Эта версия, в которой Сталин выступает несгибаемым интернационалистом, нарочито провоцирующим гитлеровского посланца, является, скорее всего, апокрифом. По логике событий у Сталина не могло быть намерения дразнить Риббентропа, да еще в таком вопросе. Имя Кагановича отсутствует в списке лиц, присутствовавших при подписании пакта[13], а по протоколу на обед, который следует за этим, приглашаются лишь те, кто участвовал и в самой церемонии подписания. Наконец, ни один другой источник, особенно с немецкой стороны, этот скандальный (для Риббентропа) и мужественный (для Сталина) эпизод не подтверждает. Видимо, рабски преданный Сталину до своего последнего вздоха Каганович просто хотел отлакировать постылую действительность…

Резкий поворот в кремлевской национальной политике пока еще никакой огласке не подлежал. Напротив, Сталин по-прежнему хотел выглядеть «несгибаемым коммунистом», то есть интернационалистом, как того требует коммунистическая доктрина. Иначе невозможно объяснить демонстративный жест, который последовал немедленно вслед за отъездом Риббентропа из Москвы: заместителем председателя Совета народных Комиссаров, то есть все того же Молотова (став наркомом иностранных дел, тот сохранил за собой пост главы правительства), Сталин неожиданно назначил Розалию Землячку (Залкинд)[14]. Ту самую, которая отличилась беспримерной (даже на фоне других большевистских террористов) жестокостью при расправе над Белой Армией и мирным населением в Крыму в 1920 году.

Землячка никогда не принадлежала к числу активно действовавших большевистских лидеров первого ряда, никогда не была до этого ни наркомом, ни заместителем наркома, довольствуясь второстепенными и третьестепенными постами в кремлевской номенклатуре. Была известна как на редкость серый, малограмотный функционер, абсолютно ничем, кроме резни в Крыму, себя не проявивший. Но Сталину явно нужно было символически «уравновесить» сговор с Гитлером и разгон наркоминдельской «синагоги» какой-то позитивной акцией на еврейскую тему – кадровой и в то же время ничего не значащей по существу. Назначение Землячки, – бесцветной и абсолютно ему преданной, заведомо готовой на все, – на крупный государственный пост было в этом смысле идеальным вариантом. Когда надобность в мимикрии отпала, когда антисемитская кадровая политика перестала быть секретом даже для публики, а не только для аппарата, Землячка со своего поста слетела. Это случилось в августе 1943 года. Ее пребывание в кресле вице-премьер-министра просто никто не заметил.

Хитрый, просчитывавший шаги, как в шахматах гроссмейстер высокого класса, на несколько ходов вперед, Сталин не ограничился лишь бесцветной Землячкой, а вернул на политическую сцену отстраненного было Соломона Лозовского (Дридзо), ранее возглавлявшего Профсоюзный Интернационал (Профинтерн). Причем отправил его не куда-нибудь, а в ту самую «синагогу», которую сам же и разогнал: Лозовский получил пост заместителя наркома иностранных дел. Попробовал бы теперь кто-нибудь сказать, что изгнанные из наркоминдела дипломаты, пострадали лишь за свое еврейское происхождение! Лозовский не представлял для Сталина никакой опасности. Звезд с неба он не хватал, безропотно исполнял любые предписания кремлевского диктатора и в качестве «еврейской ширмы» мог еще пригодиться…

Внезапно вспыхнувшая братская дружба с нацистской Германией и последовавший за этим раздел Польши неизбежно обострили все ту же «еврейскую проблему», поставив Сталина перед необходимостью решать ее не теоретически, а практически. Огромная масса польских евреев, спасаясь от нацистов, искала, естественно, спасения в Советском Союзе – в стране, где все народы равны и где никакой этнической дискриминации нет и не может быть. Десятки тысяч людей устремились навстречу наступавшей с Востока Красной Армии. Немецкие войска не препятствовали этому потоку, зато перед беженцами воздвигли преграду войска советские. Попытки прорваться встречались огнем, равно как и попытки некоторых беглецов вернуться обратно: по ним открывали огонь немцы. Эта бесчеловечность лицемерно представлялась советской дипломатией как недоразумение, спровоцированное неразумными германскими военачальниками.

17 декабря 1939 года новоназначенный заместитель наркома иностранных дел Владимир Потемкин докладывал Сталину о приеме им германского посла Шуленбурга: «Я пригласил Шуленбурга, чтобы сообщить ему о ряде случаев насильственной (!) переброски через границу на советскую территорию значительных групп еврейского населения ‹…› Я отметил, что при попытке обратной переброски (!) этих людей на германскую территорию германские пограничники открывают огонь, в результате чего десятки людей оказываются убитыми. ‹…› Ввиду того, что эта практика не прекращается и приобретает все более и более широкий характер, я прошу посла снестись с Берлином. ‹…› Шуленбург, изображая крайнее возмущение, заявил, что сегодня же снесется с Берлином и потребует прекращения насильственной переброски евреев на территорию СССР»[15]. Из письма явствует, что речь идет о многих тысячах польских граждан еврейского происхождения[16].

В «Открытом письме Сталину», написанном в сентябре 1939 года, знаменитый советский невозвращенец, «герой Октября», посол в разных странах Европы – Федор Раскольников называл вещи своими именами: «Еврейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними двери нашей страны, которая на своих огромных просторах могла гостеприимно приютить многие тысячи эмигрантов»[17].

Ясное дело – германские власти не изгоняли польских евреев в Советский Союз – те сами бежали от нацистов, как от чумы. Им в голову не могло прийти, что в стране «победившего коммунизма» к ним отнесутся ничуть не лучше, чем в стране победившего национал-социализма. Но еще более печальная участь ждала евреев немецких, в большинстве своем коммунистов, которые эмигрировали в СССР и которых Сталин пообещал вернуть Гитлеру. Пообещал – и вернул. В дипломатической переписке они именовались «германскими гражданами, арестованными в СССР и подлежащими репатриации на родину», – в соответствии с секретным советско-германским протоколом от 28 сентября 1939 года.

Арестовано было, как известно, множество немецких коммунистов, главным образом еврейского происхождения, – значительную их часть еще не успели расстрелять, и теперь им предстояло вернуться к тем, от кого они бежали. Все тот же Потемкин, 21 ноября 1939 года, в таких выражениях докладывал об этом Молотову и его первому заместителю Вышинскому: «О положении вопроса об арестованных в СССР германских гражданах ‹…› Этой работе дано благоприятное направление, и не исключена возможность некоторых практических решений уже в течение будущего месяца. Типпельскирх[18] выразил большое удовлетворение. Он добавил, чтобы эвакуированные немцы (в дипломатических документах – и советская, и германская стороны – избегают называть обреченных на «эвакуацию» евреями. – А. В.) направлялись более или менее крупными партиями в Ленинград, откуда их могло бы доставить в Германию специально присланное из Германии судно»[19].

О том, что собой представляла эта «эвакуация», подробно рассказано в воспоминаниях жены казненного по приказу Сталина члена политбюро германской компартии Гейнца Ноймана – Маргарет Бубер-Нойман (ее книга «Узница Сталина и Гитлера» вышла во Франкфурте-на-Майне в 1949 году).

Жестокий парадокс судьбы состоял в том, что, обреченная на гибель в Гулаге, Маргарет Бубен-Нойман, благодаря «эвакуации», выжила в нацистском лагере Заксенхаус и в 1946 году давала свидетельские показания в Париже на процессе Виктора Кравченко против арагоновских «Леттр франсез». За рассказанную ею правду о циничном предательстве Сталина подверглась глумлению и насмешкам со стороны представителей «прогрессивного еженедельника».

Логика развития событий неизбежно приводила к тому, что Сталин – хотел он того или нет – был вынужден подчиняться антисемитским требованиям нацистов, даже когда речь шла о сугубо внутренних делах Советского Союза. Гитлеровцы без сомнения знали, что неприятие евреев в любой форме найдет в Кремле полную поддержку. Например, из информации, опубликованной в газете «Ленинградская правда», германское посольство узнало, что на киностудии «Ленфильм» снимается картина о Карле Либкнехте.