Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Джок! — еще раз в отчаянии каркнул я. Хрипловатый девический голосок подле меня пробормотал, что Джока тут нет. Я крутнул налитым кровью глазным яблоком и уставил его в свою новобрачную. Она снова надела это абсурдное облачение — только, похоже, бретельки ночнушка уже утратила. Иоанна сидела и забавлялась с кроссвордом «Таймс»; описываемое одеяние сохраняло в себе скромность лишь потому, что соски поддерживали его, будто колышки для шляп в сельской церквушке. Я поплотнее зажмурился.

— Чарли-дорогуша?

— Грмблюмблегхрюк, — неубедительно отозвался я.

— Чарли-дорогушечка, тебе не приходит в голову слово из шести букв, начинается на «м», заканчивается на «э» и означает «дополнительное дневное представление»?

— Матинэ, — пробубнил я.

— Но разве matin — не утро, Чарли?

— Утро, да, но первоначальное значение было — «способ развлечься с утра пораньше», — показал ученость я. А мгновение спустя уже готов был откусить себе язык.

К счастью, одна разумная, альтруистичная устрица сберегла себя в резерве как раз на такой чрезвычайный случай.

На самом деле, поразительно, как секс действует на пол. То есть какой-нибудь малый обычно еле влачится, чувствуя себя одноразовой половой тряпкой в поисках инсинератора, а женская половина скетча склонна к скачкам вприпрыжку, сопровождаемым радостными воплями, и миру являет лишь восхитительные мазки под глазами, что заметны метрдотелям. Еще один побочный продукт первородного акта в женщинах — они выказывают лихорадочное стремление отправиться по магазинам.

— Чарли-дорогуша, — сказала Иоанна. — Пожалуй, я отправлюсь по магазинам. Я слыхала, у вас тут в Лондоне есть миленькая улочка под названием Бонд-стрит, правда? Вроде рю де Риволи для бедных?

— Скорее, «Марше де Пюс»[28] для богатых, — ответил я, — но общее представление у тебя верное. Почти любой таксист знает дорогу — это почти фарлонг.[29] Слишком много на чай не давай. Ни в чем себе не отказывай. А я, наверное, схожу к себе в банк.

Туда я и отправился — пешком, поддержания здоровья ради. Путешествие включало в себя переход по самым китайским регионам Сохо — по причинам, кои я собираюсь прояснить в свой черед, — и там мне выпало заглянуть в окно некоего ресторана, особо приличного на вид. К моему изумлению, внутри сидела Иоанна, увлеченная беседой с дородным господином, похожим в аккурат на владельца подобного заведения. Меня Иоанна не видела.

Надо сказать, вы можете и не быть прирожденным невротиком, чтобы занервничать при виде своей молодой жены за беседой с ресторатором из Сохо, когда оная жена заверила вас, что направляется за покупками на Бонд-стрит, равно как и необязательно быть ревнивым или подозрительным мужем, чтобы ощутить позыв любопытства касательно предмета, который поименованная жена может обсуждать с поименованным ресторатором. То есть у меня имеются бумаги, доказывающие, что Иоанна — моя верная и любящая супруга; мне было дадено слово, что она отправляется на Бонд-стрит лихо торговать себе дикую норку и прочее, а даже лучший друг ресторатора из Сохо вынужден был бы признать, что он, ресторатор этот, — в той же мере китаец, в какой китайцы — все подобные рестораторы, даже в Сохо.

Молю вас, ни на миг не подумайте, что мне не нравятся китайцы; кое-кто из лучших моих друзей разукрашивает нашу жизнь свиными ребрышками под устричным соусом, не говоря уж о кусочках утки, спеленатых блинчиками. Нет, обеспокоила меня известная неправильность такой ситуации — неправильность, внедрившая чересчур знакомое неприятное подергивание в подошвы моих ног. Иоанна, изволите ли видеть, отнюдь не лгунья в том смысле, в каком лгуньи обычные жены. Хотя мое знакомство с нею до сего момента было кратким и бурным, у меня сложилось мнение, что она слишком богата, слишком самоуверенна, слишком, наконец, умна, чтобы в делах повседневных прибегать ко лжи.

Почему же она тогда не на Бонд-стрит, как гласила реклама, не корябает свое имя на Дорожных Аккредитивах и не сгребает изумрудные парюры и прочее?

Сделал я то, что делаю всегда, если меня обуревают сомнения, — протелефонировал Джоку.

— Джок, — сказал я, ибо, видите ли, таково его имя. — Джок, вы по-прежнему друзья с тем грубым, уродливым глухонемым ночным сторожем того издательства на Сохо-сквер?

— Ну, — лаконично ответствовал Джок.

— Тогда седлай свой замечательный мотоцикл, Джок, забирай этого своего крепкого глухонемого друга и доставь его на Джерэд-стрит. Он должен войти в ресторан под названием «Сунь Хунь Чань» и заказать себе простую и питательную трапезу. Выдай ему на это несколько денег, ибо я уверен, что издатели в смысле наличных держат его на коротком поводке. Оказавшись в ресторане, он должен последить — но сдержанно — за красивой блондинкой, которая называет себя миссис М., — да, за той, на которой я давеча женился, — при этом используя все свои навыки чтения по губам. Она будет беседовать с дородным китайским джентльменом; мне не терпится узнать, о чем.

— Ну, мистер Чарли.

— И поспеши, Джок, прошу тебя.

— Рев слышите? Это уже мы за углом.

Я вернул трубку в исходное любезное положение и озадаченно потрусил к себе в банк. Это не настоящий мой банк, где я храню овердрафт, это банк, который я называю Своим сберегательным. Он даже не является Сберегательным банком в обычном смысле этого обозначения: это помещение давней и уважаемой лавки самого ученого продавца гравюр и офортов в Лондоне, древней личности, невзлюбившей меня по причинам, коих я не постигаю. Своим сберегательным банком я называю это заведение вот почему: у меня есть крупный, богато изданный том под названием «Полное собрание офортов Рембрандта ван Рейна». Все офорты, что когда-либо офортовал Р. ван R, воспроизведены в нем один в один, да так изумительно, что трудно поверить, будто это не оригиналы. Более того, эти иллюстрации — «наклейки», то есть напечатаны отдельно и лишь слегка приклеены к странице за один край. Когда у меня в кармане заваливается несколько лишних пенни — тех пенни, которыми мне не хочется повергать в смятение милого сборщика налогов, я направляю свои стопы к упомянутому торговцу гравюрами и покупаю у него офорт Рембрандта. Разумеется, настоящий — другими он не торгует. Приобретение это занимает некоторое время, поскольку он — честный, изволите ли видеть, человек, а честные люди могут себе позволить не отступать от подлинной цены. В отличие от некоторых, кого я мог бы тут поименовать.

Приобретши вышепомянутый офорт, я ковыляю домой, выдираю соответствующую иллюстрацию из «Полного собрания» и любовно заменяю ее настоящей, только что купленной. Обычному домушнику и во сне не помстится красть такую книжицу, однако в своем нынешнем виде она стоит примерно четверть миллиона в любом крупном городе мира. Приличным малым, вроде меня, редко доводится спасаться бегством, но если уж доводится, неплохо иметь при себе сбережения в неприметной оболочке. Рядовой таможенник, благослови его боженька, вряд ли удостоит взглядом толстую и скучную книгу по искусству с незначительным или вовсе отсутствующим порнографическим содержимым, которую несет под мышкой толстый и скучный торговец искусством.

По такому поводу древняя личность в лавке неохотно признала, что у нее сейчас имеется довольно-таки отменный второй корректурный оттиск «Трех деревьев» почти без полей, и одарила меня тем взглядом, которым торговцы искусством оделяют вас, будучи убеждены, что рассматриваемое произведение вам не по карману. Я тем не менее до неприличия изобиловал деньгами после своих американских выходок и пренебрежительно бросил, что вообще-то намеревался приобрести первый оттиск на веленевой бумаге. Личность напомнила мне, что такового существует всего один образчик, и тот содержится в альбоме Сэмюэла Пеписа,[30] хранящемся в Библиотеке некоего места под названием «Колледж Магдалины», что располагается в городке, именуемом Кембридж и знаменитом нездоровыми учеными мужами и перепончатолапым крестьянством. Сорок минут спустя он передал мне офорт и вручил стакан неожиданно пристойного хереса, а я расстался с пачкой вульгарных банкнот крупного достоинства. Над самым большим шкафом с офортами у личности висела скрижаль красного дерева с высеченными в ней словами одного из моих любимейших писателей — Псалмов, XX: 14: «"Дурно, дурно", говорит покупатель, а когда отойдет, хвалится».[31] Стоило мне шаткой походкой побрести прочь, ворча себе под нос, как личность обратила на нее мое внимание.

вернуться

28

Блошиный рынок (искаж. фр.)

вернуться

29

Фарлонг — 1/8 часть мили, 201 м.

вернуться

30

Сэмюэл Пепис (1633–1703) — английский государственный деятель, оставил после себя знаменитый дневник.

вернуться

31

В действительности — Притчи, 20:14.

8
{"b":"129237","o":1}