Она широко улыбалась, прижимая к уху трубку. Она понимала, что ничего смешного он в ее словах не видит.

Она очень старалась не расхохотаться.

Он так редко видел смешное – ее всегда забавляла эта ирония.

Ты чем занята? – повторил он.

– Ничем, – сказала она. – Сижу, читаю про то, как прелестны адюльтеры. Ты в последнее время случайно не женился?

В трубке повисла пауза.

Она поняла, что он растерялся.

– Может, заедешь? – спросила она.

– Ладно, – сказал он. – Но сначала – что ты сказала вот только что?

– Я сказала – может, заедешь? – сказала она. – Я ничем не занята. Хотела бы с тобой увидеться. Привези что-нибудь выпить. Хорошо бы вина. У тебя есть вино?

– Да, какое-то есть.

– Вези. Выпьем, поболтаем о прежних временах, а может, новые начнем.

– Через двадцать минут буду, – сказал он.

– Лучше через девятнадцать, – сказала она.

– Ладно, – сказал он. – Постараюсь побыстрее. Белое – нормально?

– Отлично, – сказала она.

Они повесили трубки.

Она широко улыбалась.

Переползла обратно к «Космополитену» и стала дальше читать статью про адюльтер. Ей нравилось, поскольку там не было ни грана смысла.

Она была очень жизнерадостная.

Она приехала из Техаса.

Ее отец был брандмайором в крошечном городке, где однажды три года ничего не загоралось.

Про отца напечатали очерк в журнале «Лайф» с фотографией: отец стоял возле пожарной машины. Машину оплели фальшивой паутиной.

Он широко улыбался.

Он тоже был жизнерадостный.

Наследственное.

Температура сомбреро была теперь -23.

Пока толпа бунтовала себе дальше, шляпа согрелась на один градус. Большинство народу в толпе не знали, почему бунтуют. Когда они прибыли на место, бунт уже разгорелся, а они просто влились, вопя лупя крича тузя громя совершенно нипочему – разве потому, что другие так и делали и, видимо, развлекались вовсю.

Большинство людей в толпе не знали, что в круге посреди бунта лежит сомбреро, и, конечно, им неоткуда было знать, что температура сомбреро изначально была 24 градуса ниже нуля, а теперь растет.

Сомбреро согрелось еще на градус до -22, а через несколько минут до -21. Температура уже росла неуклонно и быстро. Потом она стала -20 и все росла.

–19, и все росла

–18, и все росла

–17, и все росла

–16, и все росла

–15, и все росла

–14, и все росла

–13, и все росла

Температура сомбреро все росла и росла, а бунт все больше ожесточался.

Люди уже лупили друг друга всерьез.

Десятилетний мальчик ткнул палкой старухе в глаз.

–12, и все росла

Двое плачущих людей плакали так долго и горько, что едва стояли на ногах.

–11, и все росла

– АЯ четырнадцать девяносто два! – кричал мэр.

–10, и все росла

Школьница из породы спортивных заводил рассекла губу городскому банкиру. Тот в ответ разодрал девице блузку и ударил в грудь. Затем повалил на землю, пытаясь одним, можно сказать, движением содрать с девицы трусы и расстегнуть себе ширинку.

Далеко он не продвинулся, поскольку (-9, и все росла) владелица салона красоты прыгнула ему шпильками прямо на спину.

Насладиться эффектом ей толком не дали, потому что спустя несколько секунд ее вырубили будильником.

Один человек присоединился к бунту по пути в городскую мастерскую, где собирался починить часы, так что он просто огрел женщину часами по голове. Женщина осела на месте, вогнав тем самым шпильки в банкирскую спину, точно гантель.

–8, и все росла

Через несколько часов они выступят против Национальной гвардии и американских десантников – так же воодушевленно, как сейчас мутузят друг друга.

Зверские люди.

–7, и все росла

Сомбреро нагревалось.

Он, разумеется, не поехал к жизнерадостной и умной стюардессе, которая отвлекла бы его голову от разбитого сердца. Это было бы слишком просто. Нет, ничего такого он не хотел. Это подорвало бы его главный подход к жизни: жизнь должна быть как можно запутаннее, лабиринтоподобнее и переебаннее.

Когда он перезвонил, она как раз дочитала статью про адюльтер в «Космополитене».

– Ну как? – спросила она, подняв трубку и заранее зная, кто звонит. – Ты не едешь.

Это его удивило.

– Откуда ты знаешь?

– Мы знакомы пять лет, – ответила она. – Под мостом целое море воды утекло.

Говоря это, она улыбалась.

Она всегда радовалась жизни.

Ее солнечная сторона всегда побеждала.

В трубке повисла пауза.

– Какой воды? – спросил он.

– Просто воды, милый, – ответила она, по-прежнему улыбаясь. Она прямо видела, как тужится его голова. Просто обхохочешься. «Господи, вот бы его читатели удивились, если б с ним познакомились», – думала она.

– Может, пообедаем на следующей неделе? – спросил он.

– Отлично, – сказала, она. – Когда?

– Может, в среду. Я позвоню в понедельник, уточним.

– Замечательно, – сказала она, зная, что он не позвонит в понедельник и они не пообедают в среду, что он не проявится еще много месяцев, а потом однажды ночью, как вот только что, позвонит и спросит, можно ли приехать, и затем приедет или не приедет.

Заранее не поймешь.

Он был довольно психованный, но ей нравился, потому что, сам того не подозревая, развлекал ее и был хорош в постели. Не так хорош, как он сам думал, но вполне себе ничего.

Она не возлагала на него особых надежд.

Она не удержалась и еще поморочила ему голову, прежде чем повесить трубку.

– Знаешь, где я хочу пообедать? – спросила она.

– Где? – спросил он.

– В итальянском ресторанчике, мы там ели пару лет назад. Помнишь, на Коламбус-авеню? Где толстая официантка?

– Да, – сказал он, совершенно не помня.

– Я бы хотела поесть там.

– Конечно, – сказал он. – Прекрасно. Там и поедим. Я в понедельник звякну.

– Чудно, – сказала она. – Жду не дождусь.

Он так и не позвонил.

Они не пообедали.

Мыс Кеннеди[5]

-6, и все росла

–5, и все росла

–4, и все росла

–3, и все росла

Повесив трубку, он задумался, почему вообще ей позвонил. Она ему нравилась, но прямо сейчас он ее видеть не хотел. Может, потом, но не сейчас.

– Интересно, о чем вообще я думал? – вслух спросил он сам себя. – Может, я рассудок теряю?

Все равно что утка удивляется, зачем по осени летит на юг, или старый верблюд в один прекрасный день обнаруживает, что на спине горб.

Юморист пошел в ванную налить себе стакан воды и нашел в раковине длинный черный волос. Увидел волос, и сердце упало камнем. Осторожно взял волос и рассмотрел. Рассматривал волос очень медленно. Не верилось, что волос у него в руке.

Разглядев, он отнес волос с собой в гостиную, сел на диван и стал рассматривать дальше.

Повернул его очень медленно в руке, а затем покатал в пальцах. Волос совершенно поглотил его внимание.

Одинокая долгая нить черного волоса так его заворожила, что он не затопил себе голову фантазиями, превращая волос в сотни вариаций своего воображения.

Просто сидел и смотрел.

На японский волос.