— Бог в помощь! — пожелал ему Корень, осеняя себя крестным знамением. — Мы дальше-то пойдем, ага?

— Пойдем, брат, обязательно пойдем, — Белыч сноровисто укладывал артефакты обратно в контейнеры. — Только зачем торопиться теперь? До вечера еще далеко, а в подземелье лезть днем или ночью — вообще нет разницы.

— Нам еще вход в лабораторию искать, — напомнил я.

— В лабораторию? — Белыч заинтересовался. — Кто вам сказал, что здесь есть лаборатории? В Рыжем лесу? Никогда о таких не слышал.

— Есть много, друг Горацио… — пробормотал Петрович, натягивая на себя рубаху.

Покрутил в руках галстук, некогда стоивший как нормальная машина, хмыкнул и повесил его на остаток зеркала заднего вида Икаруса. Постоял, перекатываясь с пяток на носки, повернулся и неспешно направился к кустам, на ходу расстегивая ширинку.

— Как скажете. — Белыч уже упаковал контейнеры в свой рюкзак. — Хоть научно-исследовательский институт. Собирайтесь не спеша, можно оправиться, выходим через… — он посмотрел на часы, — двадцать минут.

— Белыч, — я вспомнил, что волок за собой один из встреченных зомбаков, — видел у зомбаков ствол с белым прикладом?

— Ну?

— Не встречал раньше?

— Нет, не встречал, брат. Слышал пару раз о сталкере из военных… Погонялово такое еще булочное… О! Каравай! У него был такой ствол с белой изолентой. Знакомый?

— Не знаю. Может быть.

Мы были готовы уже минут через пятнадцать, но дисциплинированно выждали, когда часы покажут нужное время. Некстати посидели «перед дорогой», боясь сказать что-то ненужное.

Каравай-каравай… Где-то я такое прозвище слышал. Не в связке с белым прикладом. Я был готов поклясться, что видел эту пушку у Макимота в баре не далее как позавчера. Зачем все подряд пытаются водить меня за нос? Или я чего-то не понимаю?

На прямой как римская дорога тропинке, скорее даже аллее, обрамленной ровными рядами невысоких сосен, в полутора сотнях метров перед нами застыл снорк. Вполне себе такой обычный монстр Зоны. Не самый страшный, не самый безобидный. Не зверь, не человек — одно слово «снорк». Сидел на четвереньках как мраморный памятник самому себе, почти без движения, наверное, думал о вечном.

До него было далеко, и нас он пока не замечал.

Мутант завертел башкой, надежно спрятанной в драное «изделие № 1»; по спине под линялой тельняшкой проходила пилообразная зубчатая линия позвоночника, дырявые штаны с помочами едва прикрывали переразвитые голени. Средненький экземплярчик. Если бы не привычка этого вида мутантов охотиться стаями — просто пристрелить и топать себе дальше. Делов-то — для трех стрелков на десять секунд. Имея в команде такого специалиста как Корень — и вовсе на один чих. Только вот возможное присутствие пока незаметных собратьев этого существа сильно смущало нашего проводника.

Выглядывая из-за дерева, Белыч морщился, плевался, но решиться на что-то не осмеливался.

— Чего встали, — Корень, идущий последним, топтался за нашими спинами, — привал?

— Снорк сидит на дороге, — сообщил ему проводник.

— И что? Мы тоже сидеть будем?

— Можем постоять, — Белыч настороженно оглядывался вокруг.

— Он же один? Такой опасный? Хуже двух кровососов?

— Нет, брат, лучше, — серьезно ответил Белыч. — Только он не один может быть. Они стаями живут.

— Понятно: «она с кузнецом придет — а зачем нам кузнец? Что я лошадь, что ли? Не, нам кузнец не нужен». — Неточно процитировал Петрович. — И долго ждать? Он вообще там живой?

— Живой, сволочь, живой. Если через десять минут не уберется, пойдем на конфликт.

— О! Как ты, сталкер, умно сказал! — восхитился Корень. — Ладно, подождем. До места еще далеко?

— Метров пятьсот.

Петрович промолчал, но достал «Глоки», отвернулся, проверяя снаряженные магазины. Он был уверен, что без стрельбы не обойдется. Моя Сайга висела на шее, всегда готовая к применению.

Не прошло и минуты, как к скучающему снорку присоединилась еще парочка уродливых мутантов. Один из них оказался выдающимся представителем своего племени: даже в привычной для снорков позе «на карачках» он заметно возвышался над остальными — примерно как породистый дог над стаей борзых. Я дернул Корня за рукав и показал подбородком на группу монстров. Белыч заметил это и, сделав страшное лицо, сцепил руки в борцовский замок, изображая пресловутый «двойной нельсон», и движением бровей предложил Петровичу попробовать. Петрович лениво, по-чемпионски, отмахнулся от предложения.

А снорков становилось все больше, и они уже не сидели на одном месте, принюхиваясь к лесным запахам. Стая — их было теперь голов восемь — принялась скакать вокруг невидимой нам точки на дороге, все больше увеличивая радиус своих перемещений. Их способ передвижения всегда казался мне идиотским, придуманным: совершенно неэкономичные движения — ничего похожего на грацию любых других четвероногих; но сейчас они превзошли себя! Они то еле ползли, тычась друг другу в костлявые задницы, то принимались хаотично прыгать в разных направлениях, падая друг на друга, натыкаясь на деревья, ломая жидкие кусты. Смысл этого действа оказался недоступен моему пониманию. То, что происходило — не могло быть выслеживанием добычи, не было охотничьим танцем или другим ритуальным действием, это представление не напоминало ни одну известную мне игру — вообще ничего не напоминало!

Белыч тоже выглядел удивленным. И лишь Петрович, самый малоосведомленный из нас в отношении снорочьих повадок, был невозмутим и сосредоточен.

Проводник неожиданно вцепился в мое запястье и сжал его так, что не обратить на это внимание я не смог. Я проследил за его взглядом и увидел, как в том месте, где сидел первый замеченный нами мутант, расходится земля — абсолютно беззвучно, и очень медленно.

Снорки прыснули во все стороны разом, стая рассыпалась за секунду. На месте остался лишь здоровяк; теперь в его передних конечностях висела дохлая собака со свернутой шеей. Он осторожно подобрался к краю раскрывшейся расселины и, бросив в распахнутый зев земли свою жертву, с довольным, утробным рыком отскочил в сторону. К нему сбежалась скрывавшаяся в лесу стая. Они сидели в десятке шагов от своего алтаря, мерно раскачивались, не попадая друг другу в такт, и что-то дудели в свои противогазы: заунывное, как казахская степь, и столь же музыкальное, как настройка духового оркестра перед спектаклем.

Продолжалось это хоровое дудение четверть часа, затем стая как-то незаметно — по одному — рассосалась. Закрылась и дыра в земле. Последним, попрыгав на том месте, где недавно была принесена жертва, убрался с дороги здоровяк.

— Что это было? — нарушил тишину Петрович.

— Чудо, брат! — серьезно ответил Белыч. — Ты ж молился о нем вчера? Вот оно и произошло.

— Я не о таком чуде молился, — сварливо напомнил Корень.

— Какая теперь разница? — Белыч поднялся с колен. — О том — не о том? Главное, что молился, и чудо тебе явлено, брат! А то — не то, это уж там, наверху, виднее. Алилуйя!

— Петрович, — я тоже встал и отряхнулся, — ты уже несколько раз сравнивал здешнюю действительность с адом, а?

— Так это оно и есть!

— Мне кажется, что молиться в аду несколько неуместно? Какое-то неуважение к хозяевам. Да и поздно теперь-то молиться, когда мы уже здесь. Теперь искупать нужно — то что раньше не замолил.

— Молиться никогда не поздно, — Петрович перекрестился.

— Вот тут ты, брат, прав. Только с разбором подбирай тему молитвы, ладно? — сосредоточенный Белыч вышел на дорогу. — Надо будет не забыть умникам с Янтаря рассказать. О поведении снорков в естественной среде обитания. Такое, наверное, на монографию потянет, а Макс?

— С таким материалом тебе прямая дорога в академики ридной матки Украины. Возьмешь в соавторы?

— Ну да, брат, конечно. Сейчас еще и Петрович примажется к славе первооткрывателя сложных религиозно-социальных ритуалов у локальных групп псевдоразумных.