Вернувшись домой, она разберет все бумаги, закончит дело, которое было начала, но отступила в страхе. Наведет порядок, стерильную чистоту, уничтожив все следы Джеральда, и тогда выставит дом на продажу. Вот о чем размышляла Урсула, когда встретилась взглядом с Сэмом Флемингом.

Первая реакция была детской: захотелось спрятаться. Не попадаться ему на глаза или, по крайней мере, сделать вид, будто она его не заметила, проскользнуть мимо, глядя под ноги. Но поздно — он увидел ее и протянул обе руки:

— Урсула!

Щеки заалели.

— Привет!

— Постойте, я угадаю. Вы были в издательстве?

Особой проницательности для этого не требовалось. Зачем еще она приехала бы в Лондон — чтобы посетить Британский музей?

— Я спешу на электричку, — сказала Урсула.

— В котором часу ваш поезд?

Она ответила честно — и тут же пожалела об этом: не могла соврать, перенести отправление на полчаса раньше!

— У вас много времени в запасе, — сказал Сэм. — Мы вполне успеем выпить по чашке чая.

Сидя напротив него в кафе, Урсула подумала, что вполне может высказать свои мысли вслух. Терять ей нечего. В эту минуту, помешивая чай, она вдруг поняла, что терять нечего — все потеряно.

— Зачем вы пригласили меня? — спросила она, прямо глядя Сэму в глаза. — Если бы вам хотелось повидаться, вы бы мне позвонили. Случайная встреча. Вы стараетесь быть вежливым? Нет никакой надобности.

— Я звонил вам, — сказал Сэм. — Звонил дважды. В первый раз мне сказали — я, признаться, не поверил, — что я не туда попал, во второй раз не застал вас, но просил передать мой номер телефона.

— Ясно. — Значит, это было в выходные, когда девочки гостили дома. — Наверное, вы говорили с моей дочерью. Мне ничего не передавали.

— Я хотел объяснить, что хотел поближе познакомиться с вами вовсе не ради книг вашего мужа. Не ради драгоценных первых изданий. Это просто смешно. Я хочу узнать вас потому, что вы мне нравитесь. Вы очень привлекательны. Мы могли бы найти общий язык.

— Спасибо за откровенность, — сказала она.

— Я по-прежнему уверен в этом. Более чем когда-либо. Эта случайная встреча — счастливое совпадение. Мне невероятно повезло.

— Не совсем случайная. — поправила Урсула. — Неподалеку находится ваш магазин, так? Каждый день примерно в это время вы проходите по площади. Однажды и мне пришлось пройти здесь. — На миг она ощутила отголосок того чувства, которое поразило ее — да, поразило как болезнь, тогда, летним вечером в отеле. Голос Сэма, его лицо, столь явное желание понравиться ей… Уже много лет никто за ней не ухаживал. — Мне пора на поезд, — объявила она.

— Я пойду с вами. Провожу вас. Так ведь обычно делается?

Урсула заверила Сэма, что провожать ее не стоит. Всего одна остановка до Кингс-Кросс и пересадка на кольцевую линию. Спасибо, что предупредили, откликнулся Сэм, но вообще-то он знаком со схемой лондонского метро, и это не помешает ему проводить Урсулу.

На перегоне между Кингс-Кросс и Юстон-сквер поезд затормозил и простоял десять минут. Урсула расспрашивала Сэма про Молли, он рассказывал ей о детях, и как раз заговорил о том, что Молли придется подумать о новом браке, когда Урсула сообразила, что опаздывает на поезд. Добраться до Паддингтона вовремя уже не удастся, а следующий поезд слишком поздно, она не успеет сделать пересадку в Барнстепле. Электричка дернулась, тронулась с места, но было уже поздно. Она прикинула, не попроситься ли переночевать к Саре или Хоуп. Одна из них откажет, вторая позволит приехать, но таким мрачным тоном, что ей этого не вынести.

Глаза быстро наполнялись слезами. Сэм с тревогой поглядывал на нее. Все ясно, сказала себе Урсула, нервы сдают. Еще немного — и я окончательно потеряю голову, развалюсь на куски.

— Что случилось? — спросил он.

— Я опоздала на поезд.

— Понятно. Выйдем на следующей остановке.

Это была Бейкер-стрит. На эскалаторе Сэм сказал:

— Забронируем на ночь номер в гостинице, а потом я поведу вас ужинать, и вы поведаете мне свое горе. Догадываюсь, что горюете вы не из-за поезда и даже не из-за смерти супруга.

— Нет, — тихо согласилась она, — нет, не из-за него.

Ей послышалось, будто Сэм сказал, что хотел бы видеть ее счастливой, но на станции было шумно и ей, скорее всего, померещилось.

16

Когда думаешь, что собеседник тебя слушает, он на самом деле ждет своей очереди высказаться.

«Человек из Фессалии»

Джейсон Тэйг разыскал в Котсволде вдову Роберта Наттола, Анну. Ее супруг работал дантистом в Оксфорде, а выйдя на пенсию, поселился с женой в Чиппинг Кэмплен.

— Кстати, насчет дантиста, — сказала Сара. — Ведь был же у Кэндлессов дантист?

— Вряд ли. В тридцатые годы люди не ходили на регулярные осмотры к дантистам. К нему обращались, только чтобы выдернуть зубы, если разболятся. На всякий случай я спрашивал бабушку, и она сказала, что у ее отца к двадцати пяти годам не осталось ни одного зуба.

— Да вы что?

— Вот-вот, так я ей и ответил. У бабушки, насколько я помню, были вставные челюсти. Она не ходила к дантисту до семнадцати лет. А когда переехала в Садбери, ей вырвали зуб.

Как бы понравились отцу рябое лицо и провинциальный говор «родственника»?

— Опять мы в тупике, — сухо подытожила Сара.

— Не сдавайтесь. У нас в запасе точильщик ножей и столяр. Вы чек мне выслали?

Саре было четырнадцать, когда «Гамадриаду» номинировали на «Букера». Достаточно много, чтобы понимать, какое значение придается этой награде, и достаточно мало, чтобы обидеться и жаловаться на несправедливость, когда папочке не досталась победа. Она читала роман и верила, что главная героиня, Дельфина, списана с нее. Уточнила у отца, и тот ответил:

— В Дельфине есть кое-что от тебя и кое-что от Хоуп.

Что именно? Отец пояснил: красота и ум. А как же все остальное? Застенчивость Дельфины, ее доброта, любовь к укромности? Их с Хоуп никто бы не назвал застенчивыми, сдержанными или добрыми, если на то пошло.

— Это другая девушка, из далекого прошлого, — сказал отец. — Нет, я не был влюблен в нее. Это… — Он помедлил и добавил: — Это моя родственница.

Теперь Саре вспомнился тот разговор. В связи с «Гамадриадой» она подумала о Фредерике Киприане. Тогда он еще был редактором отца. После «Гамадриады» он ушел на пенсию, не дожидаясь новой книги. Кое-кто говорил, потому и ушел на пенсию, что «Гамадриада» не получила «Букера». За ужином, когда объявляли победителя, Фредерик повел себя словно уязвленный автор: встал и вышел из-за стола. Издатели, как правило, столь болезненно не реагируют.

Сара несколько раз встречалась с ним в семидесятые годы, когда Киприан приезжал в Ланди-Вью-Хаус с женой или без жены. Он был далеко не молод, жена старше на несколько лет; вскоре она умерла. Сара знала, что Киприан живет неподалеку от ее дома в Кэмдене. Как-то раз она проверяла его адрес по справочнику, а зачем — забыла. Возможно, из праздного любопытства, поскольку ни звонить ему, ни навещать она не собиралась.

Но теперь повод появился. Если Киприан еще не умер — а Роберт Постль подтвердил, что старик еще на этом свете, — то живет он за углом, в двухстах метрах от нее. Сара прошла квартал и осмотрела снаружи здание из красного кирпича с высоким крыльцом. Дом казался заброшенным, необитаемым. Помедлив с минуту, она поднялась по ступенькам и нажала кнопку звонка.

Никто не ответил. Она позвонила снова, и дверь отворила женщина, с виду лет на десять старше Сары, усталая, измученная, раздраженная, в нелепом темно-лиловом костюме.

— Да? — спросила она.

— Я Сара Кэндлесс, дочь Джеральда Кэндлесса. Можно поговорить с мистером Киприаном?

— М-м-м…

— Он издавал книги моего отца в «Карлион Брент».

— Мне это известно, мисс Кэндлесс.

Женщина смотрела на нее с подозрением. Саре показалось, что это дочь Киприана, Джейн. Или Джин? Виделись ли они раньше, много лет назад, или она просто угадала что-то знакомое в этом настороженном, напряженном лице?