На самом же деле именно в этом пункте легенда о Редле, излагаемая Роуэном и другими подобными авторами, вступает в непримиримое противоречие с прозой жизни.
Обратим сначала внимание на фразу: Редль «получил от России только за девять последних месяцев 60 тысяч крон, что в десять раз превышало оклад полковника» — именно отсюда мы и рассчитали приведенные нами выше данные, что служебный оклад Редля составлял около 700 крон в месяц.
Теперь вернемся к информации Роуэна по существу.
Никакого особняка вовсе не было, а в Праге Редль жил непосредственно в служебном здании штаба 8-го корпуса, занимая там квартиру в две комнаты — притом, что особо подчеркивалось Урбанским, практически вплотную с рабочим местом самого Редля.
Та часть служебного штабного помещения, которая играла роль кабинета Редля, где он занимался массой дел и общался со множеством подчиненных, разделялась с его жильем лишь только дверью — или же их двери находились рядом впритык (обе эти возможные ситуации передаются по-немецки одним термином). Эти подробности Урбанский приводит, подчеркивая, насколько легко Редль мог временно забирать в свою квартиру служебные документы, фотографической пересъемкой которых он и занимался в своей жилой комнате.[365]
Такая квартирная ситуация, очевидно, сложилась еще осенью 1912 года, когда переехавший в Прагу Редль, будучи совершенно одиноким человеком, предпочел не обзаводиться собственным жильем, а устроиться прямо на работе.
Напомним, к тому же, что описываемый период пришелся на время затянувшейся Балканской войны (сражения 1912–1913 годов распались на несколько фаз, разделенных мирными переговорами, так что некоторые историки различают две Балканские войны, а иные — даже три) — и 8-й корпус был постоянно готов двинуться в поход.
Упомянутый денщик Сладек — рядовой 11-го пехотного полка[366] — размещался, по-видимому, в ближайшей солдатской казарме.
Хотя в квартире Редля обнаружилось при обыске оборудование целой фотолаборатории (фотоаппараты фирмы Цейсса, наборы фотообъективов фирмы Теззара, копировальный аппарат, штативы, рефлекторы и лампы специального освещения, кассеты с фотопленками и т. д.[367]), но и для всего этого не было специального помещения, а свою фотоработу Редль производил прямо в комнате, плотно завешивая окно и действуя при искусственном фотоосвещении.[368] К другим подробностям этой фотодеятельности мы еще вернемся.
Понятно притом, что загромождать такую квартиру ящиками с шампанским и всей прочей роскошью, тем более — незаметно для окружающих, не было никакой возможности и не было в том никакой потребности!
Расточительный широкий образ жизни Редля, демонстрируемый почти во все книгах и во всех фильмах о нем, является, таким образом, полным бредом.
Автомобиль был у Редля, как упоминалось, один-единственный — и к тому же еще не оплаченный. Некоторые траты не вполне соответствовали его служебному положению, но и сведения о наследстве не были лишь слухом, распускаемым Редлем — об этом наследстве имелось официальное упоминание в его личном служебном деле.[369]
В последнем не было ничего странного: едва ли родители Редля дожили до 1913 года, а его отец вовсе не должен был оказаться неимущим к концу своей достаточно успешной служебной карьеры. Хотя сонаследниками Альфреда Редля и были его многочисленные братья и сестры, но все они могли иметь и других обеспеченных родственников в старших поколениях.
Понятно, что такое наследство, может быть и не очень значительное, но о котором были наслышаны окружающие, позволяло Редлю свободнее обходиться с публично не скрываемыми личными тратами — и действительно выходить при этом за формально доступные для него рамки.
В целом же в поведении Редля не замечалось ничего, что могло бы вызывать подозрения в жизни не по средствам — здесь Редль нисколько не терял самоконтроля, необходимого профессиональному разведчику.
Его деятельность, заполненная риском и азартом, вполне покрывала львиную долю его неутоленных страстей — как к этому призывал и генерал Батюшин.
Однако и длиннейшие перечни всяческого добра, обнаружившегося после смерти Редля, также имели реальную основу: кто и как этим имуществом владел и пользовался — нам еще предстоит рассказать.
Заметим, однако, что даже и эти (преимущественно воображаемые!) скандальные обстоятельства стали возникать лишь после смерти Редля, да и свидетельствовали (если свидетельствовали!) лишь о непонятных источниках доходов Редля, а вовсе не обязательно о шпионаже и уж тем более не о шпионаже определенно в пользу царской России — ведь даже сам Роуэн пишет о преданных секретах военных планов против Сербии, а Сербия и Россия — это вовсе не одно и то же: ни тогда, ни теперь!
Да и на деньгах (в данном случае — на австрийских кронах!) обычно не указывается способ их появления у какого-либо конкретного лица, если только не предпринимаются заранее вполне определенные меры для их отслеживания!
С учетом же сведений, приведенных нами выше, о широчайшем размахе торговли военными секретами накануне Первой Мировой войны, становится ясным, что и Редль вполне мог использовать этот канал наживы в собственных интересах.
От обвинений и подозрений по данному пункту мы и не собираемся его освобождать.
Роуэн продолжает: «Между тем после смерти Редля и обыска в его доме были приняты самые беспрецедентные меры, чтобы скрыть его предательство. Во всей Австрии не более десяти человек знали правду /…/. Каждый из них, как потом оказалось, дал клятву не говорить никому ни слова о случившемся. Даже император Франц-Иосиф и его наследник эрцгерцог Франц-Фердинанд не были посвящены в это дело».[370]
Последняя фраза является определенной передержкой, но кое-что интересное в ней имеется — это нам предстоит объяснить.
Генерал Конрад фон Хётцендорф, взявший на себя всю ответственность за принятые решения и заведомо превысивший при этом пределы своих служебных полномочий, явно подставил себя тем самым под возможный удар в случае каких-либо упущений, а потому не мог не сообщить о происшедшем двоим своим высшим начальникам — упомянутым императору Францу-Иосифу и эрцгерцогу Францу-Фердинанду. И Конрад, конечно, информировал их обоих еще до того, как в прессе разразился скандал, разрушивший якобы формировавшийся заговор молчания, хотя и сделал это лишь после смерти Редля.
Подтверждающий это текст доклада Конрада от 26 мая 1913 года приводится нами несколько ниже.
Теперь о сюжете возникновения скандала, абсолютно противоречащем утверждению, что предпринимались беспрецедентные меры, чтобы скрыть предательство Редля:
«Но все старания сохранить происшествие в тайне оказались напрасными, поскольку лучший слесарь Праги оказался страстным игроком в футбол.
Слесарь Вагнер не смог принять участие в игре своей команды «Штурм-1» в воскресенье 25 мая 1913 года, из-за чего, как писала газета «Прагер тагблатт», она проиграла со счетом 5:7. Капитан команды в понедельник навестил центрального защитника[371] Вагнера, чтобы выяснить причину его отсутствия на игре, и узнал, что того срочно вызвали армейские офицеры по слесарным делам.
Короче говоря, Вагнеру поручили отпереть входную дверь в дом Редля, а затем открыть, а в случае необходимости и сломать все замки ящиков, витрин, гардеробов, ночных столиков, письменного стола и шкафов. В них было обнаружено много различных документов, фотографий, денег, географических и топографических карт и планов. Некоторые документы и бумаги, как узнал слесарь, были русского происхождения. Офицеры были настолько ошеломлены увиденным, что только время от времени восклицали:
