Ясно, что этот адский дар Сталин никак не хотел приписать себе, и молва, переадресовавшая его Френкелю (не исключено, что намеренно запущенная из лубянского штаба), хорошо работала на мудрый замысел «чудесного грузина». Столь же ненавистными заключенным, и – справедливо ненавистными, разумеется, были другие начальники лагерей, и Сталин мог испытывать лишь удовлетворение оттого, что ревностно служившие ему евреи-садисты вызывают презрение и злобу у миллионов своих рабов. Эту горькую страницу истории российского еврейства, а значит и России, негоже замалчивать: она требует глубокого, объективного анализа и четкой оценки – ни то, ни другое нельзя отдавать на откуп злобствующим юдофобам, извлекающим из этой, никого не красящей, страницы истории свой пропагандистский капиталец.
Подчеркнем, однако: палачей русского (грузинского, армянского, латышского, польского и пр.) происхождения было не только не меньше, но на определенных этапах значительно больше, чем евреев, особенно на региональном уровне (в этом каждый может убедиться, обратившись к ценнейшему справочнику: «Кто руководил НКВД. 1934-1941 г.» (Сост. Н.В.Петров и К.В.Скоркин. М., 1999.). Однако их палачество с национальной принадлежностью никак не сопрягалось в сознании, зато истязатели и палачи (конечно же, истязатели и палачи!) еврейского происхождения непременно воспринимались прежде всего как евреи.
Если бы их хоть как-то беспокоила репутация народа, к которому они принадлежали (хотели того или нет, но – принадлежали), да к тому же с тем клеймом, которое накладывали на этот народ отечественные черносотенцы разных призывов, они, возможно, бежали бы без оглядки от кресел в том ведомстве, куда их тянули. Но в том-то и дело, что интересы соплеменников были им глубоко чужды, ничего собственно еврейского в них не было, евреев они терзали точно так же, как не евреев. Даже еще свирепей, – чтобы не заподозрили в покровительстве.
Кем они были, все эти члены Лубянской зондеркоманды? Безграмотным и тупым плебсом с комариными мозгами, поднявшимся на гребне «революционной» волны! Так и не овладевшие никакой профессией ученики портных, сапожников, парикмахеров, приказчиков, официантов… Лишь очень немногие из них имели даже начальное образование. О среднем, тем более о высшем, и речи быть не могло. Для них работать там, да к тому же на полковничьих и генеральских постах, было делом не постыдным, а почетным. «Генерал Михаил Белкин, – рассказывает об одном из этих заплечных дел мастере историк и публицист Лев Безыменский, – (в молодости) еврейский рабочий, был не единственным человеком такого рода у Берии, которому верно служили много евреев (и Ежову тоже! – А. В.) ‹…› Берия понимал, как можно использовать евреев, которые евреями быть не хотят»[31]. В том смысле не хотят, что не щадят никого, демонстрируя свой несгибаемый пролетарский интернационализм.
Скорбя о жертвах сталинизма, сегодняшние лубянские руководители назойливо напоминают о пострадавших от репрессий своих коллегах: и они, стало быть, не палачи, а жертвы. Насчитали примерно двадцать тысяч… Неплохо бы, однако, отделить овец от коздищ. Среди этих двадцати тысяч уж никак не меньше четверти, а то и трети, непосредственных участников репрессий, захлебнувшихся в крови, которую они сами обильно и беспощадно проливали. В то время как гибель сотен тысяч узников тщательно скрывалась, их родственникам сообщали о мифических приговорах («десять лет без права переписки»), расправа с палачами (первое бериевское «исправление перегибов») ни для кого не была секретом. Как повинные в необоснованных репрессиях, они становились объектом вполне заслуженных, но целенаправленных поношений, и никто не старался пресечь слухи о той судьбе, которая их постигла. Имена расстрелянных на этот раз красноречиво говорили сами за себя: посмотрите, кто виноват в гибели ваших близких! Истязателей настигло возмездие, но истязаемым не вернули при этом ни жизнь, ни свободу, ни доброе имя.
…Красноречивый язык цифр наглядно свидетельствует об эволюции сталинского отношения к еврейским кадрам на руководящих постах. Динамика еврейского присутствия в верхушке спецслужб говорит сама за себя. Если летом 1934 года евреи составляли 31 процент всех работников высшего эшелона НКВД, осенью 1936 года – 39 процентов (пик их присутствия), весной 1937 года – все еще 37 процентов (практически тот же уровень), то дальше идет неуклонный спад: осенью 1938 года – 21 процент, а уже летом 1939 года – всего лишь около 4 процентов[32]. Конечно, это связано прежде всего с первой волной чистки, обрушившейся на НКВД, когда Сталин решил уничтожить тех, кто ревностно осуществлял террор по его же распоряжению.
Во главе всего Архипелага стоял Матвей Берман (он же возглавлял осуществлявшееся трудом заключенных строительство Беломорско-Балтийского канала), заместитель наркома внутренних дел СССР. Его расстреляли в феврале 1939 года. Это была одна из жертв «возвратной волны», когда Сталин решил уничтожить большинство из вчерашних палачей, которые слишком многое знали и стали слишком могучими. Кроме того, опять-таки, надо было направить ненависть изнемогшей от крови страны по желанному руслу. Уничтожая тех, кто осуществлял Большой Террор, Сталин одним ударом достигал две цели: снимал вину с себя самого и переносил ее на «еврейский предательский клубок, свивший себе гнездо под крышей НКВД».
Среди уничтоженных брат Матвея Бермана – Борис Берман, нарком врутренних дел Белоруссии, заместили наркомов внутренних дел СССР Яков Агранов (Сорензон), Лев Бельский (Левин), Семен Жуковский, Леонид Заковский (Генрих Штубис), наркомы внутренних дел союзных и автономных республик Лев Залин (Зельман Левин; Казахстан), Израиль Леплевский (Украина), Семен Миркин (Северная Осетия), Михаил (Яков) Раев (Каминский; Азербайджан), Илья Рессин (Республика немцев Поволжья), заместители наркомов Иосиф Блат, Зиновий Кацнельсон, руководящие работники Главного управления госбезопасности НКВД СССР Яков Аронсон, Соломон Бак, Моисей Богуславский, Яков Вейншток, Захар Волович, Марк Гай (Штоклянд), Матвей Герзон, Моисей Горб, Илья Грач, Валерий Горожанин (Кудельский), Израиль Дагин, Яков Дейч, Лазарь Коган, Владимир Курский, Михаил Литвин, Генрих Люшков (бежал в Японию и уничтожен в августе 1945 года «самураями», а не на Лубянке), Лев Миронов (Коган), Сергей Миронов (Мирон Король), Карл Паукер, Александр (Израиль) Радзивиловский, Григорий Раппопорт, Абрам Ратнер, Яков Серебрянский (Бергман), Абрам Слуцкий, Давид Соколинский, Соломон Стойбельман, Меер Трилиссер, Семен Фирин (Пупко), Владимир Цесарский, Леонид (Исаак) Черток, Исаак Шапиро, Сергей Шпигельглас и еще очень много других энкавэдистских шишек того же уровня и, увы, того же происхождения. Некоторые из них не имели прямого отношения к репрессиям, занимаясь премущественно заграничными операциями, но кто же не знает, что заграничные операции были сплошь и рядом отнюдь не менее кровавыми, чем «операции» в лубянских подвалах?
После спада этой волны террора опустевшие места другими евреями уже заняты не были. Перед самой войной процент их присутствия на руководящих постах в НКВД почти не поднялся (около 5,5 процента), тогда как процент русских с 31 процента (лето 1934 года) подскочил к весне 1941 года до 65 процентов[33].
Чуждые всяких эмоций цифры подкрепляют компетентное свидетельство лубянского генерала Павла Судоплатова, воспроизведенное его сыном Андреем. Генерал рассказывал сыну, что в 1939 году чекисты получили устную директиву следить за тем, какой процент лиц той или иной национальности находится в руководстве различных ведомств (не только в самом НКВД). Слово «евреи» не упоминалось, но ни для кого, уточняет генерал, не было секретом, о какой национальности идет речь, притом впервые за годы советской власти вошло в служебный словарь понятие «система квот» (то есть, попросту говоря, «процентная норма» царского времени)[34].
В воспоминаниях Павла Судоплатова содержится и еще один эпизод, который необходимо связать со всеми другими того же ряда, тем более что все они относятся к одному и тому же времени. В 1939 году начальник управления идеологической контрразведки НКВД Сазыкин получил личный приказ Сталина арестовать Илью Эренбурга, как только он вернется из Франции, где тот все еще пребывал в качестве корреспондента «Известий». По чистой случайности (?) именно в эти дни на Лубянку пришла шифрованная депеша от резидента НКВД в Париже Льва Василевского, в которой он высоко оценивал политический вклад Эренбурга в развитие советско-французских отношений и его антифашистскую деятельность. Берия сразу же доложил об этой шифровке Сталину. «Ну, что ж, – сказал Сталин, – если ты так любишь этого еврея, работай с ним и дальше»[35].
