И вот что он написал: «Я нимок сесь штоб видно пасть китаезы но бабу намано видно губы у нее ништяк… — Тут я нахмурился. — Все слова увидал. — Тут я расхмурился. — Говорит Нет миста Ли я уже абяснила мне ненадо милион фунтов. У меня уже есть милион фунтов. Я хочу нанять вашу организацыю. У меня женщины у вас организацыя. Я не хочу продавать никакую свою часть. Вы и на своей части операцыи хорошо заработаете. А сибя я сама профинансирыю. Так што скажете по рукам или как. Хорошо. Теперь мне в магазин пора. Надо мужу купить подарок штоб у него было хорошее настырение перед тем как я у него спрошу про женщин».

Я перечитал еще раз. Потом еще. Ошеломлен — вот единственное слово, которым я был. Разумеется, я не питал ни малейших иллюзий об Иоанниной непорочности — она ведь очень богата, разве нет? — но Торговля Белыми Рабынями? Меня ослепила чистая блистательность и дерзость возрождения этого изумительно старомодного способа огрести честный миллион-другой. Иоанна явно гораздо умнее, чем я считал. Совесть мне грызло только одно обстоятельство: намек на то, что участвовать в этом могу и я. Моя политика всегда подразумевала, что жены должны быть свободны… нет, их должно поощрять заниматься своим делом, но супругов их вербовать не стоит. Пускай жены устраивают приемы с коктейлями, пока не пересохнут винокурни, только не заставляйте меня любезничать с их кошмарными подружками. Пускай вяжут или занимаются иным полезным спортом, но не рассчитывайте, что я буду мотать им пряжу. И превыше прочего пускай их забавляются прибыльными беззакониями — но ни за что не просите Ч. Маккабрея участвовать. Он разве что способен помочь истратить прибыль со своим широкоизвестным хорошим вкусом.

Торговля белыми рабынями, изволите ли видеть, — строго противозаконна. Это все знают. Меня же могут поймать; подумайте, как захмыкают мои друзья. Боже милостивый, как же они захмыкают, если после всех тех сомнительных проказ, что я пережил, меня «ушлют в свою комнату без ужина» за то, что я жил с аморальных заработков дам вольного поведения.

Уж не знаю, как обычный человек с улицы, обнаружив, что его молодая жена — большая шишка в торговле белыми рабынями, поступит после нескольких часов свирепых раздумий. Некоторые, вне всяких сомнений, извлекут карманный калькулятор и начнут подсчитывать проценты. Некоторые соберут вещички, и только пятки засверкают. Я бы, конечно, позвонил полковнику Блюхеру и рассказал ему все как на духу, вот только он временно отказался сообщать мне процедуру связи с ним; черед этому еще не настал, посулил он мне, а пока я должен «играть на слух». (Он мне это любезно перевел: «Захват нащупывайте самостоятельно, Маккабрей. Вам предстоит взобраться далеко не на самую высокую гору. Тешьте себя тем, что наверху стоит парень с веревкой. Выкарабкаетесь. Наверное».)

Поскольку в спасительном телефонном звонке мне отказали, я принял Альтернативный План Б, который включает в себя: покрепче ухватиться за бутылку скотча и прочесть несколько страниц из приключений людей по фамилии Маллинер, изложенных покойным П.Г. Вудхаусом. Через некоторое время сосредоточиваться стало труднее: беспрестанно звонили и звонили в дверь — это подобострастные малые доставляли огромные картонные коробки, набитые потребительскими трофеями Иоанны. Когда же она явилась самолично, меня уже расслабили истории о Маллинерах, и, полагаю, несколько более чем успокоил целительный шотландский виски. Вот только настроение медового месяца на меня так и не снизошло. Иоанна обняла меня со всем невинным пылом новобрачной, которая никогда и ничего не говорила китайскому ресторатору, за исключением разве что робкой просьбы «завернуть собачке». Она вбегала в спальню и выбегала из нее, раздирала драгоценный картон коробок и парадировала передо мной в их содержимом. Я издавал уместные звуки, но душу не вкладывал. Сказать вам правду, совесть, с которой мы не разговариваем уже двадцать лет, нашептывала мне, что на одних лишь коробках голодающий сигарный маклер прожил бы неделю. В последнем номере программы Иоанна вышла в предмете ночного облачения, по сравнению с которым ее вчерашний наряд казался принадлежностью гардероба директрисы школы на пенсии где-нибудь за Полярным кругом. Я весь сжался.

— Иоанна, — вымолвил я, когда она устроилась у меня на коленях.

— М-гм?

Я откашлялся.

— Иоанна, милая моя, нет ли чего-нибудь хорошего по телевизору сегодня вечером?

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

— Там никогда ничего не бывает.

— Но не лучше ли просто посмотреть в газете, чтобы удостовериться наверняка? Мы можем пропустить старого Гэри Купера, или Хамфри Богарта, или…

— Сегодня вечером, — твердым, но любящим голосом произнесла она, — по телевизору вообще ничего не будет. Если только… — она оценивающе окинула взглядом крупный и прочно сработанный телевизионный приемник, — …ну, я бы, наверное, могла на нем как-то расположиться, нет? То есть если ты в самом деле хочешь как-то по нему поскакать.

— Постарайся не впадать в бесстыдство, заклинаю, — ответил я голосом отстраненным и несколько даже британским. — Ты хочешь сказать, очевидно, что, поскольку ничего не будет по телевизору, ты бы предпочла провести вечер в кинематографе.

— Все кино закрыты. — Я же не мог ей сказать, что она лжет, верно? Да и объяснить не мог — по крайней мере, доходчиво, — что часовой просмотр «Шаловливых штаников» или «Приключений юной мойщицы окон» могли бы распалить меня до той температуры, при которой можно забыть жуткую девоторговлю, в кою сама Иоанна собиралась меня вовлечь, и я сумел бы призвать к себе на помощь хоть чуточку Старины Адама, дабы сыграть роль обуянного похотью жениха.

Я приготовил ей два — а может, и все три — крепких и, как я надеялся, снотворных напитка, после чего поплелся за нею в постель.

ПОЗДНЕЕ ТОЙ ЖЕ НОЧЬЮ моя вера в укрепляющие силы витаминов Е и В₁₂ вновь упрочилась, и я уже погружался в заслуженный свинский сон, когда Иоанна ткнула меня в бок и сказала:

— Чарли, жеребчик мой, я хочу, чтобы ты ради меня кое-что сделал…

— Золотко, мы же только что… я хочу сказать, что уже не молод, как я объяснял выше… быть может, утром, э?

— Глупыш, я не об этом. Ты же не считаешь меня нимфоманкой или кем-то вроде?

Я пробурчал что-то как бы с облегчением и, вполне возможно, отнюдь не галантно, после чего сонно зарылся ей в теплые влажные груди снова.

— Я хочу от тебя кое-чего совсем-совсем другого.

Я пошелохнулся; слова сочились и цедились сквозь сито заслуженной сонливости, о которой речь уже шла. Опаска схватила меня за горло; я слышал, как стучат мои зубы.

— Дражайшая Иоанна, — ответствовал я голосом рассудительным настолько, насколько хватало сил. — Не уместнее ли будет заняться чем угодно, э-э, отпадным, имеемым тобой в виду сейчас, — завтра? То есть…

Она хихикнула:

— Да, Чарли-дорогуша, я знаю, что ты уже немолод — хотя на этот счет ты бы многих одурачил. — Я самодовольно осклабился. — В темноте, разумеется, — продолжила она, испортив мне всю обедню. — Нет, я не хочу, чтобы ты досуха выжимал свои чудненькие железы. Ну разве что адреналиновые. Я просто желаю, чтобы ты ради меня кое-кого убил. Ладно?

— Убить кого-то? — сонно бормотнул я. — Разумеется. В любое время. Прикончить дракона-двух — с удовольствием, когда угодно. После завтрака то есть. А теперь мне нужно поспать, видишь ли.

Она потрясла меня за плечо, отчего я зарылся еще тверже и с большей решимостью заснуть. После чего она потрясла меня за более уязвимый член, и я с негодованием проснулся.