— Пейте вино.

Он схватил бокал, залпом выпил половину вина и проговорил:

— Спасибо… Я хочу сказать… можно начать все с начала? Мне кажется, мы не туда завернули.

— Точно.

Принесли еду. Уверен, она была очень вкусной, но я мог лишь лениво ковырять вилкой в тарелке. Теренс тоже не слишком преуспел.

— Расскажите, что говорил обо мне Кленси, — попросил я его.

Он отодвинул тарелку и начал:

— Это было в то время, когда вы занимались историей с самоубийством подростков, помните?

Еще бы мне не помнить. Я кивнул, и Терри продолжил:

— Старший инспектор играл в гольф с моим отцом. О самоубийствах тогда говорил весь город. Инспектор сказал, что вы сможете разобраться, несмотря на то что вы почти хронический алкоголик. Он еще сказал, что вы бы многого добились, если бы не спились.

Я взглянул на Теренса Бойла:

— И вы считаете, что это своего рода рекомендация?

— Я обратился в агентство — они отказались. Не захотели даже касаться этого дела.

— Какого дела?

— Моего отца убили.

— Вот как

— Я знаю, кто это сделал.

— Кто?

— Его жена.

— Что?

— Моя мачеха.

— А, будет вам.

— Я серьезно. Пожалуйста, займитесь предварительным расследованием, проверьте ее. Я хорошо заплачу.

Я сидел на ступеньках у церкви Августинцев. Робко проглядывало солнце, и мне казалось, что я должен был отдать этому должное. Женщина-румынка, волочившая за руки двоих детей, спросила:

— Это католическая церковь?

— Да.

И они вошли не оглянувшись. Рядом со мной на стене висел огромный стеклянный ящик. В нем когда-то обитала Богородица Споручница грешных. Кто-то спер статуэтку.

Теренс вручил мне толстый конверт, полный денег. Его мачеху звали Кирстен, она жила в семейном доме на Тейлорз Хилл. Его отца нашли мертвым в постели. Умер он якобы от сердечного приступа. Я заметил:

— Тут все чисто.

Теренс вздохнул:

— Амфетамин бы этому поспособствовал. У отца было больное сердце.

— Амфетамин?

— Любимое лекарство Кирстен.

— Разве при вскрытии его бы не обнаружили?

— Да не было вскрытия.

— Почему вы не потребовали?

— Я был в Нью-Йорке. Когда вернулся, отца уже кремировали.

Я подумал и признал:

— Странно.

— Подождите, вот увидите Кирстен — тогда поймете, что значит «странно».

— И как я ее увижу? Позвоню и спрошу: вы случайно не убили своего мужа?

Теренс не стал скрывать раздражения и огрызнулся:

— Вы же частный детектив. Не мне вас учить. Вы должны уметь.

— Никто этого не умеет.

Он показал на конверт и заявил:

— Именно за это я вам и плачу.

Я сделал паузу, хотел, чтобы он сам осознал, каким тоном разговаривал. Потом произнес:

— Теренс, я скажу это только один раз.

— Что?

Похоже, он всерьез разозлился. Я продолжил:

— Бросьте этот тон. Не смейте никогда разговаривать со мной, как с гребаным слугой. Попробуйте еще раз — останетесь без передних зубов.

Когда мы вышли из ресторана, Бойл вручил мне свою карточку. На ней значились его имя и три телефонных номера. Я поднял глаза:

— Чем вы занимаетесь?

— Компьютерное обеспечение.

— Это что, ответ?

— Для моего поколения вполне ясный.

Я решил не заводиться:

— Ладно, но я считаю, что вы зря тратите время и деньги.

Теренс слегка улыбнулся и заметил:

— Познакомьтесь с Кирстен — тогда поговорим.

— Ладно, деньги ваши.

— И не забывайте об этом.

Он исчез, прежде чем я успел среагировать.

Когда я шел к Шоп-стрит, кто-то дернул меня за рукав. Я повернулся и оказался лицом к лицу со своей матерью. Она наша признанная мученица, которую Бог облагодетельствовал сыном-пьяницей. Чем глубже в унитаз я падаю, тем лучше ей становится. Мой отец был хорошим человеком, а она обращалась с ним как с грязью. Когда он умер, горевать она начала всерьез и надолго.

Мать запрыгнула во вдовьи одежки и проводила каждый час в церкви или на кладбище, публично оплакивая свою потерю. Люди ее типа обычно находят священника, который постоянно за ними следует. У нее в последние годы эскортом служил святой отец Малачи, козел, каких поискать. Даже в других обстоятельствах я бы никогда его не полюбил, но в качестве заложника матери я его ненавидел и презирал. Во время нашей последней встречи он прокричал:

— Ты сведешь свою мать в могилу.

Я выдержал паузу и спросил:

— Могу я иметь письменное этому подтверждение?

Священник едва не подавился, лицо его стало багровым.

— Да ты… Да ты… По тебе ад плачет.

Ну кто сказал, что золотые дни духовенства позади?..

Моя мать сказала:

— Я видела тебя у церкви Августинцев. Ты был на мессе?

— Это вряд ли.

Ее глаза были все того же гранитного оттенка. Когда на тебя так смотрят, ты понимаешь, что милосердие даже не стоит в повестке дня. Правда, иногда мать снова начинала стонать. Как, например, сейчас:

— Сынок, я совсем тебя не вижу.

— Никогда не спрашивала себя — почему?

— Я ежедневно за тебя молюсь, ставлю свечку во время мессы.

— Зря стараешься.

Она попыталась принять обиженный вид, но ничего у нее не вышло, и она сердито изрекла:

— Ты моя плоть и кровь.

Пришел мой черед вздохнуть. Определенно, это заразно.

— Ты что-нибудь еще хотела сказать, мама?

— У тебя жестокое сердце, Джек. Разве мы не можем с тобой выпить по чашке чая, как цивилизованные люди?

Я взглянул на часы:

— Я опаздываю на встречу. Мне пора.

— Я много болела.

— Охотно верю.

— В самом деле, сынок?

— Разумеется, у тебя же не было ни одного приличного дня за всю твою поганую жизнь.

Я повернулся и пошел прочь. Без сомнения, отец Малачи скоро обо всем узнает в подробностях. Сердце у меня колотилось, я чувствовал, как дрожат руки. Около отеля «Империал» пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.

Мужик, с которым я был знаком, поднимался по ступенькам и предложил:

— Пинту не желаешь, Джек?

Я ничего не желал так сильно, но ответил:

— Нет, спасибо, в другой раз.

— Уверен?

— Пожалуй.

На следующий день я выбросил костюм. Пошел в «Сент Винсент де Поль» и купил там блейзер, серые брюки и несколько белых рубашек. Вернулся в гостиницу и примерил покупки. Неплохо, явный прогресс. Сидевшая в вестибюле миссис Бейли воскликнула:

— Надо же! Вы замечательно выглядите.

— Вы так думаете?

— Точно. Новая женщина?

— Некоторым образом.

— Подождите минутку.

Она исчезла и вернулась с темным вязаным галстуком. Сообщила:

— Галстук принадлежал моему мужу.

— Я не могу его взять.

— Разумеется, можете. Теперь стойте спокойно.

Миссис Бейли повязала мне галстук и заметила:

— Теперь вы просто красавец.

— Благодарю.

На площади я сел в автобус. У Доменик-стрит он сломался, и я подумал: какого черта, мне полезно пройтись пешком.

У Найл-лодж я сверился с адресом, который дал мне Теренс, и начал подниматься по Тейлорз Хилл. Можно было не сомневаться, здесь жили люди с деньгами. Я прошел мимо гостиницы «Ардилон» и наткнулся на ирландские ворота. Толкнул створки и оказался на длинной, обсаженной деревьями подъездной дорожке. Меня поразила тишина. Как в деревне. Затем показался дом, трехэтажный особняк, окна которого были увиты плющом. Я подошел к входной двери и позвонил.

Через несколько минут дверь открыла женщина:

— Да?

Английский акцент с примесью ирландского. Она была неопределенного возраста, где-то между тридцатью и сорока. У нее были темные волосы до плеч и лицо, которое собиралось стать симпатичным, но так и не стало. Возможно, виноваты в том глаза, немигающие. Курносый нос и полные губы. У дамы был вид недавно сильно похудевшего человека. Не изможденный, но определенно слишком сухопарый. Я улыбнулся: