые должны были развернуться дальше» (то есть после подписания коллективного письма знаменитыми евреями) и что это за «дело», которое «замешкалось»? Что именно Сталин хотел сделать, как пишет Эренбург, но не успел? Г. Костырченко поверил бы, что речь идет о депортации, только если бы Эренбург употребил впрямую само это слово. Хотел бы я посмотреть, как он сам его бы употребил в каком угодно смысле в шестидесятые годы!

Ни Костырченко, ни Солженицын (между ними – полное единство) ни за что не хотят понять трагизма того поистине смертельного хода, на который пошел Эренбург.

Он, оказывается, лишь «сперва не подписывал» (курсив мой. – А. В.) и вообще проявил «непревзойденную изворотливость» (Солженицын, т. 2, с. 409). Так комментирует непререкаемый Верховный Судья рискованнейший и мужественный поступок Эренбурга.

Илью Григорьевича, как известно, многие не любят и многие порицают. Я тоже не отношусь к числу его слепых апологетов: немало отнюдь не лестных слов в его адрес читатель найдет и на этих страницах. Но книга моя посвящена не Эренбургу – здесь не место обсуждать ни его творчество, ни его судьбу. Скажу лишь, что даже самые категоричные и безжалостные к нему критики никогда не посягали хотя бы на одну страницу его жизни – военную, хорошо зная, какую роль сыграла для армии и для всей страны его неутомимая публицистика тех лет. Но – вот оценка этой публицистики Солженицыным («сдержать писательскую страсть», как он вроде бы старался, – см.: Московские новости. 2002. № 50. С. 20 – ему явно не удалось): «Илье Эренбургу ‹…› дано было «добро» сквозь всю войну поддерживать и распалять ненависть к немцам. ‹…› Эренбург отгремел главным трубадуром всей той войны ‹…› и лишь в самом конце был осажен» (т. 2, с. 349). Надо же, чтобы злоба до такой степени застлала глаза…

75. Полностью, а не в отрывках, впервые опубликовано в переводе на французский. См.: Berard Ewa. La vie tumultueuse d'llya Ehrenbourg. Paris, 1991. P. 298-299.

76. АП РФ. Ф. 3. On. 32. Д. 17. Л. 100.

77. Там же.

78. Костырченко Г. Цит. соч. С. 681.

79. Там же. С. 748.

80. Веauvоiг Simоne de. La Force des choses. Paris, 1963. P. 347.

To же самое говорил Эренбург и Эстер Маркиш. Он объяснял это тем, что «письмо напоминает призыв к погрому – даже не завуалированный. Речь идет ‹…› о коллективной ответственности за преступления убийц в белых халатах. ‹…› Гнев советского народа справедлив и неудержим, но, поскольку подавляющее большинство евреев истинные советские патриоты и их необходимо защитить, гарантировать их безопасность, видные деятели еврейской национальности просят партию и правительство поместить советских евреев в «безопасные условия» Восточной Сибири.». См.: Маркиш Эстер. Столь долгое возвращение. Тель-Авив, 1989. С. 305-307.

81. Русское воскресение. 1991. № 3 и Московский трактир. 1991. № 1.

82. Независимая газета. 1993. 4 апреля. С. 5.

83. Paпопорт Я. Л. На рубеже двух эпох. М., 1988. По рассказам, которые я слышал в Израиле, тот же вопрос (о дыхании Чейн-Стокса) задал другой следователь Вере Вовси, жене профессора Меера Вовси, арестованного по делу врачей, – кузена Михоэлса.

Нетрудно было догадаться: первые зримые последствия перемен в Кремле коснутся судьбы арестованных врачей и вообще всего апокалиптического проекта, получившего впоследствии условное название «Второй Холокост». Так оно и случилось, хотя и не сразу: впрочем, интервал в несколько дней или даже в несколько недель для неповоротливого и скрипучего советского механизма кажется ничтожным.

Журнал «Крокодил», готовивший свои материалы заблаговременно и не имевший возможности перестроиться на ходу, продолжал публиковать антисемитские фельетоны в номерах и за 20, и за 30 марта, но в ежедневных газетах эта тема исчезла напрочь, как будто ее никогда и не было, уже 2 марта, когда тиран еще корчился в конвульсиях. 4 апреля все газеты опубликовали информацию об освобождении врачей-убийц, о том, что признания в совершении несуществующих преступлений у них были вырваны «с применением строжайше запрещенных советским законом методов ведения следствия», и что, наконец, фабрикация этого дела была покушением на нерушимую дружбу братских советских народов.

Еще два дня спустя в той же «Правде» Мнхоэлс был уже назван «честным общественным деятелем», народным артистом СССР, оклеветанным «презренными авантюристами». Очевидность использованных эвфемизмов была столь велика, что ни в каких разъяснениях не нуждалась. Многие на радостях расценили эту публикацию как возврат к политике полного этнического равноправия, к отказу от какой бы то ни было дискриминации по «пятому пункту».

В информации о реабилитации врачей был приведен список уже не из девяти, как в январе, а из пятнадцати фамилий. Все «добавленные» – русского происхождения (профессора Василенко, Зеленин, Преображенский, Попова, Закусов, Шерешевский), что убедительно подчеркивает тенденциозно антисемитскую направленность сообщения от 13 января. И, напротив, не упомянутые в том сообщении и тоже реабилитированные профессора-евреи (даже такие известные, как Серейский и Рапопорт) снова не названы, будучи упрятанными в категорию «и другие»: обнажить весь масштаб антисемитской акции не решились даже сейчас.