Он добросовестно прошелся круговым маршрутом вдоль всей доступной пассажирам палубы – столь же неспешно, как прочие обитатели первого класса, гулявшие здесь. И не увидел среди них ни Штепанека, ни Луизы. Сплошь незнакомые лица. Уныние подкрадывалось нешуточное. Все выглядело бесполезным, нелепым, ненужным – самонадеянный мальчишка, вздумав разыгрывать великого сыщика, столь опрометчиво поднялся на борт этой громадины, где нужного человека отыскать оказалось не легче, чем иголку в стоге сена. А потом придется пересекать океан в обратном направлении, ничего не добившись, имея не один день для печальных размышлений о поражении и собственной глупости…
Он попытался взять себя в руки – как-никак пара дней еще оставалась в его распоряжении. С тоской посмотрел вперед, в сторону корабельного носа, туда, где шлюпочная палуба заканчивалась запретным для пассажиров ходовым мостиком. Там рулевая рубка, там каюты капитана и офицеров – тех, кто только и мог помочь ему в поисках, но власти над ними у Бестужева нет никакой, принудить их невозможно, а придумать какую-нибудь хитрую уловку, когда они совершенно добровольно покажут список пассажиров и дадут необходимые пояснения, представляется уже совершенно невыполнимым… Ну, что здесь можно придумать, господи?
Усевшись в оставленный кем-то у борта раскладной шезлонг, он развернул газету под названием «Атлантик дейли бюллетин». Газета была объемистая, в двенадцать страниц, и издавалась здесь же, на пароходе, благодаря все той же размашистой поступи технического прогресса. Самые свежие и интересные новости сообщались с берега посредством радиотелеграфа и ежеутренне обнародовались с помощью судовой типографии. Достаточно было выложить несколько шиллингов.
Одна маленькая закавыка: эти чертовы британцы в спеси своей как-то совершенно не задумывались над тем непреложным фактом, что по всей Европе (которую они высокомерно именовали «континентом») основным языком для общения меж представителями самых разных народов служит французский. И газету, соответственно, печатали на своем родном языке, которым Бестужев не владел совершенно. Так что он и сам толком не знал, зачем ее приобрел – разве что для дальнейшего поддержания образа беспечного, праздного путешественника; очень многие каждое утро покупали газету у стюардов, вот и он собезьянничал, машинально как-то…
Сердито хмурясь, перелистал страницы, чувствуя себя неграмотным крестьянским мужиком из какой-нибудь Олонецкой губернии, угодившим в стольный град Петербург и не способным прочитать ни единой вывески. Опознав слово «Париж», а чуть позже «Россия» и «полиция», добросовестно проштудировал, если можно так выразиться, всю заметку. Судя по всему, это были новые известия о тамошней пикантной ситуации, возникшей после разоблачения Гартунга – ну да, вот его фамилия красуется. Скандал в высших политическо-полицейских сферах явно еще бушует – но поди пойми, что тут англичане на своем наречии накорябали… Китайская грамота, и все тут…
Спуститься вниз, кликнуть очередного безропотного стюарда привыкшего выполнять самые причудливые прихоти гостей, велеть перевести? Он, конечно, переведет, но к чему все это? Даже сейчас, не владея английским, можно безошибочно угадать содержание статьи: новые отставки и новые разоблачения, виновники неуклюже оправдываются, стоящие у власти политики пытаются все затушевать, а политики оппозиционные, как им и положено, нагнетают страсти, не истины и справедливости ради, а из своих мелконьких шкурных интересов… Эта страница жизни бесповоротно перевернута, главное, все обошлось, удалось покинуть Францию целым-невредимым и даже вяло позлорадствовать над проигравшим Гартунгом…
В конце концов он отложил газету и смотрел на море – долго, но отнюдь не бездумно.
Лишь два пути предстают – либо искать Штепанека самостоятельно, что является уже задачей непосильной, либо обращаться за содействием к местным властям, то есть к капитану… вот только с чем прикажете?
Безусловно, не стоит представлять себя сыщиком, а Штепанека обвинять в совершении какого-то уголовного деяния – во-первых, подкрепить этакое самозванство нечем, во-вторых, даже если при самом фантастическом исходе авантюры ему и поверят каким-то чудом, то Штепанека до прибытия в порт назначения просто-напросто посадят под замок, уж на таком-то гиганте найдутся помещения, которые нетрудно приспособить на роль узилища… Не годится.
Тогда? «Господин капитан, я русский доктор Иоганн Фихте, ускользнувший от меня подопечный, нуждающийся в незамедлительном продолжении курса лечения… Что за больной? Обладатель некоей экзотической заразной хвори, которую может передать другим пассажирам? Не годится – такая паника поднимется… Душевнобольной, ради его же собственного блага нуждающийся в душеспасительной беседе наедине со своим доктором, пустившимся вслед через океан? Вот это гораздо более предпочтительно, нежели вариант с бациллоносителем…
Так… Цинично рассуждая, внешних признаков у психических болезней не существует, и обвинить человека в том, что он умалишенный, гораздо проще, нежели…
Нет. Любая авантюра с «врачом», преследующим беглого пациента, отпадает бесповоротно. По тем же примерно причинам, что и вариант с «сыщиком». Снова решительно нечем подтвердить свою причастность к славной когорте эскулапов, к тому же на столь роскошных кораблях непременно есть собственный лазарет, а значит, и опытный врач, быть может, и не один… Уж перед ними-то ни за что не сыграть убедительно настоящего доктора.
Где-то рядом витает идея, а в руки не дается, в слова не облекается, снова совершеннейший тупик…
Тяжко вздохнув, словно фамильное привидение старинного замка, Бестужев встал с шезлонга, подошел к борту и, опершись на перила, долго смотрел на море – но на сей раз уже совершенно бездумно.
Он отвлекся, лишь сообразив, что человек справа от него не просто чинно прогуливается, а ведет себя крайне странно – или по меньшей мере предельно загадочно.
Пониже Бестужева на голову, пожилой, одет безукоризненно, как и подобает пассажиру первого класса, но пронизанная нитями седины бородка изрядно взлохмачена, а шевелюра, почти совсем уже седая, нуждается в услугах гребня уже довольно долгое время. Поперек жилета протянулась солидная цепочка отнюдь не «самоварного» золота, в галстуке, на булавке, поблескивает острыми лучиками крупный натуральный брильянт, костюм определенно шит дорогим и умелым портным, одним словом, вполне респектабельный господин интеллигентного вида, вот только ведет себя несообразно платью и облику…
Незнакомец остановился у соседней шлюпки, весь какой-то напряженный, словно туго натянутая струна. Полное впечатление, что он, склонив встрепанную голову к левому плечу, прислушивается к слышным только ему голосам… левую руку отвел назад, а правую, с зажатым в ладони длинным темным предметом, поднял чуть повыше собственного лба… всецело поглощен своим странным занятием, не видит никого и ничего вокруг…
Бестужев на всякий случай приготовился отойти подальше – мало ли что может разыграться, если сей господин не в ладах с рассудком, а такие подозрения закономерно возникают при вдумчивом рассмотрении.
Незнакомец упредил – он одним плавным движением балетного танцовщика оказался рядом с Бестужевым, бок о бок и, словно сейчас только заметил чужое присутствие, сказал сварливо, властно:
– Вас не затруднит чуть отодвинуться?
– Куда? – растерянно спросил Бестужев.
Незнакомец разговаривал с ним на неплохом французском, так что сложностей с общением не возникало.
– Все равно. Лишь бы с этого места. Оно мне необходимо, простите…
Все это время странный господин вовсе на Бестужева не смотрел – и вроде бы не намечал его мишенью для безумного нападения. Бочком-бочком Бестужев отодвинулся, но не ушел, охваченный любопытством.
Проворно вставши на его место, незнакомец разжал кулак – зажатый в нем продолговатый предмет оказался какой-то диковиной статуэткой из ноздреватого темного камня, изображавшей стоящего человека в странном головном уборе и с какими-то загадочными предметами в руках, поднятых на уровень пояса. Поставив каменного человечка на левую ладонь, незнакомец крепко сжал ее, придерживая ноги, а указательным пальцем правой сосредоточенно водил вдоль спины фигурки.
