Все они были людьми очень молодыми, но разными по убеждениям и образу жизни. Одни продолжали рьяно заниматься учебой и наукой в университете, в том числе Александр Ульянов, родившийся в год покушения Каракозова и бывший одним из самых юных среди заговорщиков. Выпускник же Петербургской духовной академии М.В.Новорусский (старший по возрасту – в 1887 году ему исполнилось 26 лет), оставленный при ней в качестве кандидата в профессора по кафедре психологии, готовил к защите диссертацию. Другие тяготели к обычной тогда общественной деятельности – созданию коллективной столовой, библиотеки, помощи неимущим студентам, организации досуга и развлечений и т.д. Совершенно необычайным было то, что почти никто из них, найдя горстку единомышленников, не попытался как-то активизировать революционную деятельность, расширить собственное идейное влияние, приобрести популярность, а заодно невольно обратить на себя внимание полиции. Единственную известную попытку подобного рода предпринял во время летних каникул 1886 года Говорухин, затеяв агитацию казаков на Дону.
Не участвовали они и в руководстве студенческой демонстрацией 17 ноября 1886 года по поводу 25-летия со дня смерти Н.А.Добролюбова: несколько сот демонстрантов прошли по улицам Петербурга, но в конце концов были остановлены и оцеплены полицией. Были произведены аресты совершенно случайно выбранных лиц, наиболее бросавшихся в глаза, которых затем выслали из столицы. В числе этих пострадавших оказался один из заговорщиков – М.И.Туган-Барановский. Арест и высылка освободили его от участия в подготовке покушения; деятель «легального марксизма», он стал к началу ХХ века крупным историком-экономистом, популярным и много лет после смерти в 1919 году.
Зато другой рядовой участник демонстрации, упомянутый Ульянов, возмущенный несправедливыми расправами, примкнул вскоре после этого к руководящему ядру заговора, что имело для последнего решающее значение: этот студент-зоолог уже четвертого курса, одаренный исследователь-экспериментатор, оказался единственным из заговорщиков, способным быстро и эффективно изготовить динамит и снарядить метательные снаряды[139].
Кружки самообразования, обычные для этой среды (Новорусский вел, например, кружок по изучению «народного быта по произведением беллетристов-бытовиков – Успенского, Левитова, Златоврацкого, Сергея Атавы и других»[140]), и неизбежно возникавшие там политические разговоры использовались заговорщиками только для знакомства с человеческим материалом и последующей вербовки. Вот как об этом рассказывает один из тогдашних студентов, В.А.Поссе – известный позднее литератор, теоретик и отчасти практик анархо-синдикализма, эту вербовку не прошедший: «В центре революционно настроенного студенчества стояла невзрачная фигура естественника П.Я.Шевырева, перешедшего [в 1885 году] в Петербургский университет из университета Харьковского.
Вид у Шевырева был болезненный, чахоточный. Осматриваясь кругом ищущим взглядом, он говорил и недоговаривал, как бы что-то наиболее важное пряча для себя.
Он выискивал человеческий материал для решительных революционных действий. Обратил внимание и на меня. Часто заходил ко мне и осторожно заводил речь о необходимости пополнить свежими силами поредевшие ряды народовольцев и возобновить террористическую борьбу. Но я был противником террора, и, в конце концов, между нами вспыхнул жаркий спор, в котором, как мне тогда показалось, Шевырев сдал свои позиции. Теперь я думаю, что просто он, наконец убедился, что я неподходящий материал для террористической деятельности»[141].
Лукашевич, опубликовавший воспоминания летом 1917 года (не раньше!), подтверждает, что организация изначально задумывалась им и Шевыревым исключительно в террористических целях, и первую попытку они предприняли еще до ее развертывания: «Шевырев сошелся с одним революционно настроенным Георгиевским кавалером, который взялся из револьвера застрелить А[лександра] III во время официального собрания в Зимнем Дворце. Но в решительную минуту во дворце он опешил, и ничего не вышло. Шевырев тотчас порвал с ним сношения»[142] – и лишь тогда встал вопрос о формировании организации.
На первом этапе решалась задача вербовки единомышленников (к суду впоследствии было привлечено только 15 человек, а число достаточно хорошо посвещенных участников в Петербурге едва ли превышало два-три десятка человек), сбора денег, а затем уже непосредственной подготовки покушения[143], к чему приступили только в январе 1887 года.
Поскольку покушение назначалось на 1 марта, то особой предварительной разведки вроде бы и не требовалось: траурный юбилей гибели Александра II справлялся по уже установившимся традициям и требовал присутствия Александра III и других высших должностных лиц на вполне определенных мероприятиях, а следовательно – их публичного появления и проезда по вполне очевидным маршрутам. Нужно, правда, отметить, что серьезный разбор практической реальности данных планов цареубийства никем впоследствии не производился, а она все же представляется достаточно проблематичной.
«Первому Первому марта» зимой 1880-1881 года предшествовало более чем двухмесячное выслеживание регулярных маршрутов царя, прежде чем был принят план, обеспечивший успех цареубийству. Нападения эсеров-террористов в 1904-1906 годах, осуществленные по той же тактической схеме, имели различный исход. Успехи тогдашних террористов потребовали не меньшей подготовки, чем в 1881 году, а неуспехи наглядно продемонстрировали, как несоблюдение тщательности планирования и тренировки приводит к срыву террористических актов. К этому интересному вопросу мы еще вернемся немного ниже.
Александр Ульянов, как справедливо указывали советские историки, склонялся уже, как позже и его младший брат, к социал-демократической программе. «Хотя мы являлись по роду практической деятельности непосредственными продолжателями партии Народной Воли, но по своим теоретическим воззрениям мы были социал-демократами»[144], – писал и Лукашевич. Согласитесь, что это не должно было бы способствовать террористическим увлечениям: их старшие единомышленники (Г.В.Плеханов, П.Б.Аксельрод, В.И.Засулич) к этому времени в эмиграции решительно порвали с терроризмом. И вдруг эта столичная молодежная группа, практически без колебаний и дискуссий, решительно приступила к цареубийству и едва не добилась успеха!
Изложим основные подробности этого увлекательного сюжета.
Якобы в январе 1887 года полицией было перехвачено письмо явно террористического содержания, адресованное харьковскому студенту Никитину. В ходе неторопливого следствия и служебной переписки между столицей и Харьковом только 27 февраля был установлен автор: Пахомий Андреюшкин[145].
К этому времени заговорщики, выйдя на финишный этап подготовки цареубийства, приняли меры для сохранения организации в последний момент (и, возможно, возобновления ее деятельности в случае провала): по коллективному решению два наиболее примелькавшихся участника заговора покинули столицу: «Шевырев и Говорухин уехали из Петербурга в середине февраля 1887 г. Шевырев отправился в Крым /.../. Его поездка мотивировалась необходимостью восстановления расшатанного здоровья. Говорухин еще раньше Шевырева уехал за границу, узнав, что правительство разыскивает его в связи с пропагандой, которую он во время летних вакаций вел на Дону среди казаков»[146].
Об этом все тому же Поссе было рассказано, вместе с подробностями происшедшего накануне, уже позднее, 2 марта 1887 года, одним из более посвященных знакомых – студентом-геологом В.К.Агафоновым, не затронутым арестами[147].
