У Владко в "Аргонавтах Вселенной" уже, впрочем, не мальчик, а здоровенный развязный парень. С тем большим основанием относилась к нему реплика А.Беляева: ""3аяц"-герой - фигура очень вредная в педагогическом отношении. "Заяц" не только недисциплинированный человек но и преступник, если брать всерьез те последствия, к которым может повести появление "зайца" в ракете или подземном, подводном снаряде. Это может повести к гибели всех, к провалу дела, на которое правительство затратило миллионы. А между тем этот дезорганизатор в романах возводится в героя, идеализируется, наделяется всяческими достоинствами, и получается так, что без "зайца" люди не справились бы с работой, даже погибли бы".[226] А в "Глубинном пути" Трублаини без "литературного мальчика" не догадались бы построить метро - от Москвы до Владивостока (!).

Мальчиков и диверсантов словно магнитом тянет в Арктику или, на худой конец, к подводным скалам острова Пасхи. (Еще в конце 20-х годов, в пору освоения Северного морского пути, читатели журнала "Вокруг света" жаловались, что пристрастие к Арктике начинает надоедать.) Писателям очень нравились подводные катастрофы: вода прорывается в подводные сооружения в "Арктании", в "Изгнании владыки", в "Тайне двух океанов", в "Арктическом мосту" и в хорошей фантастико-приключенческой повести М.Розенфельда "Морская тайна" (1926).

Трудно после этого вспомнить, где были сконструированы сверхглубинные самоходные скафандры - в "Тайне двух океанов" или в "Изгнании владыки"? И кто автор оружия, превращающего вещество в ничто? Адамов снабдил им советскую подводную лодку, С.Беляев - фашистский истребитель (он же летающий танк). Слава богу, что хотя бы у Гребнева ультразвуковой генератор мирно расстреливает ураган...

Фантастическая техника в романе "Истребитель 2Z" состоит из таких муляжных деталей, как лучи смерти, раздвигающиеся стены и звучащие из пространства механические голоса. "Роман этот, - отмечала критика, - написан под сильнейшим влиянием "Гиперболоида инженера Гарина", но то, что у А.Толстого оправдано гротеском, то у С.Беляева дано совершенно всерьез".[227] (Первоначальный вариант романа под названием "Истребитель 17Y" появился в 1928г., следом за главой из "Гиперболоида" "Гарин-диктатор", напечатанной в 1927г. в "Красной нови".) Склонный к переимчивости С.Беляев в данном случае повторял и самого себя, предвосхищая эпидемию переделок в фантастике 50-х годов. Шлифовалась не научная основа, а беллетристическая конструкция. Каждая главка обязательно обрывается "на самом интересном", на каждой странице читателя ошарашивают жуткие сюрпризы. Критика отмечала, что герои С.Беляева без устали твердят о любви к родине, фашистская разведка терпит поражение за поражением, а Красная Армия в первые дни войны, шутя и забавляясь, уничтожает врагов. "Вздорный вымысел, нагромождение головоломных, нелепых и безвкусных ситуаций, - резюмировал критик, - никак не могут служить благодарным материалом для юношеской патриотической книги".[228] Рецензия называлась "профанация темы" и, в сущности, касалась явления более широкого.

9

Вторая мировая война еще не началась, а отечественное оружие уже было окрещено огнем от Мадрида до Халхин-Гола. Почти через все фантастические произведения 30-х годов проходит мотив освободительной революционной войны и защиты Советской Родины. Кроме упомянутых книг Г.Адамова, Г.Гребнева, Ю.Долгушина, А.Казанцева, следует вспомнить роман В.Валюсинского "Большая земля" (1931), повести Н.Автократова "Тайна профессора Макшеева" (1939) и Н.Томана "Мимикрин доктора Ильичева" (1939), военно-техническую утопию летчика Г.Байдукова "Разгром фашистской эскадры" (1938), новеллы о войне в книге В.Курочкина "Мои товарищи" (1937), цикл рассказов разных авторов под общей рубрикой "Будущая война" в "Огоньке" за 1937г. (среди них рассказ Л.Лагина "Пропавший без вести"). В 1936г. вышли романы Л.Леонова "Дорога на Океан" (главы о будущей войне) и П.Павленко "На Востоке", в 1939г. - повесть Н.Шпанова "Первый удар".

Фантастический элемент играл в этих произведениях неодинаковую роль.

В новеллах Курочкина фантастическая военная техника весьма условна. Мост взрывается, когда на фотоэлементы падает тень от паровоза, а ведь в пасмурный день тени вообще могло не быть... Высотный самолет-планер - выдумка более оригинальная (бесшумный выход на цель), но делать его прозрачным в целях маскировки было бесполезно: самый прозрачный материал все равно блестит, отражает свет. Но для чисто реалистического замысла (советский человек в дни мира и в дни войны) годилась и такая квазинаучная фантастика.

Рассказ Байдукова, напротив, написал был ради того, чтобы пропагандировать дизельный бомбардировщик. Идея, конечно, лишь наполовину фантастическая. Шпанов был сторонником паротурбинного самолета и развернул вокруг него целую концепцию. "Повесть Шпанова, - вспоминает известный авиаконструктор А.Яковлев, - рекламировалась как советская военная фантастика, но она предназначалась отнюдь не для детей. Книгу выпустило Военное издательство Наркомата обороны, и притом не как-нибудь, а в учебной серии "Библиотека командира"! Книга была призвана популяризировать нашу военно-авиационную доктрину".[229] Эта доктрина выглядела следующим образом: в будущей войне "наши воздушные силы... за какие-нибудь полчаса вытесняют вражеские самолеты из советского неба, через четыре часа после начала войны наносят поражение немцам... Только таким рисовалось начало войны Н.Шпанову".[230]

Но одному ли Шпанову? Когда Павленко обрушивал на голову агрессора столько самолетов, сколько помещалось в его воображении; когда у Сергея Беляева щелчком сбивали неуязвимый летающий танк; когда у Адамова одна-единственная подводная лодка топила целый флот, а у Автократова таинственными лучами взрывали боеприпасы противника чуть ли не по всему фронту, - все это в совокупности создавало впечатление, что техника сделает войну молниеносной и почти бескровной.

Если у Казанцева в "Пылающем острове" самолеты противника сбивали, не выходя из кабинета, по радио (это еще была заведомая фантастика), но в повести Шпанова победная фантазия смыкалась вроде бы с убедительной реальностью: автор уверял, что авиация испанских республиканцев расправлялась с новейшими "Мессершмиттами" даже при соотношении один к пяти. "Конечно, это было вредное вранье, - пишет Яковлев. - Сознательное преуменьшение сил противника порождало лишь зазнайство".[231]

Яковлев отмечает, что автор "Первого удара" опирался на воинские уставы и инструкции, которые не предусматривали неблагоприятного поворота событий. Шпанов фантастически гиперболизировал увлечение некоторых наших тактиков идеей всемогущества бомбардировочной авиации - так называемой доктриной Дуэ. Эта доктрина, кроме того, что обосновывалась на концепции тотальной бомбардировки мирного населения, недооценивала другие виды оружия, и весь комплекс факторов, определяющих исход войны.

Например, немецкий офицер Гельдерс в утопической книге "Воздушная война 1936 года" сбрасывал со счета народные волнения - неизбежный спутник империалистических войн. Павленко в этой связи написал свои "полемические варианты", они были приложены ко 2-му русскому изданию утопии Гельдерса.[232] Здесь он развивал противоположную мысль, которая казалась не только Павленко, но и Шпанову да и другим фантастам, писавшим на военную тему, самоочевидной: война, затеянная империалистами, автоматически и немедленно перерастет в социальную революцию. (В повести Шпанова немецкие рабочие с нетерпением ожидают, когда бомбы будут сброшены на их завод, и поют "Интернационал") История показала, что решающим фактором революционизации сознания народов во второй мировой войне была военная и моральная победа Советского государства.