С силой распахнулась входная дверь. Сара едва успела выставить вперед руки, чтобы удар не пришелся по лицу, а привратник или швейцар громко проворчал: «Ну и подонок!»

Друзья уже вышли на улицу. Наверное, Адам сказал им, что Сара поехала домой, поручила ему попрощаться за нее. Она с горечью подумала, что все уже привыкли к ее ранним уходам, а вот Адам на этот раз задержится. На парковке было темно, машины разъехались, посреди на асфальте переливалась лужа бензина. Сара обошла лужу, высматривая свой автомобиль, и увидела одинокий огонек.

Сигарета. Адам сидел на крыле чужого автомобиля и курил. Когда Сара, вздрагивая всем телом, подошла вплотную, он вынул сигарету изо рта, зажал ее двумя пальцами и медленным, плавным жестом вложил Саре в рот.

Почти в тридцать два года — рановато, пожалуй — Сара обнаружила в себе зачатки эксцентричности. О необычном романе с Адамом Фоли она предпочитала думать пореже, поскольку мысли могли нарушить или вообще уничтожить атмосферу отчужденности и холодности между ними. Но это решение было не менее эксцентричным, чем сам роман. Кроме того, ей не хотелось никого пускать в свой дом. Она дважды приглашала мать — сразу после смерти отца и совсем недавно, — но ее отказ доставил Саре прямо-таки смешное облегчение. После каждого отказа, вернувшись домой, она наслаждалась роскошью уединения, выпивала и засыпала в одежде прямо на ковре.

Она чувствовала, что лучше вообще никого сюда не звать, даже (и это открытие удивило ее) Хоуп и Фабиана. Сара немного развлеклась, перебирая способы полностью оградить себя от гостей: например, развесить на стенах порнографические снимки, никогда не делать уборку, ходить по дому голой.

Однако в тот вечер, когда Сара ждала Джексона, от крайних мер пришлось отказаться. При мысли об этом визите Сара застонала и принялась корчить рожи перед зеркалом — еще одна эксцентричная привычка, помимо склонности разговаривать вслух с самой собой. Джейсон зайдет, потому что он сейчас в Лондоне, приехал по ее делам и напросился к ней. Ну и что? Он мог бы сообщить ей новости по телефону или в письме, но можно сделать это и при личной встрече, ведь они оба в Лондоне. Джейсон позвонил в колледж после ее семинара — и что еще она могла сказать? Он даже не заметил, как мрачно прозвучало ее согласие.

От шрамов после прыщей, старой одежды и акцента он, конечно, не мог избавиться, но мог бы хоть принять ванну и вымыть волосы. Колин Райтсон, старая развалина, несколько месяцев назад в приступе жалости к себе поведал Саре, что, помимо артрита и снижения слуха, страдает еще одним недугом — утратой обоняния. Когда Джейсон переступил порог ее дома, Сара и сама была бы рада лишиться обоняния, к сожалению слишком хорошего. Одежда Джейсона пахла землей, кожа и волосы — застарелым потом.

Она предложила ему выпить и уселась как можно дальше от гостя. Большую часть дня Джейсон провел в архиве, искал записи о членах семьи Райанов, нашел всех детей Джона Уильяма и Анны Элизабет Райан, проследил судьбы некоторых из них. Заметив, как торопливо и словно украдкой он проглотил джин — можно подумать, кто-то покушался на его порцию, — Сара предложила налить еще. Джейсон покачал головой.

— Бабушка хранит бренди для лечения, — пояснил он. — Иногда я симулирую обморок. — Сара даже не улыбнулась. — Джин я уже давно не пробовал. Не хотелось бы расклеиться. Может, воды нальете?

— Сейчас. — Она принесла из холодильника «Перье». — Расскажите про Райанов.

— Они поженились в 1925 году, в Ипсвиче. Фамилия жены — О’Дрида. Первенец, Джон Чарльз, родился 20 апреля 1926 года.

Глаза сильно закололо, как будто подступили слезы, и собственный ровный голос показался ей чужим:

— Это и был мой отец?

— Вполне возможно. А вы как считаете? Он всего на три недели старше Джеральда Кэндлесса.

Сара постаралась сохранить тот же ровный тон:

— Смерть ровесника произвела на него неизгладимое впечатление. Можно себе представить, как его отец вернулся домой рассказал, какая стряслась беда, у Кэндлессов умер единственный сын, и миссис Райан пошла навестить их вместе со своими детьми, с маленькими мальчиками… Господи, это же моя бабушка! — Голос ее сорвался, с этим Сара ничего поделать не могла, но слезы сдержала, резко наклонив голову и прижав ко лбу кулаки.

— Не надо раскисать, — Джейсон, подошел к ней, сел рядом, даже руку на плечи положил.

Лучшее средство, чтобы в зародыше погасить любые эмоции. Сара едва не сбросила его руку, едва не прикрикнула на него, чтобы отошел и оставил ее в покое. Еще хуже, чем чужая немытая ладонь, оказался платок, серый, мятый, покрытый засохшими соплями, задохнувшийся в нестираной одежде.

— Все в порядке, — она порывисто вскочила. — Спасибо. Давайте, еще налью. Со льдом.

Джейсон радостно закивал. На его стакане отпечатались липкие пальцы, остались разводы слюны.

— Продолжайте, — попросила Сара. — Со мной все в порядке.

— Семья была католическая, из Ирландии, об этом бабушке рассказывала мать. Вслед за Джоном Чарльзом на свет появились еще пятеро. Сначала Джеймс Роберт и Десмонд Уильям. — Джейсон читал вслух свои записи. — Это они, вероятно, поджидали у калитки вместе с вашим… — он осторожно покосился на нее, — с вашим отцом, поскольку Маргарет родилась только в августе 1933 года, а двое младших, Мэри Энн и Стивен, лишь в 1935 и 1937 году соответственно.

— Выходит, Стивен был младенцем, когда умер его отец.

Джейсон сверился с записями:

— Трубочист Райан умер в апреле 1939 года, когда Стивену было… полтора года. Вашему отцу только исполнилось тринадцать. Вскоре после этого, еще до начала войны, насколько я понимаю — точно мы не знаем, учтите, — семья переехала в Лондон. Миссис Райан, а с ней Джон, Джеймс, Десмонд, Маргарет, Мэри и Стивен перебрались в Лондон, к родственнику.

— Что это за родственник?

— Во всяком случае, не брат, — ответил Джейсон. — О’Дрида — редкое имя. Я просмотрел несколько телефонных справочников разных областей и не нашел никого. В архиве есть запись об Айне Элизабет О’Дрида, родившейся в Хэкни в 1897 году, и о ее сестре Катерине Мэри О’Дрида, родившейся в 1899 году, а братьев нет.

— Ваша бабушка не могла бы уточнить?

— Я предлагал ей на выбор: «дядя», «деверь», но впустую. Похоже, она рассказала все, что ей известно. — Джейсон с усмешкой добавил: — Если стану давить, она вспомнит и то, чего не знала.

— Хэкни нам что-то даст?

— Может быть. Однако в современном справочнике Хэкни О’Дрида отсутствуют. Еще бы, сто лет прошло.

— Что же дальше?

Вместо ответа он задал встречный вопрос:

— Ваш отец католик?

Сара покачала головой, но тут же вспомнила о загадочном предмете, все еще хранившемся в словаре, между «Графом» и «Динамичностью», и отдала пальмовый крест Джейсону:

— Он не уходил из дома по воскресеньям с утра. Я бы знала, я всегда проводила выходные дома.

— Может, он ходил на субботнюю мессу. Во многих католических храмах есть вечерняя служба по субботам.

— Как вы много знаете! — Ей вдруг захотелось поддразнить Джейсона.

— Пора мне домой, — сказал Джейсон, глянув на часы.

Он произнес эти слова сокрушенно, со вздохом, пожимая плечами, и посмотрел на Сару, будто она могла предложить ему более привлекательную альтернативу. Что, она должна оплатить ему номер в гостинице?

— Выпейте на дорогу, — сказала она и, пока он наполнял стакан, добавила, поддавшись внезапному порыву: — Я оплачу вам такси до Ливерпуль-стрит.

— Спасибо. На десятичасовой я опоздал, но еще будет поезд в одиннадцать.

— С утра у вас лекция?

— Вообще-то я сейчас не хожу на занятия, — теперь он избегал смотреть Саре в глаза. — Разве вы не догадались? Я… провалился, в общем. После Пасхи так и не возвращался.

— Ясно. — Но ей ничего не было ясно. — А ваша стипендия, на что же вы существуете?

— На ваши деньги, — откровенно ответил он. — Вас мне будто Бог послал. — Тут он заставил себя встретиться с ней глазами. — Во всех смыслах.