Дормидонт, с утра кружа по улицам и огибая городские огороды, закопался в себя на небывалую глубину.
Вытащить его оттуда, как догадалась Зинаида, можно только взрывом.
Зинаида что-то шепчет на ухо брату. На его лице постепенно появляются признаки оживления и интереса. И вдруг он резко оттаивает. Замечает Дмитрия. Охотно и благодарно кланяется ему и крепкой дланью отвечает на рукопожатие.
А потом ни с того ни с сего озорно задирается. И у Дмитрия с Дормидонтом происходит веселая молодецкая потасовка.
А Зинаида со своим Бомбонисом Самурайским кружит вокруг них.
Пожалуй, не менее бочки пороху оказалось в словах Зинаиды. Что же то были за слова? Сестрица сообщила брату, что Дмитрий послан к нему Машенькой. Для перемирия.
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Рассказчик (поет):
Таинство белой чаши
Над придорожной пылью.
Чистый на раны наши
Пластырь прохладных лилий.
Прошел год. Дмитрий не нарушил клятвы.
Угол Александровского бульвара и Крестовской со стороны бульвара. Вдали Сретенская церковь. Воздух раскачан торжественным и спокойным колокольным звоном.
Из церкви после венчания шествуют две пары новобрачных — Дмитрий и Зинаида, Дормидонт и Машенька. С ними их родственники и друзья.
И на радость и на горе супруг получил себе супругу, а она — супруга. И небесами был скреплен союз сей.
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Тот же угол Александровского бульвара и Крестовской.
Рассказчик: Еще несколько раз метели и стужу сменяло лето и пору цветения пора увядания. И опять мы на Александровской аллее в конце сентября в послеполуденные часы.
С разных концов аллеи навстречу друг другу движутся два "обоза". Что с той, что с другой стороны транспортное средство одно — это всеми нами опробованная детская коляска. А вот количество сопровождающих разное.
Итак: с одной стороны — Машенька катит коляску, рядом, держась за маменькину юбку, семенит девочка лет четырех, сбоку идет Дормидонт, он иной раз заглядывает в гнездо малышки, показывая ей "козу рогатую".
С другой стороны — коляской управляет Дмитрий, сзади, углубленная в чтение Зинаида, за которой цепочка из четырех мальчиков, мал мала меньше, все в очках, все с книгами, у последнего она самая, большая и, вероятно, самая тяжелая.
"Обозы" поравнялись. Сопровождающие степенно раскланялись. И движение продолжилось.
Правда, отъехав несколько шагов от места встречи, 'Машенька сделала короткую остановку. Которой Дормидонт не преминул воспользоваться — поцеловал-таки жену. При этом Машенька закрыла лицо от публики ладонью. Обое рассмеялись. Засмеялась и девочка их лет четырех.
ЭПИЛОГ
Рассказчик (поет):
Мне жаль мучительно не бывшего меж нами.
И жизнь нескучная мне кажется бедней.
Раз не болели мы друг друга именами
Нечаянно
В вершинах школьных дней.
Скатать бы полотно текучих лет обратно,
Тогда…
Тобой тогда мне вновь не заболеть.
Но все равно
О том, что невозвратно,
Что быть могло.
Нельзя не сожалеть.
…Изложил вам историю. И никак не пойму, а причем тут "второй Гейдельберг"? Но оставлю, однако, все как есть. По слухам, Гейдельберг тоже славный город. И, может быть, даже не менее славный, чем Чере'повец.
