Победная возможность для Шлиффена на Западном фронте заключалась, однако, не в использовании преимущества во времени – оно, с учетом темпов мобилизации французов, было все-таки незначительным. Не было решающим и преимущество немецкой армии по силам и средствам: численность сторон (особенно при присоединении к Франции бельгийской и английской армий) была, скорее, на стороне противников немцев (последним, к тому же, приходилось все же оставлять хоть какие-то весомые силы и на границах с Россией), а количество и качество боевых средств поля боя было приблизительно одинаковым.
Существенное преимущество немцев заключалось, однако, в обеспечении подвижности тяжелой полевой артиллерии (калибром свыше 100 мм) и возможности включать ее, поэтому, в состав передовых наступающих сил – по идее это было определенным предвосхищением танковых ударных кулаков уже следующей мировой войны.
Главное же преимущество плана Шлиффена заключалось в выборе направления главного удара.
Восточные границы Франции и накануне 1914, и накануне 1940 года были укреплены настолько серьезно, что при фронтальном нажиме немцы не имели оснований надеяться на высокие темпы наступления и на достижение быстрой решающей победы. Зато идея Шлиффена заключалась в нанесении главного удара правее – через территорию Бельгии – с дальнейшим заходом во фланг и тыл французов.
Такое стратегическое решение Шлиффена было вовсе не оригинальным, и самоочевидно возникало в головах мыслящих людей – как упоминалось, даже у престарелого Ф.Энгельса. Со стороны французов (и англичан) допущение возможности реализации плана Шлиффена (и для них заведомо не слишком неожиданного) было в определенной степени сознательной игрой в поддавки, рассчитанной на извлечение последующих дипломатических, а затем и военных преимуществ.
Дело в том, что ничем не спровоцированное нападение Германии на Бельгию, гарантия нейтралитета которой подтверждалась еще с 1832 года (когда отделение Бельгии от Голландии получило международное признание) всеми великими державами (включая Германию!)[426], было заведомым международным политическим преступлением со стороны немцев.
Оно почти автоматически предусматривало вступление Англии в войну против Германии (независимо от предшествующей дипломатической игры британского руководства), поскольку нейтралитет Бельгии гарантировался и англичанами. Считается, что его нарушение, не повлекшее ответной кары, необходимой по духу и букве формальных соглашений и по традициям всей вековой политической практики, было бы такой потерей лица британского правительства, которого его избиратели не смогли бы ему простить.
Однако, альтернативный вариант не подвергался ни малейшим попыткам практической проверки. На самом же деле вовсе не известно, к чему могла в действительности привести уступчивость Англии и в этих ситуациях: ведь простили же английские избиратели своему правительству и Мюнхенское соглашение 1938 года, и «Странную войну» осени-весны 1939-1940!.. Но, так или иначе, вторжение немцев в Бельгию давало потенциальным противникам Германии определенное моральное и дипломатическое преимущество.
Вопрос только в том, насколько такое преимущество и дальнейшие практические шаги обеспечивали конечные успехи этих противников в ходе военной кампании! Вот это-то и определялось качеством плана Шлиффена и его практической реализацией, то есть выяснением того, кому же на пользу шло в конечном итоге осуществление этого плана!
О плане Шлиффена, повторяем, много писалось в разных странах в промежутке между двумя мировыми войнами; переиздавались и его собственные труды[427]. В ходе этой аналитической кампании подверглись критике и исходные разработки Шлиффена, и их практическая реализация, которую не смог осуществлять сам Шлиффен, уволенный в отставку еще в 1906 году и умерший до начала Первой Мировой войны.
Нельзя сомневаться в высоком качестве такого анализа, тем более, что он привел к существенной модернизации планов на будущее: вариант, который немцы осуществили в 1940 году, сохранял общие стратегические замыслы Шлиффена, но выбирал принципиально иное направление главного удара на Западе.
Шлиффен планировал нанести удар по Бельгии достаточно широким фронтом – приблизительно соответствующем протяженности германско-бельгийской границы (она, естественно, значительно менее протяженна, чем германско-французская граница), захватывая и прилегающую территорию Люксембурга.
Первоначальное направление удара было на запад и северо-запад, оставляя слева горный массив Арденн, миновав который следовало затем круто поворачивать налево – на запад, потом на юго-запад и, наконец, на юг и юго-восток. Таким образом, Арденны огибались широкой полосой наступающих войск, по дуге заворачивающей налево – с последующим выходом в тыл к фрацузам западнее Парижа.
Из чистой геометрии перемещений следовало, что скорость наступления войск должна была быть тем выше, чем правее располагались эти войска по линии наступающего фронта: совершая поворот налево по столь протяженной дуге, правое крыло должно было преодолеть значительно большее расстояние, чем левое. Именно правое крыло и предполагалось сделать главным исполнителем замысла Шлиффена: «Пусть крайний справа коснется плечом пролива Ла-Манш. Равнение направо, слева чувствовать локоть»[428].
Развитие движения этих войск и вторжение немцев уже через франко-бельгийскую границу с севера на юг должно было обеспечить захват противника в огромный мешок – от Парижа до франко-германской границы, на которой совсем не планировалось никакого первоначального немецкого наступления и даже предполагались возможными временные успехи французов. В конечном итоге контуры этого мешка, запланированного Шлиффеном, должны были приблизительно ограничиваться: франко-германской границей – с востока, франко-люксембургской и франко-бельгийской границей с севера и франко-швейцарской границей с юга, а с запада – линией наступления все того же правого фланга немецких войск от Ла-Манша через район Парижа и затем на юго-восток к швейцарской границе. В мешке, таким образом, должна была оказаться вся мобилизованная французская армия. Потом, перемалывая окруженных в этом мешке, следовало принудить их к капитуляции – победа над Францией была бы обеспечена. Очень красиво получалось на карте!..
При анализе этого плана изначально возникали сомнения в том, окажется ли темп наступления германского правого крыла достаточно высок и не будут ли опасны для немцев французские успехи на остальном фронте.
В соответствии с этими опасениями преемник Шлиффена Хельмут Мольтке-Младший (племянник великого Хельмута Мольтке-Старшего) принялся улучшать, как ему казалось, а на самом деле – ухудшать план Шлиффена: ослаблять правый фланг и усиливать войска по всему остальному периметру германского фронта. «Аккуратное сравнение развертывания Шлиффена и Мольтке[-Младшего] приводит к выводу, что Мольтке хотел как-то уменьшить риск операции. Но риск лежал в самой природе шлиффеновского маневра, и в результате получилось нечто вроде попытки перепрыгнуть пропасть в два приема»[429] – трудно не согласиться с такой оценкой современного исследователя.
В результате, при практической реализации в августе-сентябре 1914 года, темпы движения правого немецкого фланга действительно упали, сила удара уменьшилась, захваченное пространство сократилось, а острие завершающего главного удара с севера на юг пришлось уже не западнее Парижа, а восточнее.
Немецкие же войска вдоль франко-германской границы, получив усиление, могли уже не только обороняться, но и наступать, а в результате занялись не полезной, а прямо-таки вредной работой: принялись вытеснять к западу французов из предполагаемого запланированного мешка. В результате никакого мешка вовсе не получилось, а возник огромный непрерывный фронт – от Ла-Манша к Парижу (оставшемуся в руках французов) и далее к франко-швейцарской границе. Получив в сентябре 1914 контрудар на Марне под Парижем, немцы лишились и возможности захвата французской столицы. На этом иссякли и материальные ресурсы, припапасенные для первоначального этапа войны, и победоносный наступательный дух немецких войск.
