— Нет, — сказала Юлия.

— И, не имея состояния, ты хотела бы пленить какого-нибудь богатого жениха?

— Я богаче того, который меня отверг.

— Странно, очень странно! И ты любишь его?

— Не знаю, люблю ли я его, — отвечала Юлия надменно, — но я хочу восторжествовать над соперницей, хочу, чтобы отвергнувший меня был у моих ног и отверг ту, которую предпочел мне.

— Обычное женское тщеславие, — сказал египтянин серьезно, без насмешки. — И еще одно, прекрасная дева: назови мне имя того, кого ты любишь. Неужелиесть такой человек в Помпеях, который может презирать богатство или быть слепым к красоте?

— Он из Афин, — отвечала Юлия потупясь.

— А! — вскричал египтянин и покраснел. — В Помпеях есть только один молодой и знатный афинянин. Значит, ты говоришь о Главке!

— Ах! Не выдавай меня! Это действительно он.

Египтянин откинулся назад, задумчиво глядя на дочь торговца и что-то бормоча про себя. До сих пор его только забавляли доверчивость и надменность гостьи, но теперь он подумал: а нельзя ли ее сделать орудием мести?

— Я вижу, что ты не можешь помочь мне, — сказала Юлия, обиженная его долгим молчанием. — Сохрани же, по крайней мере, мою тайну. Еще раз прощай!

— Прекрасная дева, — сказал египтянин серьезно, — твоя просьба тронула меня — я тебе помогу. Слушай же. Сам я никогда не занимался этими мелочами, но знаю ту, которая в них сведуща. У подножия Везувия, менее чем в четырех милях от города, живет могущественная ведьма. Под обильными росами новой луны она собрала травы, которые обладают силой привораживать любовь навеки. Ее искусство может повергнуть возлюбленного к твоим ногам. Найди ее и скажи, что тебя послал Арбак; она трепещет перед этим именем и даст тебе самые сильные зелья.

— Увы! — отвечала Юлия. — Я не знаю дороги к жилищу той, о которой ты говоришь! Хоть путь и близок, он опасен для девушки, которая тайно уходит из отцовского дома. Там растет дикий виноград, скрывая глубокие пропасти. Я не могу довериться незнакомому проводнику: доброе имя женщины в моем положении легко опорочить. Мне безразлично, пусть все знают о моей любви к Главку, но я не хочу, чтобы думали, что я добилась его любви колдовством.

— Мне нужно еще хоть три дня, чтобы оправиться, — сказал египтянин, встал и, словно пробуя свои силы, прошелся по комнате нетвердыми шагами. — Тогда я сам провожу тебя. Придется подождать.

— Но Главк женится на проклятой неаполитанке!

— Женится?

— Да. В начале будущего месяца.

— Так скоро! Ты это точно знаешь?

— Мне сказала ее собственная рабыня.

— Этому не бывать! — заявил египтянин решительно. — Не бойся ничего, Главк будет принадлежать тебе. Но как ты заставишь его выпить зелье?

— Мой отец пригласил Главка на пир послезавтра, — кажется, вместе с этой неаполитанкой. Я сумею опоить его.

— Решено! — сказал египтянин, и глаза его сверкнули такой свирепой радостью, что Юлия, задрожав, потупилась. — Прикажи приготовить к завтрашнемувечеру носилки. Есть у тебя носилки?

— Конечно, есть, — сказала Юлия, гордясь своим богатством.

— Прикажи их приготовить. В двух милях от города есть увеселительное заведение, где часто бывают богатые люди, там великолепные купальни и сады редкой красоты. Ты сделаешь вид, будто отправляешься туда, и там я, если только буду жив, встречу тебя в роще у статуи Силена и сам отведу к ведьме. Мы подождем, пока с восходом вечерней звезды стада и пастухи уйдут на отдых; тогда темнота скроет нас, и никто не встретится на пути. А теперь иди домой и ничего не бойся. Клянусь Аидом, даю тебе слово Арбака, египетского чародея, что Иона никогда не выйдет замуж за Главка!

— И Главк будет принадлежать мне! — подхватила Юлия.

— Быть по-твоему, — сказал Арбак.

И Юлия, опасаясь предстоящего свидания, но подстрекаемая ревностью и досадой даже больше, чем любовью, все же решилась.

Оставшись один, Арбак произнес:

— О светлые звезды, которые никогда не лгут, вы уже начинаете исполнять свои обещания — успех в любви и победу над врагами. В тот самый час, когдая не мог найти средства для мести, вы послали эту красивую дуру, чтобы указать мне путь. — Он замолчал, глубоко задумавшись. — Да, — продолжал он уже спокойнее, — я не мог сам дать ей яд, а вдруг меня выследят и обвинят в смерти афинянина! Но ведьма — самое подходящее орудие для моих планов!

Он кликнул раба, велел ему поскорее идти вслед за Юлией и узнать, кто она такая. Сделав это, он вышел в портик. Небо было ясное и безоблачное, но Арбак, хорошо знавший его изменчивость, по нескольким облачкам, медленно плывшим по ветру далеко на горизонте, понял, что близится гроза.

— Это похоже на мою месть, — сказал он. — Небо чистое, но надвигаются тучи.

Южная гроза. Пещера колдуньи.

Когда дневной зной понемногу спал, Главк с Ионой отправились подышать свежим воздухом. В те времена римляне пользовались различными экипажами. Богатые люди, когда ездили без спутников, обычно пользовались уже описанной нами колесницей, запряженной парою; знатные матроны ездили в колясках, обычно двухколесных; кроме того, древние пользовались также носилками — большим паланкином, более удобным, чем современный, так как в нем можно было не сидеть, а лежать, меньше чувствуя неприятные толчки. Был еще просторный экипаж с откидным верхом, употребляемый как для дальних путешествий, так и для прогулок по окрестностям города, — в нем свободно размещались трое или четверо пассажиров. В таком экипаже наши влюбленные, сопровождаемые рабыней Ионы, и отправились на прогулку. Милях в десяти от города были в то время руины древнего храма, очевидно греческого; а так как Главку и Ионе все греческое было дopoгo, они решили осмотреть эти руины и направились туда.

Сначала дорога шла среди виноградников и оливковых рощ, потом, петляя и поднимаясь все выше к Везувию, стала более неровной, лошади шли медленно, с трудом; и в каждом просвете меж деревьями виднелись те серые, угрюмые пещеры, изрывшие опаленные огнем скалы, которые описаны Страбоном; впоследствии потоки лавы и время скрыли их от человеческого глаза. Солнце, склоняясь к закату, бросало на гору длинные и густые тени; кое-где в дубовых и буковых рощах еще слышалась пастушеская свирель. Иногда они видели на склоне изящную козочку с шелковистой шкурой, витыми рогами и блестящими серыми глазами, которая и теперь еще под небом Авзонии воскрешает эклоги Марона;[65] виноградные лозы, уже тронутые краснотой, гирляндами свисали с деревьев. Легкие облака так медленно плыли по голубому небу, что казались неподвижными, а справа сверкала спокойная гладь моря, по которой скользило какое-то судно, и солнечный свет искрился на воде во всем многообразии нежных красок.

— Как красиво! — сказал Главк вполголоса. — Не потому ли зовем мы землю нашей матерью? С какой нежной любовью изливает она щедроты равно на всех сноих детей! И даже те бесплодные места, которым природа отказала в красоте, она тоже одаряет улыбкой. Взгляни на земляничные деревья и лозы, которыми она одела сухую почву на склонах этого угасшего вулкана. Ах, в такой час здесь легко представить себе, что сейчас смеющееся лицо фавна высунется из этих зеленых гирлянд или что мы увидим в густом лабиринте ветвей горную нимфу. Но нимфы исчезли, прекрасная Иона, когда родилась ты!

Приехав к руинам, они осмотрели их с тем благоговением, с каким мы осматриваем священные реликвии наших предков. Они пробыли там до тех пор, пока Геспер не появился на розовеющем небе, и, возвращаясь домой, были молчаливее прежнего, ибо в сумраке, под звездами, оба еще сильнее чувствовали, как они любят друг друга.

Тем временем гроза, которую предугадал египтянин, уже собиралась над ними. Сначала далекий раскат грома возвестил о предстоящей борьбе стихий; затем по небу быстро побежали темные гряды облаков. Гроза в этих местах налетает с невероятной быстротой, и в те далекие времена это вполне могло внушить людям, полным суеверий, мысль о гневе богов. Крупные капли тяжело упали сквозь листву придорожных деревьев, а потом нестерпимо яркая молния быстрым зигзагом сверкнула прямо перед глазами, и ее поглотил сгущающийся мрак.