Несколько из них лопнули, содержавшаяся в них жидкость вылилась на пол, образовав почти посреди помещения небольшое озерцо. Поверхность под этими и стоявшими близ них емкостями была пористой, напоминающей кусок пемзы, с дырами размером с перепелиное яйцо. Луч моего фонаря, отражаясь от поверхности, приобретал необычную зелено-сиреневую окраску, дробился как в стробоскопе на множество отдельных лучиков, сливающихся на потолках и стенах в причудливое мерцающее пятно.

— Есть! — Голос Белыча заставил меня вздрогнуть. — Пошла зарядка! Надо бы и ваши немного подзарядить, и запасные. Бродить еще долго придется.

— Это хорошо, — Корень, казалось, был совсем не рад, — только скажи мне… брат, сколько времени будут подзаряжаться восемь батареек?

— А-а… часа четыре, лучше больше, — и из голоса проводника оптимизм тоже пропал.

— И не факт, что зарядятся — местный ресурс не безграничен. И в любой момент зарядка может превратиться в разрядку. Так и будут ток гонять — между банками и батарейками. Ага?

— Ага, — сталкер вынужденно согласился.

— Тогда принимаю командирское решение: те аккумуляторы, что разряжены в ноль, мы оставим здесь на подзарядку, сами двинем дальше. Макс, твой индикатор заряда что показывает?

— Три четверти.

— Отлично, мой тоже. Когда дойдет до половины — скажи, будем включать посменно. А теперь вперед!

Следующий вход открыл перед нами подсобку электриков — резиновые перчатки, коврики, изобилие знаков «Не влезай! Убъёт!», «Не включать! Работают люди!», солидные бобины проводов, выставка изоляторов и другие сопутствующие предметы не оставляли сомнений в профессиональной принадлежности её пропавших хозяев.

Потом был кабинет какого-то мелкого начальника — без приемной, но с графиком смен на стене, с обязательным бордовым телефоном без наборного диска и кнопок, и с поникшим красным знаменем на крашеном древке, одиноко торчащим в темном углу. Корень развернул полотнище, прочитал:

— «Победителю профсоюзного смотра».

По правой стене отдельные помещения кончились, коридор перегораживала двустворчатая дверь со стеклянными вставками. Она была закрыта, и пришлось её немного разбить. Перед нами открылся обширный актовый зал, расположенный сразу на двух этажах — лестница под нашими ногами опускалась вниз, деля его на две равные части. Обрывалась она у далекой сцены, наполовину завешенной пыльным занавесом. Перед ним стояла обычная трибуна, в центре которой была намалевана повернутая в профиль голова грифа с человеческим глазом, на фоне песочных часов в круге из дубовых листьев. Такой же рисунок был вышит на занавесе. Петрович довольно улыбался, поглаживая нарисованный глаз. Он успел шепнуть:

— Это оно, Макс! Мы дошли. Сплошные символы предсказания будущего — гриф, глаз, дуб, часы. Мы дошли.

Белыч потянул занавес в сторону, открывая перед нами задник сцены, на котором стояли четыре огромные колбы. Мы подошли ближе и в отраженном свете взгляду открылись четыре позвоночных столба, увенчанных окровавленными полушариями головного мозга, висящие в колбах в толще зеленоватой прозрачной жидкости.

Меня вырвало прямо на занавес. Когда рвотные позывы прекратились, я оглянулся: Белыч стоял, сжав виски руками, Петрович медленно бродил между сосудов.

— Климовская бригада, — отчетливо сказал Белыч, и я вспомнил несчастных, сваленных у БТР на дороге. За которых я обещал дать Сахарову в морду. — Зачем вот так-то?

— Как они сюда попали? — Корня заботили только практичные вопросы.

— Они мертвы, — ответил я невпопад, — какая теперь разница, как они сюда попали?

— Тот, кто это сделал — ещё жив, — заметил Корень, и это обстоятельство не может радовать.

— Контролер, — голос проводника был спокоен, — эти суки такие вещи с людьми делают. Под настроение.

— Пошли отсюда, — Петрович развернулся на носках и быстрым шагом стал подниматься вверх.

Мы осмотрели еще десяток помещений по левой стене, возвращаясь к выходу, прежде чем наткнулись на дверь, за которой оказалась некрашеная бетонная стена со сварной металлической лестницей, ведущей вниз.

Нам сверху показалось, что идет она почти до самого дна, во всяком случае, даже объединенная световая мощь двух оставшихся фонарей не позволила нам разглядеть ее последний пролет.

Решетка, отгородившая от лестницы проход на второй этаж, оказалась закрыта на навесной замок, а за ней виднелась массивная металлическая дверь. Конечно, это не должно было стать непреодолимым препятствием для трех серьёзно настроенных мужчин, не испытывающим пока дефицита в средствах разрушения. Но, после минутного совета, было решено оставить штурм вотчины местной охраны на другой раз, а самим попытать счастья на административном этаже.

Здесь тоже оказалась тяжелая дверь, закрытая изнутри. Корень, осмотрев её, покачал головой:

— Странное у людей отношение к эвакуационным выходам. А если пожар? Они так и будут все перед дверью торчать? Ждать ответственного с ключами? Макс, доставай свой шланг. Здесь много взрывчатки ставить нельзя — боюсь, наша единственная дорожка обвалится.

В этот раз Петрович сам приладил нашу ультимативную отмычку к блестящему полотну — вокруг предполагаемого замка, потратил меньше четверти метра. Мы вернулись на два этажа вверх, открыли рты и Белыч, выпросивший у Корня право подрыва, нажал на брелоке красную кнопку. Под ногами глухо ухнуло и до нас донесся далекий металлический звон падающих фрагментов.

— Прошу, господа, — Петрович довольно осклабился.

Белыч первым осторожно ступил на лестницу, покачался на ней, и скачками побежал вниз. Следом за ним по ступенькам без очереди покатился Петрович, мне пришлось замыкать нашу короткую колонну.

Третий ярус встретил нас световой иллюминацией — сразу за дверью по потолку и стенам росли уже знакомые мне по Зайцевской «клинике» мохнатые «кораллы», росшие здесь реже, не в каждом светильнике, но все равно дававшие какой-никакой свет.

Мы с Корнем выключили свои фонари и все вокруг нас окрасилось в фиолетово-голубое. Белыч потрясенно вертел головой, нам же с Корнем эта красота была по барабану: у Петровича была определенная цель, не позволявшая обращать внимания на всякие мелочи, мне же все это было уже знакомо.

— Так, — Корень встал под ближайшим светильником, достал из кармана добытый в бюро пропусков список абонентов внутренней телефонной станции, развернул его, — нас интересуют помещения с номерами «03.07А», «03.12С» и «03.29 ТК». Кто первым увидит, тому шоколадка.

Искомые апартаменты нашлись в самом конце длинного полуосвещенного хода, перед одним из лифтов, там, где коридор ветвился, расходясь в стороны двумя одинаковыми рукавами. И были это именно «апартаменты»!

За неказистой типовой дверью с привычной уже трафаретной надписью «03.07А» оказалась приемная с высоким, теряющемся в темноте потолком. Здесь не росли «кораллы» и пришлось снова прибегнуть к помощи фонарей. Возле секретарского стола, легко узнаваемому по допотопному селектору, пишущей машинке, делящей специальную приставку к столу с громоздким принтером-копиром-сканером, лоткам, ныне девственно чистым, целой батарее разнокалиберных телефонов и плоской панели монитора, стояли металлические чемоданы. Четыре штуки светло-серого окраса — они никак не вписывались в картину научного учреждения, пока Корень, хмыкнув, не сказал:

— Знакомые портфельчики. У нас в банке такие же, на случай внезапного появления фискалов. Сложил внутрь что нужно, стукнул об пол — и внутри огонек загорается в две тысячи градусов. Горит недолго, а выжигает все! Вскрывать бесполезно — только зола.

А сбоку от стола отражали свет наших фонарей две лакированные поверхности высоченных — под два с половиной метра — дверей. Вход к шефу.

На высоте человеческого роста на красной табличке было что-то написано. Подойдя ближе, удалось прочитать хитрую вязь серебряных букв: