— Небедная обстановочка.

— Это дом Меррис Кромвель.

Видимо, это должно было все объяснить. Все знали, что у Меррис водились деньги, но чтобы столько…

— А где все?

Алан, похоже, был доволен вопросом.

— Недалеко. Ма спит — Меррис дала ей успокоительное, а Мэй и Джеми до сих пор за тебя волнуются. Нас всех поселили в северном крыле, комнаты почти рядом. Хочешь, пойдем к ним?

Ник пожал плечами, и Алан повел его по дому. Северное крыло целиком состояло из коридоров, просторных, как залы. Стены их были глянцево-белыми, деревянный паркет потемнел от времени и полировки. Комната Мэй и Джеми походила на ту, что отвели Нику — внушительное ложе, потолок с лепниной.

Джеми по-турецки сидел на кровати, а Мэй расхаживала по белому ковру с длинным ворсом, похожему на обезглавленного полярного медведя.

— Надо его проведать, — говорила она в тот момент, когда Ник открыл дверь.

— Кажется, ему уже лучше, — кивнул в его сторону Джеми.

Мэй обернулась и не покраснела. Нику понравилось, что она не стала изображать ни безразличие, ни чрезмерную заботу, только кивнула ему.

Он не привык к таким хоромам. Другое дело — маленькие облезлые квартирки и домики с тонкими перегородками. Там он всегда знал, где Алан. Сейчас же стены были далеко, сводчатый потолок терялся в вышине, и девчонка брата слишком часто маячила перед глазами. От всей этой новизны Нику делалось не по себе, что его раздражало. Он встал, привалившись к стене, и нарочно принялся смотреть сквозь Мэй. Через полминуты она ушла из-под его стылого, холодного взгляда поближе к Алану.

Нику от этого не полегчало. Он отключился от голосов спутников и стал думать, что делать дальше. Вдруг он снова уловил звук, от которого проснулся. Сквозь дубовые двери и мощные стены, сквозь таинственную роскошь дома доносились слабые, но вполне отчетливые крики.

Слышал их, очевидно, он один. Пора было известить Алана.

— Здесь кого-то пытают.

Алан встрепенулся — стало быть, уже что-то знал.

— Это не совсем так, — поспешил заметить он.

— Пытают! — переспросил Джеми.

Ник пожал плечами.

— Судя по звуку.

— Алан, — начала Мэй скорее командным, чем просительным тоном. — Где мы?

Алан потерянно опустил глаза, словно крепясь перед ударом судьбы, таким же неумолимым и неизбежным, как надвигающаяся буря.

— В Доме Мезенция, — ответил он.

— Точно, так написано над дверью, — согласился Ник. — Кто такой Мезенций?

Алан с трудом подбирал слова.

— Был такой этрусский царь, — медленно произнес он. — Прославился тем, что связывал живых людей лицом к лицу с трупами и оставлял умирать.

— Гостеприимно, нечего сказать. — Оценил Ник. — Ты вроде бы говорил, это дом Меррис Кромвель.

— Меррис его содержит, — глухо ответил Алан. — Это ее заведение, ее миссия.

— Стало быть, она не очень-то с ней справляется! — воскликнул Джеми. — Раз кого-то здесь мучают!

— Тот человек сам согласился.

Глаза Алана смотрели все печальнее и тусклее с каждым вытянутым из него словом. Нику вдруг захотелось прекратить все расспросы, глядя на мучения брата. Он всегда полагался на то, что Алан знает, как будет лучше, и в свое время во все его посвятит. Тут Нику вспомнилась спрятанная фотография и уловка с отпущенным колдуном. Бывало и такое, в чем Алан никогда ему не признавался. Что же он скрывает сейчас?

Ник молчал: пусть Мэй и Джеми его теребят.

— Ты знаешь, кто там кричит?

— Зачем кому-то на такое соглашаться?

Наконец Мэй потребовала показать ей, что происходит.

— Не могу. — Алан почти посерел. — Вам лучше этого не видеть. Клянусь: это для вашего же спокойствия.

У Ника опять тревожно засосало под ложечкой. Он еще мог заткнуть рты им обоим. Промедлил секунду — и Мэй успела опомниться.

— Я сама решу, что для меня лучше. Мне нужно на это посмотреть.

Алан тяжело спускался по лестнице, словно на плечах у него лежал огромный груз, с которым предстояло еще много пройти. Мэй твердо шагала рядом, Джеми волочился в хвосте, а Ник утверждался в неприязни к дому.

Лестница в нем была широкой, беломраморной, точно из слезливого фильма, какие любил смотреть Алан. Казалось, по ней впору ходить дамам в бальных платьях и кринолинах. Только вместо танцевального зала она вела в такой же, как наверху, коридор со строгими белыми стенами и темным паркетом. Ник все ломал голову над тем, почему это место его раздражало, и вдруг понял. Все северное крыло — кровати с балдахинами, вычурный потолок, лестница — служило только прикрытием, личиной, как те узорчатые ворота.

Это был не дом, а клиника.

Крики становились ближе. После секундного размышления Ник сделал вывод, что кричит только один человек — женщина, причем молодая.

По мере удаления от лестницы начали встречаться выходы в боковые коридоры, такие же строгие и безликие: ни картинки на стене, ни старой скрипучей батареи. Ник поражался, как он раньше не заметил этой больничной стерильности. Они миновали несколько простых деревянных дверей, но Алан продолжал идти вперед, а их маленький отряд тянулся следом. Теперь крики слышали все.

Когда они в очередной раз свернули за угол в каком-то извилистом переходе, у звука вдруг обнаружился четкий источник: впереди, слева по коридору, находилась большая металлическая дверь, из-за которой он доносился. Дальше коридор никуда не сворачивал, а тянулся прямо, уходя в темноту. В этой темноте на равных расстояниях блестели такие же нелепые и жуткие бронированные двери, выдаваясь в проем коридора.

Стоило Алану поравняться с первой дверью, как наступила тишина. Крик оборвался так резко, словно бы человек умер. В двери было маленькое окошко из стекла с вплавленной проволочной сеткой, и, заглянув внутрь, Ник не увидел никаких трупов.

В комнате находились двое: женщина, сидевшая на полу, и мужчина, прикованный цепями к стене. Сначала Ник не поверил глазам: слишком уж чисто и цивилизованно было вокруг, даже для больницы. Нельзя было представить, чтобы эти тихие коридоры вели в застенки.

Потом он присмотрелся к узнику. На первый взгляд тот был вполне нормальным. Его лицо избороздили морщины, спина сгорбилась, так что он казался стариком, несмотря на темные волосы. Одежда на нем истрепалась, лицо покрывала борода.

Пока все глазели, незнакомец вдруг покосился на дверное окошко. Лицо его осталось, как прежде, бесстрастным. Изменились глаза. Они выпучивались все больше и больше, пока чуть не полезли из орбит. Вдруг Ник понял, что ему это только кажется. Просто сначала зрачки незнакомца были обычного размера, а потом расползлись на весь глаз, точно в два блюдца налили чернил. Наконец черные овалы зашевелились в глазницах, обнаруживая крошечные ножки, и через секунду-другую из каждой выбралось по глянцевому черному жуку. Они сбежали по лицу незнакомца, как слезы.

Джеми протяжно вскрикнул. Ник уловил движение краем глаза — видимо, Мэй обняла брата. Алана ощутимо трясло. Ник отдаленно понимал, что сам должен был перепугаться, если бы не видел в жизни вещей похуже. Поэтому он продолжал пытливо наблюдать за пленником, который вдруг насторожился, точно собака, почуявшая след. На один долгий миг Нику показалось, что тот каким-то образом его видит.

Пленник мигнул одним глазом — сморщенное веко прикрыло пустую глазницу. Ник подумал-подумал, а потом подмигнул в ответ.

Один жирный жук дополз человеку до подбородка и упал в волосы сидящей перед ним женщины. Она подняла голову и судорожно стряхнула жука. Впрочем, судя по лицу, ее это не удивило, а жест был только мимолетным проявлением брезгливости.

Женщина была молода, лет двадцати пяти. У нее были густые каштановые волосы и блестящие от слез глаза. Ник про себя гадал, что довело ее до крика.

— Вижу, вы познакомились с Томасом и Рут, — прозвенел в коридорных стенах голос Меррис Кромвель.

Она говорила так спокойно, будто представляла гостей на вечеринке.

— Томасом? Да что, черт побери, такое с этим типом? — взорвался неожиданной яростью Джеми.