— Не беспокойся об этом.

— Деньги? К черту деньги. Не могу поверить, что я так расстроился из-за денег. Семья и друзья важнее. Не знаю, что со мной было, Кон, но я вернулся. Я с тобой. Во всем. Больше я не опоздаю.

— Бывает и хуже.

Как там было в старой песне? «И хочешь поправиться, но никогда не оправишься»?

Собственный голос словно разносится по пустой комнате или звучит откуда-то из ямы.

Кузина Марла на прощание целует Воорта в щеку. Он едва удерживается, чтобы не отскочить. «Я не заслуживаю участия».

— Главный магазин надо открывать рано, — говорит Марла. Грег оставил для Воорта отличный кусок акульего стейка. — Спасибо, что помог с капитаном сам-знаешь-каким. Ты настоящий друг.

Вим начинает рассказывать историю о том, как он сам однажды попал в бурю, когда стоял на посту, но тетя Мэв сгоняет его на тротуар.

— Вим, сделай всем одолжение на сей раз. Заткнись, — требует она.

Наконец они остаются одни в фойе, и Камилла обнимает Воорта.

— Мне было страшно, — шепчет она.

— Почему? Я и раньше работал допоздна.

— Это все из-за Микки. Никогда не видела его таким. — Она говорит слишком быстро, как бывает, когда она нервничает — большая редкость. — По-моему, это его разбудило. Он страшно боялся, что с тобой что-то случилось.

— Я устал. — Воорт поворачивается к ведущей наверх лестнице.

«Надо поспать. Чтобы все это осталось во вчерашнем дне. Завтра я проснусь и придумаю, как с этим справиться. Они только угрожали. На самом деле ничего не произошло».

Он все еще ощущает человека на спине.

Камилла поднимается следом. Она, чтоб ее, идет за ним.

Больше всего Воорту хочется, чтобы она ушла. Ему надо побыть одному. Он не хочет, чтобы она была в спальне, когда он будет сдирать промокшие рубашку и брюки. Ему хочется сжечь вещи, но Камилла услужливо подбирает их и уносит вниз, к стиральной машине. Воорт проскальзывает в ванную и включает горячий душ.

Намыливается, трет мочалкой. Трет очень сильно.

«Боже, помоги мне выбраться».

— Это блок камер «Б»?

Кокетливо улыбаясь, Камилла залезает под душ.

— Нам надо прекратить эти встречи, — шутит она. — Остальные заключенные начинают что-то подозревать. Привет, большой парень. — Она берет мыло из рук Воорта, размазывая пену. — Повернись. Я займусь тобой.

«Заняться тобой» — эти слова употребил человек в той уборной.

Ее прикосновение — это невыносимо. Ощущение ее рук на коже вызывает отвращение. Камилла наклоняется, чтобы намылить его, и Воорт отшатывается, когда ее руки касаются ягодиц.

— Что с тобой? — В голубых глазах обида. Вода течет по ее груди и животу. Капает с сосков и светлых волосков на лобке. Собирается лужицей у ног.

— Боюсь щекотки, — лжет Воорт.

— С каких это пор?

— Я закончу сам. — Он забирает у нее мыло.

Теперь он понимает, что возвращение домой было ошибкой. По крайней мере сегодня. Надо было снять комнату. Надо было позвонить и сказать, что он работает. Надо было дать себе время выспаться, подумать, помолиться… да что угодно.

— Еще раз прости насчет вчерашнего, — говорит Камилла, когда Воорт заходит в спальню. Она сидит на кровати нагая, скрестив ноги. Раньше эта поза всегда казалась ему красивой. Неужели она действительно считает, что он так расстроен из-за нее?

— Я не могу даже вспомнить прошлую ночь, — отвечает он. — Кажется, это было давным-давно.

— Ты в пижаме? Ты же никогда их не носишь.

— Замерз под дождем.

Камилла усмехается. Поглаживает плед. Ее тело кажется Воорту странным: мягким, бугорчатым, розовым.

— Я тебя согрею.

Воорт замирает. Потом говорит:

— Поедем в Испанию.

— Что?

— Просто поедем. Зачем ждать несколько месяцев? К тому времени как мы поженимся, ты, возможно, снова найдешь работу, а уж ты-то знаешь, что такое телевидение. Тебя просто не отпустят. Черт возьми, если Микки полегчало, пусть-ка он теперь попашет — для разнообразия.

— Ну-у, конечно, мне бы очень хотелось поехать, но…

— И хорошо! Я забронирую, — перебивает он, надеясь, что улыбка выглядит нормальной. Подтаскивает стул к голландскому письменному столу. Садится вместо того, чтобы лечь в постель. — У меня отпуск на подходе. Я его откладывал. А теперь подумал о том, что ты вчера сказала, и решил, что ты права. Мы оба могли бы поехать.

«Я чересчур подробно объясняю».

— Прекрасная идея, но все так внезапно, — тянет Камилла, словно что-то в услышанном ее беспокоит, а что именно — непонятно.

— Так что? Мы все спланируем за пару дней.

Собственная улыбка кажется ему натянутой, резиновой, кривой.

— Утром я позвоню лейтенанту Сантини. Черт побери, он уговаривал меня взять отпуск. Можем поехать куда-нибудь еще. Не обязательно в Испанию. Испанию прибережем для медового месяца. Ткнем пальцем в атлас. Это будет здорово. Возьмем каяки.

— Милый, — перебивает Камилла. — Иди в постель.

Воорт выключает свет и ложится рядом с ней. Она прижимается к нему — и это невыносимо. Исходящее от нее влажное тепло, дыхание у груди вызывают отвращение. Как и ощущение ее ног, прижимающихся к его ногам, раздвигающих бедра, устраивающихся между ними.

Ступня скользит вверх по его икре.

— Я правда устал, Камилла.

Ступня отдергивается.

— Все эти прогулки под дождем меня измотали.

Воорт лежит, уставившись в потолок. Слушает стук дождя.

«Я никогда не знал, что бывает такой страх и такая беспомощность».

Воорт говорит себе, что такое настроение пройдет. Он встречался со множеством жертв изнасилований, расспрашивал их, утешал, успокаивал членов их семей.

«Это другое».

Почему?

«Это были женщины».

Воорт говорит себе, что большинство женщин в общем-то оправляются от этого и живут совершенно нормально.

«Так ли это? Откуда мне, черт побери, знать?

Наблюдают ли сейчас за домом?»

Он не спит до рассвета.

По пути в аэропорт Кеннеди Воорт замечает, что за ними следует «форд-эксплорер». Тот держится в хвосте взятого в автосервисе седана «линкольн-таункар» и на автостраде ФДР, и после поворота на север возле Адских Врат, и на платной дороге к мосту Трайборо.

Иногда «форд» отстает. Иногда перестраивается с полосы на полосу. Но, оглядываясь, Воорт все время видит его. Номер заляпан грязью.

— Аргентина! — радуется Камилла. — Звучит так романтично.

С каждой милей он уезжает все дальше от семьи, которую его учили защищать, от людей, которые даже понятия не имеют о нависавшей над ними угрозе. Воорт спрашивает себя, кого он старается уберечь, уезжая. Их? Или себя?

«Следи и за другими машинами. Появление „эксплорера“ могло быть совпадением. Красный цвет плохо подходит для слежки. Или они хотят, чтобы я знал об этом?»

Камилла разглядывает город из окна машины. Она одета для путешествия — в кремовый брючный костюм свободного покроя. Серебряные серьги-кольца сверкают меж прядей прямых белокурых волос. В зеркальных солнцезащитных очках от Армани отражается тусклое солнце, заливающее редкие машины на Парковой магистрали Гранд-сентрал; сегодня — для разнообразия — пробки нет.

«Я все три дня оглядывался через плечо», — продолжает накручивать себя Воорт.

Камилла листает книгу, озаглавленную «Добро пожаловать в Аргентину!».

— Воорт, здесь хвалят два места для гребли на каяке.

Взгляд в зеркало заднего вида. За тонированным ветровым стеклом «эксплорера» удается разглядеть две фигуры. Вроде взрослые.

Камилла читает:

— «Дельта реки Парана близ Буэнос-Айреса состоит из многочисленных живописных островов и каналов. Патагония — горная страна с захватывающими речными порогами и озерами».

— Мы побываем и там, и там, — обещает Воорт. — Со складными каяками.

— Никогда не замечала за тобой такой импульсивности, — говорит она.

— Я полон сюрпризов.

Когда Камилла целует его, Воорт сдерживается, чтобы не отшатнуться. Ее язык у него во рту — жаркий и липкий. Он берет левее, чтобы обогнать «хонду-одиссей». «Эксплорер» — за пять машин от них — тоже меняет полосу.