Джеральд не любил городов, но Нью-Йорк его очаровал. Перед началом первой лекции, которая должна была состояться в клубе «Эксплорерс», он получил телеграмму о том, что и Н'Понго, вторая самка гориллы из Джерсийского зоопарка, родила детеныша. Джеральд немедленно назвал новорожденного самца Мамфе. «Наверное, публика сочла меня слегка свихнувшимся, — вспоминал Джеральд. — Но ведь вам не каждый день сообщают о том, что обе ваши гориллы с интервалом в несколько недель благополучно рожают здоровых детенышей. Эта замечательная новость вдохновила меня и вселила уверенность в том, что поездка пройдет успешно».
В приподнятом настроении Джеральд отправился в поездку по стране. Филадельфия ему понравилась, но Чикаго не приглянулся. Он был совершенно очарован Сан-Франциско, а вот Лос-Анджелес показался ему отвратительным. Лекции были громадной нагрузкой для его нервной системы, хотя его привычка набрасывать портреты животных, о которых он рассказывал, ему очень помогала. «Если вы упоминаете о таком животном, как капибара, — вспоминал он, — то нельзя рассчитывать, что все ваши слушатели поймут, о чем вы говорите. Но если вы нарисуете его, пусть даже карикатурно, они тут же схватят самую суть вашего выступления. Рисунки очень нравились моим слушателям, и они даже устраивали небольшую драку за них после лекций». Американцам очень импонировало, когда Джеральд связывал вопросы охраны окружающей среды с патриотизмом. Он говорил о том, что символ американской нации, лысый орел, может исчезнуть в течение ближайших десяти лет. Как почувствуют себя американцы, если эта комично выглядящая птица, красующаяся на банкнотах, исчезнет с лица земли?
Последнее выступление Даррелла, завершающее его трехмесячный марафон по стране, состоялось в эксклюзивном загородном клубе. Его слушателями были американские нувориши, по большей части женщины, перешагнувшие за рубеж среднего возраста. «Они были увешаны драгоценностями, как рождественские елки, — вспоминал Джеральд. — Когда они перемещались по комнате, то эти висюльки звенели, как музыкальные шкатулки. Я подумал, что, если бы мне удалось заманить хотя бы одну из них в кусты и обобрать ее до нитки, мой Фонд не знал бы бед на протяжении нескольких лет».
Даже Джеральд был поражен тем, какое количество спиртного могли поглощать эти дамочки. «Обеду предшествовали два часа плотного пития. Алкоголь лился в таких количествах, что даже трудно себе представить. Если вы заказывали скотч, вам приносили нечто вроде небольшой вазы, в которой находилось полпинты виски, четыре кубика льда, каждый из которых вполне мог бы потопить «Титаник», и чайная ложка содовой, где с трудом можно было заметить три-четыре заблудившихся пузырька». К обеду публика еле держалась на ногах. К концу обеда она уже почти ничего не соображала.
«Я начал свою слезную мольбу от лица беззащитных животных, населяющих нашу планету, — вспоминал Джеральд, — перед лицом наиболее несимпатичных млекопитающих, каких мне только доводилось видеть за свою жизнь». Пытаясь перекрыть шум разговоров — публика не имела ни малейшего представления, о чем он говорил, — Джеральд понял, что обращается исключительно к женщине, сидящей прямо перед ним. Не выдержав веса королевских драгоценностей, красовавшихся на ее прическе, она уронила голову в тарелку с остатками клубничного суфле. «Когда она дышала, суфле пузырилось на тарелке. Розовые пузыри лопались со страшным шумом. Звук был такой, словно кто-то пытался втягивать густой молочный коктейль через тонкую соломинку». Закончилось последнее выступление полным провалом. На торжественном обеде, где присутствовали очень богатые люди, Джеральду удалось собрать всего сто долларов.
Джеральд с радостью вернулся в Нью-Йорк, где ему предстояло выступить на радио, телевидении и в прессе. Он готов был говорить все, что угодно, лишь бы собрать деньги для Фонда. «Когда американцы приезжают провести отпуск в Англию, — говорил он, — их дети хотят увидеть только две достопримечательности: Букингемский дворец и зоопарк Дар-релла». В Нью-Йорке Джеральд и Том Лавджой выработали формулу, которая позволила бы успешно функционировать SAFE (после переименования организации в Международный Фонд охраны дикой природы — WPTI). «Если быть более точным, — вспоминал Джеральд, — я рассказал, что нужно Джерсийскому Фонду, а Том разработал гениальный план, как это получить». Хотя впоследствии функции организации изменились, первоначально она должна была убедить американцев жертвовать средства на работу Джерсийского Фонда и других природоохранных организаций во всем мире. Зоологическое общество Филадельфии предоставило помещение для штаб-квартиры новой организации, Том Лавджой стал ее председателем, а Джоди Лонгнекер исполнительным администратором.
Первое турне по Америке завершилось с полным успехом. Джеки прилетела в Нью-Йорк и успела на празднование Дня Благодарения у Рокфеллеров. Затем они торжественно отпраздновали ее день рождения в «Уолдорфе». И после всех праздников чета Дарреллов отплыла во Францию. Неспешное морское путешествие позволило Джеральду и Джеки немного передохнуть после напряженной работы.
«Порой просить денег бывает очень неприятно, — вспоминал Джералъд. — Но в Америке я встретил настолько замечательных и щедрых людей, что полностью примирился со своим занятием. На протяжении многих лет мы были более чем признательны своим американским друзьям за их крупные пожертвования и стипендии, получаемые из-за океана. Без этой весьма ощутимой помощи наш прогресс существенно замедлился бы».
До этого момента карточки членов Фонда спокойно умещались в обувной коробке. Но теперь, благодаря усилиям Марго Рокфеллер, ряды членов Фонда начали стремительно расти. Том Лавджой очень быстро понял, что для того, чтобы произвести впечатление на американцев, Фонд должен возглавлять очень известный человек. Джеки предложила княгиню Монако Грейс, бывшую американскую актрису Грейс Келли. «Выбор был сделан идеально, — вспоминал Лавджой. — Княгиня и в то же время американка. К тому же князь Ренъе содержал зоопарк и очень любил горилл».
Обратиться к княгине Грейс поручили Дэвиду Нивену, близкому другу семьи князя Ренье. Была достигнута договоренность о том, что Джеральд и Том Лавджой приедут в Монако, чтобы встретиться с княгиней. Весной 1974 года Джеральд, Джеки, Энн Питерс и Пегги Пил отправились в Монако.
«Не каждый день вас приглашают во дворец Монако, — вспоминал Джеральд. — Я чувствовал, что мы должны вести себя соответственно. Я и сопровождающие меня дамы разместились в роскошном отеле возле большого казино. Восхитительный огуречный суп был съеден, и официанты, замершие в почтительном молчании позади нас, подали свежего лосося в шампанском и сливках. И в этот момент появился Томас Лавджой».
Более всего Лавджой, по воспоминаниям Джеральда, напоминал человека, только что пережившего землетрясение. Его костюм был так измят, словно он проспал в нем целые сутки. Рубашка из белой превратилась в серую, словно брюхо дохлой рыбы. Ботинки имели ужасающий вид.
«Привет, — как ни в чем не бывало заявил Том, с комфортом располагаясь в ближайшем кресле. — Простите, я немного задержался».
«Мои дамы уставились на него так, словно он был жабой, притаившейся в их тарелке, — вспоминал Джеральд. — «Надеемся, что хотя бы на встречу с княгиней ты в подобном виде не пойдешь», — заявили они все вместе абсолютно одинаковым зловещим тоном».
В конце концов Джеральд и Том отправились в роскошный розовый дворец, расположившийся на холме. Их провели в личный кабинет княгини. «Комната оказалась невероятно красивой и элегантной, — вспоминал Джеральд. — Княгиня Грейс поднялась из-за стола и подошла к нам, улыбаясь. К моему ужасу, я увидел, как Том приветливо машет ей рукой.
— Привет, Грейс, — заявил он.
— Ваша светлость, было очень любезно с вашей стороны уделить нам время, — пробормотал Джеральд, пытаясь загладить промах своего американского приятеля. — Это доктор Томас Лавджой, председатель американского отделения нашего Фонда, а моя фамилия Даррелл.
